не довольно точно выражающихъ прошлое аспиранта на полицейскую должность.
Едва ли газетѣ удастся убѣдить читателей въ какомъ-либо изъ этихъ положеній.
Безпрерывные процессы 1 опровергаютъ первое. Что же касается формуляровъ, то если отмѣтки въ нихъ будутъ усовершенствованы даже до служебной антропометріи, онѣ все же не помогутъ дѣлу, покуда останется въ пренебреженіи уваженіе къ закону и чужому праву; покуда это неуваженіе будетъ всячески крыться и заглушаться, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда энергіей прокурорскаго надзора оно доводится до суда и оглашенія.
За время моей службы мнѣ часто приходилось видѣть такія дѣла; но недавнее участіе въ особомъ присутствіи Харьковской судебной палаты убѣдило меня еще нагляднѣе.
На другой день разбора я послалъ въ „Орловскій Вѣстникъ“ слѣдующую статью:
11 октября 1898 г. у пасъ въ Орлѣ случилось возмутительное и отвратительное дѣло. Убили ни въ чемъ неповиннаго человѣка: убили не злоумышленники или пьяные буяны; убили охраняющіе порядокъ и обывательскую безопасность, убила полиція. И не изъ корыстной цѣли, не по злобѣ, а единственно по самозабвенію въ своей распорядительской роли и отчасти изъ-за завѣдомой корпоративной солидарности. Вотъ какъ было дѣло.
Ьхалъ изъ Китая черезъ Сибирь и Россію въ Одессу Наманчанскій сартъ Касымбай Хаджи Ибрагимовъ съ намѣреніемъ проѣхать въ Мекку и Медину. Изъ Челябинска на Тулу доѣхалъ до Скуратова. Здѣсь затѣялъ вылѣзать. Жандармъ завелъ съ нимъ безплодные переговоры: сартъ ни одного слова по-русски не понималъ. На встрѣчномъ поѣздѣ ѣхалъ солдатъ-татаринъ; его привлекли въ переводчики, черезъ него осмотрѣли бумаги, пропускъ нашего консульства, желѣзнодорожный билетъ. Все оказалось въ порядкѣ. Сартъ поѣхалъ дальше и вылѣзъ въ Орлѣ, очевидно, кого-то поджидая. Проведя нѣсколько часовъ на вокзалѣ, онъ затѣялъ творить намазъ: поставилъ тазъ на коврѣ и принесъ воды . . . Ему мимикой воспретили. Онъ подчинился. На другое утро онъ ушелъ осматривать городъ; на Очномъ мосту встрѣтился съ мѣстными торговцами-татарами, оживленно съ ними переговорилъ, разсказалъ, куда ѣдетъ: они предложили ему денегъ; онъ отказался, простился, обѣщалъ вспомнить ихъ въ Меккѣ и вернулся на вокзалъ. Вечеромъ собрались служить всенощную и почему-то признали необходимымъ удалить его изъ зала, хотя онъ никому не мѣшалъ, іі вокзалъ — не храмъ. Отсюда начинаются его злоключенія.
Касымбай Ибрагимовъ не понималъ, почему къ нему, никого не трогающему, пристаютъ, его хватаютъ и сталъ кричать и что то лопотать по своему. Никто не разобралъ его рѣчей, но силой, угрозами, мимикой его вывели на время всенощной. Потомъ его обступили ребята, дразвили, приставали. Постепенно волнуясь, пугаясь, горячась, отчаиваясь, онъ, наконецъ, выхватилъ изъ голенища кинжалъ. Его обезоружили, но, когда его оставили въ покоѣ, онъ успокоился и сидѣлъ смирно. Рано утромъ рѣшили его сплавить и стали убѣждать по русски, чтобы онъ уѣзжалъ. Его хотѣли спустить, потому что скоро долженъ былъ пройти курьерскій поѣздъ (показаніе, данное на судѣ). Онъ не понималъ и не подчинялся. Тогда жандармскій унтеръ-офицеръ рѣшился его арестовать, не спросивъ даже самого себя, почему, для чего и по какому праву? Предлогомъ былъ какой - то циркуляръ, будто бы запрещающій пассажиру пребываніе на станціи болѣе 24 часовъ. Казалось бы, такъ просто, если жандармъ недоумѣвалъ, разъяснить недоумѣніе, или обратившись къ начальству, или добывъ переводчика (какъ въ Скуратовѣ). Но почему-то изъ-за курьерскаго поѣзда заспѣшили, взяли отбивавшагося и дико кричавшаго человѣка и связали. При этомъ онъ выхватилъ изъ тюка или изъ-за голенища бритву, которой всѣ мусульмане брѣютъ себѣ голову, и захотѣлъ обороняться. Его вновь обезоружили и вдвоемъ свезли во 2 часть. Несмотря на безумные крики, его заперли въ арестантскую, опять совершенно неизвѣстно почему и, главное, для чего? Надѣялись, что онъ научится говорить по-русски, и дѣло выяснится? Но къ выясненію-то никакихъ мѣръ и не принимали, хотя не задумывались его вязать и арестовывать. Дежурный помощникъ пристава, спавшій безъ сюртука и сапогъ, спросилъ, естъ-ли постановленіе жандарма, и, не заглянувъ ни въ него, ни на арестанта, продолжалъ спать, покуда его не разбудили, объявивъ, что запертый арестантъ развязался. Сперва онъ сказалъ, что „успокоится, какъ три дня ему хлѣба не дадимъ“ (показаніе на судѣ), но потомъ приказалъ его, запертаго въ заклинной человѣка, опять связать.... Для чего? — неизвѣстно. Когда старались войти къ нему, онъ разломалъ скамейку и приготовился защищаться; хотѣвшему проникнуть пожарному онъ слегка ранилъ лобъ... Переспросили старшаго: что дѣлать? Въ виду категори
ческаго распоряженія старшій отобралъ шесть человѣкъ подюжѣй, отвлекли его вниманіе, вводя въ окошко оглоблю, покрылись доской, кинулись сразу, повалили его, мяли, связали, бросили на полъ и ушли. Это было около 7 часовъ утра. Въ десятомъ была смѣна дежурства. Новый помощникъ пристава послалъ за арестантомъ и велѣлъ привести его въ канцелярію. Когда приведшіе пожарные отошли отъ Косымбая, онъ упалъ на полъ. Всѣмъ стало очевидно, что ему плохо. Послали за докторомъ. Докторъ взглянулъ на распухшую шею и объявилъ, что у Ибрагимова проказа и потому онъ умираетъ. Тогда послали (впервые за 2 1/2 дня) за знакомымъ татариномъ. Пришедшій старикъ поздоровался по мусульманскому обряду; несчастный отдалъ саламъ, но потомъ уже на всѣ разспросы только махалъ рукою, тяжело дышалъ, и шея у него распухала. Ему предложили чаю и хлѣба. Онъ сперва отказался, но потомъ довѣрился и изъ рукъ единовѣрца проглотилъ два глотка.
Его отправили въ богоугодное заведеніе, гдѣ онъ и умеръ.
По вскрытіи оказалось: переломаны съ правой стороны 5, 6, 7 и 8-ое ребра и 3, 4 и 5 ребра съ лѣвой стороны груди, при чемъ послѣднія три ребра были переломлены въ двухъ мѣстахъ; по поверхности праваго легкаго въ мѣстахъ, соотвѣтствующихъ переломленнымъ ребрамъ, а въ лѣвомъ легкомъ, въ задней его части, въ двухъ мѣстахъ какъ реберныя, такъ и легочныя оболочки оказались разорванными и т. д. Поврежденія, по мнѣнію врача, безусловно смертельныя и были причинены одновременно однообразнымъ приложеніемъ силы, по всей вѣроятности, давленіемъ какимъ-либо твердымъ тупымъ плоскимъ тѣломъ, наприм., доской.
И вотъ, черезъ пять лѣтъ по этому ужасному дѣлу насталъ судъ. Подсудимыхъ пять пожарныхъ. Истинные виновники трагической беззаконной неурядицы — жандармскій вахмистръ и помощникъ пристава, явились въ качествѣ свидѣтелей, уже съ повышеніемъ по службѣ за этотъ срокъ.
Тутъ началась другая отвратительная трагикомедія. Совершенно открыто и удивительно самоувѣренно принимавшіе присягу стали говорить или явныя фактическія несообразности (даже не спѣвшись между собою), или спокойно и твердо увѣрять, что ничего не помнятъ, не видѣли, не слышали, не знаютъ. Имъ напоминали ихъ показаніе на предварительномъ слѣдствіи. Глядя внизъ, бѣгая глазами, они отъ него отрекались. Кромѣ двухъ татаръ (мнѣ вспоминается, какія насмѣшливыя лица были у всѣхъ насъ, когда они лопотали что-то, присягая по своему), показывавшихъ старательно, твердо и правдиво, слушать остальныхъ было и грустно, и стыдно, и возмутительно.
Въ результатѣ пятерыхъ пожарныхъ признали (не безъ натяжки) полицейскими служителями и по 1464 ст. улож. о нак. приговорили къ тремъ мѣсяцамъ тюрьмы и церковному покаянію.
Развѣ этотъ приговоръ можетъ удовлетворить того, кто представитъ себѣ, что перестрадалъ этотъ несчастный богомолецъ только изъ-за того, что ему вздумалось остановиться въ Орлѣ и, никого не обижая, ничего дурного не дѣлая, поджидать какогото спутника?
Неизвѣстно, почему его били, два раза вязали, арестовывали, запирали, наконецъ, убили. Одинъ изъ свидѣтелей высказалъ подозрѣніе, что онъ былъ сумасшедшій, потому что кричалъ дикимъ голосомъ. ... Но встрѣтившіе его трое татаръ, разговаривавшіе съ нимъ, единогласно показали, что онъ былъ совсѣмъ здоровъ и толково объяснилъ, что ѣдетъ въ Мекку, и отказался отъ денегъ, говоря, что у него есть свои. Онъ начиналъ кричать всякій разъ, какъ надъ нимъ производили насиліе, не объясняя причины и въ условіяхъ, когда онъ, очевидно, не могъ сообразить, почему люди, которымъ онъ ничего не сдѣлалъ, его бьютъ, хватаютъ, а другіе никто не вступаются, хотя онъ всѣхъ молитъ о помощи. Почему его связываютъ, запираютъ, вводятъ оглоблю въ окно, наконецъ, вшестеромъ на него накидываются и раздавливаютъ на смерть?
Какъ ни странно покажется такое сопоставленіе, но, принимая участіе въ особомъ присутствіи палаты въ качествѣ сословнаго представителя, проведя затѣмъ день среди сослуживцевъ, должностныхъ лицъ и согражданъ, я чувствую что-то похожее на то, что долженъ былъ чувствовать татаринъ.. Я чуть ли пи одинъ возмущенъ и напуганъ этимъ происшествіемъ. По какому праву, за что и для чего убили этого несчастнаго? Почему самую простую и, казалось бы, первую мѣру — постараться узнать, разспросить его — примѣнили только въ послѣднюю предсмертную минуту? И почему это никого не возмущаетъ и не пугаетъ, и никто въ этомъ не виноватъ, кромѣ почти такихъ же безсловесныхъ, какъ замученный сартъ?
Никто не возмущенъ и не напуганъ — вотъ что самое страшное. Вотъ что доказываетъ, что мы привыкли, что мы терпимъ, и потому подобное можетъ случиться опять завтра же. Одно освѣдомленное должностное лицо разсказало мнѣ, что, дѣйствительно, почти одновременно неправильно арестованному крестьянину въ арестантской прокололи печень; онъ тоже умеръ.
1 Кромѣ Засыпкинскаго, дѣла Шафрова, Осипова, Золотовой и много, много
другихъ.
Едва ли газетѣ удастся убѣдить читателей въ какомъ-либо изъ этихъ положеній.
Безпрерывные процессы 1 опровергаютъ первое. Что же касается формуляровъ, то если отмѣтки въ нихъ будутъ усовершенствованы даже до служебной антропометріи, онѣ все же не помогутъ дѣлу, покуда останется въ пренебреженіи уваженіе къ закону и чужому праву; покуда это неуваженіе будетъ всячески крыться и заглушаться, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда энергіей прокурорскаго надзора оно доводится до суда и оглашенія.
За время моей службы мнѣ часто приходилось видѣть такія дѣла; но недавнее участіе въ особомъ присутствіи Харьковской судебной палаты убѣдило меня еще нагляднѣе.
На другой день разбора я послалъ въ „Орловскій Вѣстникъ“ слѣдующую статью:
11 октября 1898 г. у пасъ въ Орлѣ случилось возмутительное и отвратительное дѣло. Убили ни въ чемъ неповиннаго человѣка: убили не злоумышленники или пьяные буяны; убили охраняющіе порядокъ и обывательскую безопасность, убила полиція. И не изъ корыстной цѣли, не по злобѣ, а единственно по самозабвенію въ своей распорядительской роли и отчасти изъ-за завѣдомой корпоративной солидарности. Вотъ какъ было дѣло.
Ьхалъ изъ Китая черезъ Сибирь и Россію въ Одессу Наманчанскій сартъ Касымбай Хаджи Ибрагимовъ съ намѣреніемъ проѣхать въ Мекку и Медину. Изъ Челябинска на Тулу доѣхалъ до Скуратова. Здѣсь затѣялъ вылѣзать. Жандармъ завелъ съ нимъ безплодные переговоры: сартъ ни одного слова по-русски не понималъ. На встрѣчномъ поѣздѣ ѣхалъ солдатъ-татаринъ; его привлекли въ переводчики, черезъ него осмотрѣли бумаги, пропускъ нашего консульства, желѣзнодорожный билетъ. Все оказалось въ порядкѣ. Сартъ поѣхалъ дальше и вылѣзъ въ Орлѣ, очевидно, кого-то поджидая. Проведя нѣсколько часовъ на вокзалѣ, онъ затѣялъ творить намазъ: поставилъ тазъ на коврѣ и принесъ воды . . . Ему мимикой воспретили. Онъ подчинился. На другое утро онъ ушелъ осматривать городъ; на Очномъ мосту встрѣтился съ мѣстными торговцами-татарами, оживленно съ ними переговорилъ, разсказалъ, куда ѣдетъ: они предложили ему денегъ; онъ отказался, простился, обѣщалъ вспомнить ихъ въ Меккѣ и вернулся на вокзалъ. Вечеромъ собрались служить всенощную и почему-то признали необходимымъ удалить его изъ зала, хотя онъ никому не мѣшалъ, іі вокзалъ — не храмъ. Отсюда начинаются его злоключенія.
Касымбай Ибрагимовъ не понималъ, почему къ нему, никого не трогающему, пристаютъ, его хватаютъ и сталъ кричать и что то лопотать по своему. Никто не разобралъ его рѣчей, но силой, угрозами, мимикой его вывели на время всенощной. Потомъ его обступили ребята, дразвили, приставали. Постепенно волнуясь, пугаясь, горячась, отчаиваясь, онъ, наконецъ, выхватилъ изъ голенища кинжалъ. Его обезоружили, но, когда его оставили въ покоѣ, онъ успокоился и сидѣлъ смирно. Рано утромъ рѣшили его сплавить и стали убѣждать по русски, чтобы онъ уѣзжалъ. Его хотѣли спустить, потому что скоро долженъ былъ пройти курьерскій поѣздъ (показаніе, данное на судѣ). Онъ не понималъ и не подчинялся. Тогда жандармскій унтеръ-офицеръ рѣшился его арестовать, не спросивъ даже самого себя, почему, для чего и по какому праву? Предлогомъ былъ какой - то циркуляръ, будто бы запрещающій пассажиру пребываніе на станціи болѣе 24 часовъ. Казалось бы, такъ просто, если жандармъ недоумѣвалъ, разъяснить недоумѣніе, или обратившись къ начальству, или добывъ переводчика (какъ въ Скуратовѣ). Но почему-то изъ-за курьерскаго поѣзда заспѣшили, взяли отбивавшагося и дико кричавшаго человѣка и связали. При этомъ онъ выхватилъ изъ тюка или изъ-за голенища бритву, которой всѣ мусульмане брѣютъ себѣ голову, и захотѣлъ обороняться. Его вновь обезоружили и вдвоемъ свезли во 2 часть. Несмотря на безумные крики, его заперли въ арестантскую, опять совершенно неизвѣстно почему и, главное, для чего? Надѣялись, что онъ научится говорить по-русски, и дѣло выяснится? Но къ выясненію-то никакихъ мѣръ и не принимали, хотя не задумывались его вязать и арестовывать. Дежурный помощникъ пристава, спавшій безъ сюртука и сапогъ, спросилъ, естъ-ли постановленіе жандарма, и, не заглянувъ ни въ него, ни на арестанта, продолжалъ спать, покуда его не разбудили, объявивъ, что запертый арестантъ развязался. Сперва онъ сказалъ, что „успокоится, какъ три дня ему хлѣба не дадимъ“ (показаніе на судѣ), но потомъ приказалъ его, запертаго въ заклинной человѣка, опять связать.... Для чего? — неизвѣстно. Когда старались войти къ нему, онъ разломалъ скамейку и приготовился защищаться; хотѣвшему проникнуть пожарному онъ слегка ранилъ лобъ... Переспросили старшаго: что дѣлать? Въ виду категори
ческаго распоряженія старшій отобралъ шесть человѣкъ подюжѣй, отвлекли его вниманіе, вводя въ окошко оглоблю, покрылись доской, кинулись сразу, повалили его, мяли, связали, бросили на полъ и ушли. Это было около 7 часовъ утра. Въ десятомъ была смѣна дежурства. Новый помощникъ пристава послалъ за арестантомъ и велѣлъ привести его въ канцелярію. Когда приведшіе пожарные отошли отъ Косымбая, онъ упалъ на полъ. Всѣмъ стало очевидно, что ему плохо. Послали за докторомъ. Докторъ взглянулъ на распухшую шею и объявилъ, что у Ибрагимова проказа и потому онъ умираетъ. Тогда послали (впервые за 2 1/2 дня) за знакомымъ татариномъ. Пришедшій старикъ поздоровался по мусульманскому обряду; несчастный отдалъ саламъ, но потомъ уже на всѣ разспросы только махалъ рукою, тяжело дышалъ, и шея у него распухала. Ему предложили чаю и хлѣба. Онъ сперва отказался, но потомъ довѣрился и изъ рукъ единовѣрца проглотилъ два глотка.
Его отправили въ богоугодное заведеніе, гдѣ онъ и умеръ.
По вскрытіи оказалось: переломаны съ правой стороны 5, 6, 7 и 8-ое ребра и 3, 4 и 5 ребра съ лѣвой стороны груди, при чемъ послѣднія три ребра были переломлены въ двухъ мѣстахъ; по поверхности праваго легкаго въ мѣстахъ, соотвѣтствующихъ переломленнымъ ребрамъ, а въ лѣвомъ легкомъ, въ задней его части, въ двухъ мѣстахъ какъ реберныя, такъ и легочныя оболочки оказались разорванными и т. д. Поврежденія, по мнѣнію врача, безусловно смертельныя и были причинены одновременно однообразнымъ приложеніемъ силы, по всей вѣроятности, давленіемъ какимъ-либо твердымъ тупымъ плоскимъ тѣломъ, наприм., доской.
И вотъ, черезъ пять лѣтъ по этому ужасному дѣлу насталъ судъ. Подсудимыхъ пять пожарныхъ. Истинные виновники трагической беззаконной неурядицы — жандармскій вахмистръ и помощникъ пристава, явились въ качествѣ свидѣтелей, уже съ повышеніемъ по службѣ за этотъ срокъ.
Тутъ началась другая отвратительная трагикомедія. Совершенно открыто и удивительно самоувѣренно принимавшіе присягу стали говорить или явныя фактическія несообразности (даже не спѣвшись между собою), или спокойно и твердо увѣрять, что ничего не помнятъ, не видѣли, не слышали, не знаютъ. Имъ напоминали ихъ показаніе на предварительномъ слѣдствіи. Глядя внизъ, бѣгая глазами, они отъ него отрекались. Кромѣ двухъ татаръ (мнѣ вспоминается, какія насмѣшливыя лица были у всѣхъ насъ, когда они лопотали что-то, присягая по своему), показывавшихъ старательно, твердо и правдиво, слушать остальныхъ было и грустно, и стыдно, и возмутительно.
Въ результатѣ пятерыхъ пожарныхъ признали (не безъ натяжки) полицейскими служителями и по 1464 ст. улож. о нак. приговорили къ тремъ мѣсяцамъ тюрьмы и церковному покаянію.
Развѣ этотъ приговоръ можетъ удовлетворить того, кто представитъ себѣ, что перестрадалъ этотъ несчастный богомолецъ только изъ-за того, что ему вздумалось остановиться въ Орлѣ и, никого не обижая, ничего дурного не дѣлая, поджидать какогото спутника?
Неизвѣстно, почему его били, два раза вязали, арестовывали, запирали, наконецъ, убили. Одинъ изъ свидѣтелей высказалъ подозрѣніе, что онъ былъ сумасшедшій, потому что кричалъ дикимъ голосомъ. ... Но встрѣтившіе его трое татаръ, разговаривавшіе съ нимъ, единогласно показали, что онъ былъ совсѣмъ здоровъ и толково объяснилъ, что ѣдетъ въ Мекку, и отказался отъ денегъ, говоря, что у него есть свои. Онъ начиналъ кричать всякій разъ, какъ надъ нимъ производили насиліе, не объясняя причины и въ условіяхъ, когда онъ, очевидно, не могъ сообразить, почему люди, которымъ онъ ничего не сдѣлалъ, его бьютъ, хватаютъ, а другіе никто не вступаются, хотя онъ всѣхъ молитъ о помощи. Почему его связываютъ, запираютъ, вводятъ оглоблю въ окно, наконецъ, вшестеромъ на него накидываются и раздавливаютъ на смерть?
Какъ ни странно покажется такое сопоставленіе, но, принимая участіе въ особомъ присутствіи палаты въ качествѣ сословнаго представителя, проведя затѣмъ день среди сослуживцевъ, должностныхъ лицъ и согражданъ, я чувствую что-то похожее на то, что долженъ былъ чувствовать татаринъ.. Я чуть ли пи одинъ возмущенъ и напуганъ этимъ происшествіемъ. По какому праву, за что и для чего убили этого несчастнаго? Почему самую простую и, казалось бы, первую мѣру — постараться узнать, разспросить его — примѣнили только въ послѣднюю предсмертную минуту? И почему это никого не возмущаетъ и не пугаетъ, и никто въ этомъ не виноватъ, кромѣ почти такихъ же безсловесныхъ, какъ замученный сартъ?
Никто не возмущенъ и не напуганъ — вотъ что самое страшное. Вотъ что доказываетъ, что мы привыкли, что мы терпимъ, и потому подобное можетъ случиться опять завтра же. Одно освѣдомленное должностное лицо разсказало мнѣ, что, дѣйствительно, почти одновременно неправильно арестованному крестьянину въ арестантской прокололи печень; онъ тоже умеръ.
1 Кромѣ Засыпкинскаго, дѣла Шафрова, Осипова, Золотовой и много, много
другихъ.