и оппозиціей. Чѣмъ кончится все это, пока еще трудно предсказать. Слушательницы здѣшнихъ педагогическихъ курсовъ выражаютъ негодованіе по адресу Деревицкаго, читающаго у нихъ лекціи, но, впрочемъ, въ эти дни манкирующаго ими. Независимо отъ университетской исторіи въ городѣ множество обысковъ и арестовъ. Между прочимъ, очень долго и тщательно обыскивали квартиру члена земской управы г. Красильникова, человѣка вполнѣ порядочнаго, но стоящаго совершенно въ сторонѣ отъ какой-либо нелегальной дѣятельности. Обыски дѣлаютъ и заочно, такъ, напр., обыскали и взяли бумаги учительницы г-жи Калашниковой, хотя сама она была въ это время въ уѣздѣ, замѣщая тамъ отсутствующаго школьнаго учителя. Замѣтно, что и у насъ война развязала еще болѣе руки представителямъ полицейской расправы.
Мысли рѣдкаго администратора.
Философскія и политическія размышленія стараго администратора. Сводъ мыслей изъ дневныхъ замѣтокъ, веденныхъ въ Россіи въ послѣднюю четверть ХІХ-го вѣка. Стр. 477. Штутгартъ 1904.
Подъ выписаннымъ выше заглавіемъ появилась недавно книга, заслуживающая самаго серьезнаго вниманія со стороны всѣхъ, задумывающихся надъ политическими вопросами. Анонимный авторъ называетъ себя „администраторомъ“; судя по его недюжинному образованію и по замѣчательной освѣдомленности въ дѣлахъ русскаго управленія, онъ принадлежитъ или принадлежалъ даже къ высшей администраціи, что дѣлаетъ его взгляды особенно интересными, даже независимо отъ ихъ внутреннихъ достоинствъ. Для своего круга авторъ несомнѣнно является „бѣлой вороной“ : мы такъ привыкли въ лицѣ нашихъ сановниковъ встрѣчаться съ одними „бурбонами“ и „ташкентцами“, не только не понимающими общественныхъ нуждъ и не желающими служить имъ, но и вообще лишенными либо ума, либо совѣсти, либо и того и другого одновременно, что мы съ глубокимъ уваженіемъ и даже съ чувствомъ изумленія привѣтствуемъ администратора. который на службѣ не потерялъ „святѣйшаго изъ званій — человѣка“, не прекращалъ добросовѣстно и искренне искать правды въ наукѣ и жизни и не пострашился честно высказать свои задушевныя убѣжденія, идущія въ разрѣзъ со всѣми догматами нравственно - политическаго вѣроисповѣданія оффиціальной Россіи. „Моя книга — справедливо говоритъ авторъ про свою работу — является преимущественно исторіей человѣческой души, усиленно искавшей истины.“ И книга вышла въ высокой степени интересная. Она интересна прежде всего своимъ планомъ и общимъ характеромъ. Авторъ задумалъ изложить свое общее міросозерцаніе, захватывающее всѣ стороны человѣческой жизни и основанное на размышленіяхъ научныхъ, религіозныхъ, этическихъ и практически-политическихъ. Онъ начинаетъ съ вопросовъ: „что я такое? откуда взялся? гдѣ и въ чемъ мой конецъ?“, чтобы прійти къ трезво-практической критикѣ текущей русской внутренней, внѣшней и финансовой политики. Онъ идетъ въ школу Декарта и Бэкона. Шопенгауера и Милля, чтобы научиться у нихъ правильно оцѣнивать Александра III и Николая II, г. Витте и г. Плеве. Въ небольшомъ объемѣ и не претендуя на глубину и самостоятельность, онъ даетъ какъ бы образчикъ самодѣльной системы знанія, своими формальными чертами напоминающей построеніе „Синтетической философіи“ Спенсера. Такой способъ обоснованія убѣжденій, такая конструкція цѣльной и внутренно связанной системы взглядовъ вышли изъ моды въ настоящее время, и не безъ основанія; скажемъ болѣе, они по существу для современнаго человѣка невозможны, съ одной стороны, потому, что необозримо-колоссальный матеріалъ человѣческихъ знаній фактически уже нельзя уложить въ одну общую энциклопедическую систему, а, съ другой стороны, потому, что современное сознаніе и въ принципѣ относится скептически къ логически-систематической соединимости разнородныхъ областей проявленія человѣческаго духа и стремится удовлетворить потребности въ монизмѣ и „цѣльномъ знаніи“ болѣе тонкими и сложными средствами. Здѣсь не мѣсто распространяться объ этомъ подробнѣе. Политическія убѣжденія автора, разумѣется, по существу независимы отъ не удовлетворяющаго пасъ схематически-логическаго ихъ размѣщенія въ системѣ и обоснованы сами по себѣ весьма убѣдительными соображеніями. Внѣшнее же построеніе книги интересуетъ пасъ лишь постольку, поскольку оно знакомитъ съ личностью ея автора. Какъ бы неправильно ни было оно съ теоретической точки зрѣнія, оно служитъ трогательнымъ свидѣтельствомъ страстнаго и неуклоннаго, исканія цѣльнаго „міросозерцанія“, объединяющаго теоретическія сужденія и нравственныя оцѣнки, научныя убѣжденія и практическія дѣйствія — того исканія, которое такъ характерно для наивной души русскаго народа, не искушеннаго дисциплиной ума, но полнаго юношеской жажды гармонической
правды жизни. Этотъ русскій администраторъ несомнѣнно уже не молодой человѣкъ (онъ отмѣчаетъ, что молодость его совпала съ началомъ эпохи реформъ Александра II) ; обремененный службой и захваченный будничнымъ теченіемъ сѣрой дѣйствительности, онъ находилъ время размышлять о мірѣ и Богѣ, о времени и пространствѣ, о законѣ сохраненія матеріи и силы, и все это не изъ эгоистическаго наслажденія работой мысли, а изъ стремленія честно разрѣшить всѣ „проклятые вопросы“ и въ научной обоснованности своихъ убѣжденій найти твердую опору для борьбы съ ложью и безнравственностью жизни. И посѣдѣвъ на службѣ, онъ съ юношескимъ воодушевленіемъ выступаетъ въ „нелегальной“ книгѣ съ грознымъ обличеніемъ правительства и современнаго русскаго строя, не ожидая отъ этого для себя ни наградъ, пи почестей, а, наоборотъ, рискуя, въ случаѣ раскрытія его авторства, не только своимъ общественнымъ положеніемъ, но, быть можетъ, и своей личной свободой и неприкосновенностью.
Помните ли вы, читатель, сказку Салтыкова „Пропала совѣсть“? Пропавшая совѣсть „лежала на дорогѣ, истерзанная, оплеванная, затоптанная ногами пѣшеходовъ. Всякій швырялъ ее, какъ негодную ветошь, подальше отъ себя; всякій удивлялся, какимъ образомъ въ благоустроенномъ городѣ и на самомъ бойкомъ мѣстѣ можетъ валяться такое вопіющее безобразіе.“ Но кто-то случайно поднялъ наконецъ совѣсть, и она стала гулять по рукамъ, и, наконецъ, попала въ сердце маленькаго русскаго дитяти. „Растетъ маленькое дитя, а вмѣстѣ съ нимъ растетъ въ немъ и совѣсть. И будетъ маленькое дитя большимъ человѣкомъ, и будетъ въ немъ большая совѣсть. И исчезнутъ тогда всѣ неправды, коварства и насилія, потому что совѣсть будетъ неробкая и захочетъ распоряжаться всѣмъ сама.“ Слова великаго сатирика начинаютъ осуществляться. Мы присутствуемъ теперь прп пробужденіи и ростѣ русской совѣсти, которую попрежнему гонятъ, но которая уже властно заставляетъ говорить о себѣ. Этотъ чистый голосъ совѣсти русскаго парода у насъ еще зовется „смутой“; но, вѣдь, съ совѣстью всегда боролись ложью, и никогда эта борьба не имѣла успѣха. Такъ и сейчасъ мы видимъ, что, несмотря на всѣ правительственныя заклинанія ложью, совѣсть просыпается повсюду: въ крестьянинѣ и рабочемъ, въ земцѣ и студентѣ, въ радикалѣ и въ умѣренномъ. И вотъ совѣсть заговорила уже устами одинокаго пока сановника. Что общаго, казалось бы, между нимъ и революціонерами, которыхъ онъ осуждаетъ, потому что не понимаетъ ихъ? Это общее въ нихъ есть совѣсть и то, что она говоритъ: прочь недостойную ложь, заполонившую русскую землю! и прочь прежде всего то, что является носителемъ, виновникомъ пли попустителемъ всего зла нашей жизни — самодержавіе. Да, русскому самодержавію не долго устоять! Противъ него ополчается все разумное и честное въ Россіи — а нечестность и безразсудность плохіе помощники. Противъ защитниковъ самодержавія возстаютъ не только революціонеры, — возстаетъ все, что есть честнаго и правдиваго въ русскомъ обществѣ; л одновременно съ этимъ въ самихъ нѣдрахъ самодержавной бюрократіи заводятся одинокіе „крамольники“, которые честію отворачиваются отъ ея мерзостей и открыто это ей говорятъ. Впрочемъ, эти честные противники опасны не болѣе, чѣмъ тѣ ненадежные союзники, которые безъ ума и совѣсти своими дѣйствіями сѣютъ кругомъ сѣмена возмущенія и перейдутъ открыто на его сторону, какъ только это окажется выгоднымъ.
Мы не можемъ здѣсь излагать теоретическую часть работы стараго администратора. Упомянемъ лишь, что, несмотря на натуралистическое обоснованіе своихъ взглядовъ, онъ по религіознымъ убѣжденіямъ деистъ, благосклонно относящійся къ христіанству, но враждебный политиканствующему и раболѣпствующему передъ самодержавіемъ православію. Важнѣе для насъ его политическія убѣжденія, въ которыхъ онъ является сторонникомъ конституціонной монархіи. Его теоретическіе аргументы противъ самодержавія и въ защиту народнаго представительства заслуживаютъ упоминанія. Приведя обычныя возраженія противъ парламентаризма, авторъ замѣчаетъ:
„Нельзя не согласиться, что вышеуказанные недостатки дѣйствительно въ представительныхъ правленіяхъ замѣчаются, хотя и не въ такой степени, какъ утверждаютъ и хотятъ увѣрить строгіе критики. Но идеальнаго совершенства не достигало еще ни одно изъ существовавшихъ до сего времени правительствъ, и во всякомъ случаѣ, если бы идентичныя требованія были предъявлены къ другимъ системамъ, то, полагаемъ, несомнѣнно выяснилось бы, что абсолютизмъ удовлетворяетъ и способенъ удовлетворить ихъ еще въ меньшей мѣрѣ, чѣмъ ограниченная монархія или республика.“
Что касается деспотизма большинства въ парламентахъ, то „едва ли господствующее въ парламентѣ вліяніе наисильнѣйшей партіи способно подавить личный починъ и самостоятельное отношеніе къ дѣлу въ большей мѣрѣ, чѣмъ совершенное отсутствіе, какъ видимъ въ абсолютной монархіи, всякаго подобія учрежденій, гдѣ могъ бы выступить съ живымъ свободнымъ словомъ жаждущій общественной дѣятельности и вполнѣ подготовленный къ ней человѣкъ, гдѣ до крайности стѣснено выраженіе такого слова и въ печати.“
„Непослѣдовательны, не достаточно обдуманы и разработаны выходящіе изъ парламентовъ законы. Но развѣ болѣе отъ этого гарантированы имѣющіе силу закона указы самодержца, нерѣдко поступающіе къ его подписи прямо изъ министерской канцеляріи, или законопроекты, хотя бы и проведенные черезъ государственныя законодательныя учрежденія, но черезъ такія, гдѣ каждый членъ чувствуетъ себя безусловно зависимымъ отъ благоволенія или каприза властителя,
Мысли рѣдкаго администратора.
Философскія и политическія размышленія стараго администратора. Сводъ мыслей изъ дневныхъ замѣтокъ, веденныхъ въ Россіи въ послѣднюю четверть ХІХ-го вѣка. Стр. 477. Штутгартъ 1904.
Подъ выписаннымъ выше заглавіемъ появилась недавно книга, заслуживающая самаго серьезнаго вниманія со стороны всѣхъ, задумывающихся надъ политическими вопросами. Анонимный авторъ называетъ себя „администраторомъ“; судя по его недюжинному образованію и по замѣчательной освѣдомленности въ дѣлахъ русскаго управленія, онъ принадлежитъ или принадлежалъ даже къ высшей администраціи, что дѣлаетъ его взгляды особенно интересными, даже независимо отъ ихъ внутреннихъ достоинствъ. Для своего круга авторъ несомнѣнно является „бѣлой вороной“ : мы такъ привыкли въ лицѣ нашихъ сановниковъ встрѣчаться съ одними „бурбонами“ и „ташкентцами“, не только не понимающими общественныхъ нуждъ и не желающими служить имъ, но и вообще лишенными либо ума, либо совѣсти, либо и того и другого одновременно, что мы съ глубокимъ уваженіемъ и даже съ чувствомъ изумленія привѣтствуемъ администратора. который на службѣ не потерялъ „святѣйшаго изъ званій — человѣка“, не прекращалъ добросовѣстно и искренне искать правды въ наукѣ и жизни и не пострашился честно высказать свои задушевныя убѣжденія, идущія въ разрѣзъ со всѣми догматами нравственно - политическаго вѣроисповѣданія оффиціальной Россіи. „Моя книга — справедливо говоритъ авторъ про свою работу — является преимущественно исторіей человѣческой души, усиленно искавшей истины.“ И книга вышла въ высокой степени интересная. Она интересна прежде всего своимъ планомъ и общимъ характеромъ. Авторъ задумалъ изложить свое общее міросозерцаніе, захватывающее всѣ стороны человѣческой жизни и основанное на размышленіяхъ научныхъ, религіозныхъ, этическихъ и практически-политическихъ. Онъ начинаетъ съ вопросовъ: „что я такое? откуда взялся? гдѣ и въ чемъ мой конецъ?“, чтобы прійти къ трезво-практической критикѣ текущей русской внутренней, внѣшней и финансовой политики. Онъ идетъ въ школу Декарта и Бэкона. Шопенгауера и Милля, чтобы научиться у нихъ правильно оцѣнивать Александра III и Николая II, г. Витте и г. Плеве. Въ небольшомъ объемѣ и не претендуя на глубину и самостоятельность, онъ даетъ какъ бы образчикъ самодѣльной системы знанія, своими формальными чертами напоминающей построеніе „Синтетической философіи“ Спенсера. Такой способъ обоснованія убѣжденій, такая конструкція цѣльной и внутренно связанной системы взглядовъ вышли изъ моды въ настоящее время, и не безъ основанія; скажемъ болѣе, они по существу для современнаго человѣка невозможны, съ одной стороны, потому, что необозримо-колоссальный матеріалъ человѣческихъ знаній фактически уже нельзя уложить въ одну общую энциклопедическую систему, а, съ другой стороны, потому, что современное сознаніе и въ принципѣ относится скептически къ логически-систематической соединимости разнородныхъ областей проявленія человѣческаго духа и стремится удовлетворить потребности въ монизмѣ и „цѣльномъ знаніи“ болѣе тонкими и сложными средствами. Здѣсь не мѣсто распространяться объ этомъ подробнѣе. Политическія убѣжденія автора, разумѣется, по существу независимы отъ не удовлетворяющаго пасъ схематически-логическаго ихъ размѣщенія въ системѣ и обоснованы сами по себѣ весьма убѣдительными соображеніями. Внѣшнее же построеніе книги интересуетъ пасъ лишь постольку, поскольку оно знакомитъ съ личностью ея автора. Какъ бы неправильно ни было оно съ теоретической точки зрѣнія, оно служитъ трогательнымъ свидѣтельствомъ страстнаго и неуклоннаго, исканія цѣльнаго „міросозерцанія“, объединяющаго теоретическія сужденія и нравственныя оцѣнки, научныя убѣжденія и практическія дѣйствія — того исканія, которое такъ характерно для наивной души русскаго народа, не искушеннаго дисциплиной ума, но полнаго юношеской жажды гармонической
правды жизни. Этотъ русскій администраторъ несомнѣнно уже не молодой человѣкъ (онъ отмѣчаетъ, что молодость его совпала съ началомъ эпохи реформъ Александра II) ; обремененный службой и захваченный будничнымъ теченіемъ сѣрой дѣйствительности, онъ находилъ время размышлять о мірѣ и Богѣ, о времени и пространствѣ, о законѣ сохраненія матеріи и силы, и все это не изъ эгоистическаго наслажденія работой мысли, а изъ стремленія честно разрѣшить всѣ „проклятые вопросы“ и въ научной обоснованности своихъ убѣжденій найти твердую опору для борьбы съ ложью и безнравственностью жизни. И посѣдѣвъ на службѣ, онъ съ юношескимъ воодушевленіемъ выступаетъ въ „нелегальной“ книгѣ съ грознымъ обличеніемъ правительства и современнаго русскаго строя, не ожидая отъ этого для себя ни наградъ, пи почестей, а, наоборотъ, рискуя, въ случаѣ раскрытія его авторства, не только своимъ общественнымъ положеніемъ, но, быть можетъ, и своей личной свободой и неприкосновенностью.
Помните ли вы, читатель, сказку Салтыкова „Пропала совѣсть“? Пропавшая совѣсть „лежала на дорогѣ, истерзанная, оплеванная, затоптанная ногами пѣшеходовъ. Всякій швырялъ ее, какъ негодную ветошь, подальше отъ себя; всякій удивлялся, какимъ образомъ въ благоустроенномъ городѣ и на самомъ бойкомъ мѣстѣ можетъ валяться такое вопіющее безобразіе.“ Но кто-то случайно поднялъ наконецъ совѣсть, и она стала гулять по рукамъ, и, наконецъ, попала въ сердце маленькаго русскаго дитяти. „Растетъ маленькое дитя, а вмѣстѣ съ нимъ растетъ въ немъ и совѣсть. И будетъ маленькое дитя большимъ человѣкомъ, и будетъ въ немъ большая совѣсть. И исчезнутъ тогда всѣ неправды, коварства и насилія, потому что совѣсть будетъ неробкая и захочетъ распоряжаться всѣмъ сама.“ Слова великаго сатирика начинаютъ осуществляться. Мы присутствуемъ теперь прп пробужденіи и ростѣ русской совѣсти, которую попрежнему гонятъ, но которая уже властно заставляетъ говорить о себѣ. Этотъ чистый голосъ совѣсти русскаго парода у насъ еще зовется „смутой“; но, вѣдь, съ совѣстью всегда боролись ложью, и никогда эта борьба не имѣла успѣха. Такъ и сейчасъ мы видимъ, что, несмотря на всѣ правительственныя заклинанія ложью, совѣсть просыпается повсюду: въ крестьянинѣ и рабочемъ, въ земцѣ и студентѣ, въ радикалѣ и въ умѣренномъ. И вотъ совѣсть заговорила уже устами одинокаго пока сановника. Что общаго, казалось бы, между нимъ и революціонерами, которыхъ онъ осуждаетъ, потому что не понимаетъ ихъ? Это общее въ нихъ есть совѣсть и то, что она говоритъ: прочь недостойную ложь, заполонившую русскую землю! и прочь прежде всего то, что является носителемъ, виновникомъ пли попустителемъ всего зла нашей жизни — самодержавіе. Да, русскому самодержавію не долго устоять! Противъ него ополчается все разумное и честное въ Россіи — а нечестность и безразсудность плохіе помощники. Противъ защитниковъ самодержавія возстаютъ не только революціонеры, — возстаетъ все, что есть честнаго и правдиваго въ русскомъ обществѣ; л одновременно съ этимъ въ самихъ нѣдрахъ самодержавной бюрократіи заводятся одинокіе „крамольники“, которые честію отворачиваются отъ ея мерзостей и открыто это ей говорятъ. Впрочемъ, эти честные противники опасны не болѣе, чѣмъ тѣ ненадежные союзники, которые безъ ума и совѣсти своими дѣйствіями сѣютъ кругомъ сѣмена возмущенія и перейдутъ открыто на его сторону, какъ только это окажется выгоднымъ.
Мы не можемъ здѣсь излагать теоретическую часть работы стараго администратора. Упомянемъ лишь, что, несмотря на натуралистическое обоснованіе своихъ взглядовъ, онъ по религіознымъ убѣжденіямъ деистъ, благосклонно относящійся къ христіанству, но враждебный политиканствующему и раболѣпствующему передъ самодержавіемъ православію. Важнѣе для насъ его политическія убѣжденія, въ которыхъ онъ является сторонникомъ конституціонной монархіи. Его теоретическіе аргументы противъ самодержавія и въ защиту народнаго представительства заслуживаютъ упоминанія. Приведя обычныя возраженія противъ парламентаризма, авторъ замѣчаетъ:
„Нельзя не согласиться, что вышеуказанные недостатки дѣйствительно въ представительныхъ правленіяхъ замѣчаются, хотя и не въ такой степени, какъ утверждаютъ и хотятъ увѣрить строгіе критики. Но идеальнаго совершенства не достигало еще ни одно изъ существовавшихъ до сего времени правительствъ, и во всякомъ случаѣ, если бы идентичныя требованія были предъявлены къ другимъ системамъ, то, полагаемъ, несомнѣнно выяснилось бы, что абсолютизмъ удовлетворяетъ и способенъ удовлетворить ихъ еще въ меньшей мѣрѣ, чѣмъ ограниченная монархія или республика.“
Что касается деспотизма большинства въ парламентахъ, то „едва ли господствующее въ парламентѣ вліяніе наисильнѣйшей партіи способно подавить личный починъ и самостоятельное отношеніе къ дѣлу въ большей мѣрѣ, чѣмъ совершенное отсутствіе, какъ видимъ въ абсолютной монархіи, всякаго подобія учрежденій, гдѣ могъ бы выступить съ живымъ свободнымъ словомъ жаждущій общественной дѣятельности и вполнѣ подготовленный къ ней человѣкъ, гдѣ до крайности стѣснено выраженіе такого слова и въ печати.“
„Непослѣдовательны, не достаточно обдуманы и разработаны выходящіе изъ парламентовъ законы. Но развѣ болѣе отъ этого гарантированы имѣющіе силу закона указы самодержца, нерѣдко поступающіе къ его подписи прямо изъ министерской канцеляріи, или законопроекты, хотя бы и проведенные черезъ государственныя законодательныя учрежденія, но черезъ такія, гдѣ каждый членъ чувствуетъ себя безусловно зависимымъ отъ благоволенія или каприза властителя,