граммахъ, посланныхъ отъ секціи общественной медицины, между которыми были привѣтствія: выжитому изъ Россiи Министерствомъ Народнаго Просвѣщенія бывшему профессору Московскаго Университета Ф. Ф. Эрисману, 1 воронежскому дѣятелю, сосланному въ Архангельскую губ. д-ру С. В. Мартынову, саратовскому дѣятелю, сосланному въ Вологодскую губ., д-ру В. Д. Ченыкаеву.
Постановленія, приведенныя нами по необходимости въ голомъ видѣ, могутъ, пожалуй, показаться необоснованными, случайно приклеенными къ темамъ докладовъ и поднимавшимся вопросамъ. На это съ злорадствомъ указывали нѣкоторые „профессора“. Но совершенно неосновательно: кто участвовалъ въ засѣданіяхъ секцій, тотъ знаетъ, какъ много обоснованій заключалось въ рѣчахъ, предшествовавшихъ постановленіямъ, какіе яркіе сообщались въ нихъ факты, факты, которыми полна наша жизнь. Постановленія эти въ большинствѣ, наконецъ, такъ элементарны, что обоснованій не требуютъ, будучи болѣе чѣмъ достаточно обоснованы самой жизнью. Что же касается до того, что они могли бы быть болѣе развитыми и правильнѣе формулированными, то относительно многихъ резолюцій этого нельзя не признать, но небезупречная ихъ форма говоритъ опять-таки противъ профессорскихъ утвержденій, что съѣздъ вела и придавала ему рѣзкій характеръ какая-то кучка злонамѣренныхъ людей. Уже, навѣрное, эти люди выработали бы болѣе или менѣе удачную форму, если бы подготовились заранѣе, а не были бы застигнуты врасплохъ активно-общественнымъ настроеніемъ съѣзда. И постановленія выливались въ большинствѣ случаевъ во время преній импровизированно, на спѣхъ. Но поэтому именно результаты съѣзда и являются особенно цѣнными.
Внѣшнія условія для работы съѣзда были крайне неблагопріятныя. Онъ собирался съ тѣсныхъ аудиторіяхъ Военно-Медицинской Академіи, совершенно не вмѣщавшихъ лицъ, желавшихъ участвовать въ засѣданіяхъ секцій общественнаго характера. Болѣе обширныхъ помѣщеній организаціонный комитетъ или не сумѣлъ отыскать въ столицѣ, изобилующей всякими залами, или не хотѣлъ, предупреждая многолюдство, всегда страшное людямъ „порядка“. Другимъ обстоятельствомъ, вызывавшимъ негодованіе съѣхавшихся врачей, было удивительно нелѣпое распредѣленіе занятій: въ одно и то же время назначены были засѣданія секцій по вопросамъ, одинаково важнымъ для всѣхъ врачей. Невольно напрашивалось предположеніе объ умышленномъ со стороны организаціоннаго комитета разрѣженіи и разъединеніи участниковъ съѣзда по принципу: „divide et impera“.
Во главѣ организаціоннаго комитета, такъ, повидимому, проникнутаго интересами „внутренней политики“, стоялъ тотъ самый Лукьяновъ, который недавно промѣнялъ почетное положеніе ученаго экспериментатора на постъ экспериментатора административнаго, оперирующаго, съ помощью омерзительной системы нашей оффиціальной школы, надъ дѣтскими и юношескими душами. Умный человѣкъ, онъ являлся руководителемъ организаціоннаго комитета, членами котораго были безличные, оппортунистически настроенные люди, въ большей части ограниченные своей профессіей до полнаго общественно-моральнаго убожества. Распорядки съѣзда опредѣлялись Лукьяновымъ, и есть основанія предполагать, что онъ былъ инспираторомъ также мѣръ, исходившихъ извнѣ. Положеніе его, какъ члена правительства, противъ котораго явно направлялъ свои постановленія съѣздъ, было дѣйствительно незавидное...
Почетнымъ предсѣдателемъ съѣзда избрали профессора хирургіи Казанскаго Университета Разумовскаго. На съѣздѣ были, конечно, люди съ серьезными общественными заслугами, изъ среды которыхъ собравшіеся охотно избрали бы себѣ главу, но традиція съѣздовъ — избирать предсѣдателемъ какого - нибудь ученаго, представителя кафедры (иногородняго университета). Традиція эта наталкивается теперь на ту мерзость запустѣнія, какую представляетъ современная намъ оффиціальная русская наука, когда все живое, общественно-порядочное изъ университетовъ уходитъ или принуждено уходить, а остаются только люди или „примѣнившіеся къ подлости“, или своею спеціальностью безнадежно кастрированные въ общественномъ отношеніи. Представителемъ послѣдняго типа, не понимавшимъ того, что вокругъ него дѣлалось, былъ и предсѣдатель съѣзда Разумовскій. Польщенный сначала избраніемъ русскихъ врачей, главнымъ образомъ, земскихъ, къ дѣятельности которыхъ каждый изъ „профессоровъ“ обычно выказываетъ почтеніе, онъ во время съѣзда совершенно растерялся и былъ пѣшкою въ рукахъ Лукьянова, гораздо болѣе умнаго, чѣмъ онъ, и къ тому же являющагося прямымъ его начальствомъ. Но Лукьяновъ фактически не могъ все время руководить своимъ казанскимъ профессоромъ потому уже, что онъ не снисходилъ появляться на засѣданіяхъ съѣзда, присутствуя лишь на двухъ его торжественныхъ собраніяхъ. Не былъ онъ и на имѣвшемъ рѣшающее значеніе распорядительномъ собраніи. Тамъ Разумовскій держалъ себя, какъ человѣкъ, совершенно потерявшій голову. Не
1 Въ настоящее время Ф. Ф. Эрисманъ, въ качествѣ члена цюрихской: городской управы, стоитъ во главѣ санитарно-врачебнаго дѣла г. Цюриха Ред.
имѣя силы противостоять общему желанію, онъ допустилъ до обсужденія сравнительно рѣзкія постановленія, а потомъ вдругъ до менѣе рѣзкимъ объявлялъ съ упорствомъ, что властью предсѣдателя снимаетъ ихъ вовсе, пренаивно заявляя, что онъ не понимаетъ того или другого общественнаго вопроса, не слышалъ даже о немъ; по его же настоянію, нѣкоторыя резолюціи были обезцвѣчены собраніемъ.
Если со стороны спеціалиста-профессора никого въ общемъ не удивляло подобное отношеніе къ общественнымъ вопросамъ — въ этой средѣ оно у насъ явленіе, увы, нормальное — то поведеніе товарища почетнаго предсѣдателя, съ довѣріемъ избраннаго съѣздомъ въ качествѣ извѣстнаго, несомнѣннаго по своей репутаціи общественнаго дѣятеля, глубоко огорчивъ врачей, было совершенно непонятно имъ. Въ засѣданіяхъ секцій товарищъ предсѣдателя не принималъ участія; но на распорядительномъ собраніи онъ счелъ себя морально въ правѣ итти противъ коллективно выработанныхъ резолюцій, стараясь свести на нѣтъ общественную работу съѣзда и лишить его того политическаго значенія, какое онъ имѣлъ. Съ горечью смотрѣли общественные врачи на своего избранника, въ которомъ пришлось такъ разочароваться, и не могли себѣ объяснить въ его устахъ тѣхъ рѣчей, которыми прожужжали имъ уши никѣмъ не уважаемые „профессора“...
Во все время съѣзда администрація, естественно, была сильно обезпокоена свободными рѣчами, раздававшимися на немъ, но не рѣшалась расправиться съ врачами такъ же, какъ только что расправилась со съѣздомъ техническаго образованія. Стоявшіе во главѣ пироговскаго съѣзда лица не разъ были вызываемы къ военному министру (въ вѣдѣніи котораго состоитъ медицинская академія) къ министру внутреннихъ дѣлъ. Къ и. д. градоначальника проф. Разумовскій ѣздилъ по вызову почти каждый день для того, чтобы выслушивать, подобно провинившемуся школьнику, полицейскія постановленія и угрозы. Подобно школьнику, онъ готовъ былъ подчиняться во всемъ, но былъ безсиленъ передѣлать съѣздъ. Въ день заключительнаго торжественнаго собранія и. д. градоначальника передалъ черезъ секретаря организаціоннаго комитета, который былъ у него по дѣлу, что резолюціи, имѣющія общественный характеръ, не должны быть прочитаны и что при этомъ не должно быть упомянуто, что распоряженіе не читать ихъ исходитъ отъ администраціи.
Несмотря на такую обстановку распоряженія, не облеченнаго въ формальное требованіе, переданнаго какъ-то черезчуръ ужъ приватно, организаціонный комитетъ подчинился ему, рѣшивъ, по предложенію Лукьянова, не читать резолюцій совсѣмъ. Такъ и не были оглашены результаты работъ съѣзда. Въ заключительномъ своемъ словѣ предсѣдатель Разумовскій, сообщивъ нѣсколько цифръ и признавъ съѣздъ удачнымъ (съ чѣмъ мы совершенно съ нимъ согласны), скороговоркой сказалъ, что въ виду обстоятельствъ, „выяснившихся сегодня“, резолюціи съѣзда прочтены быть не могутъ, и объявилъ съѣздъ закрытымъ. Послѣ этого онъ и съ нимъ Лукьяновъ и другіе господа съ лентами черезъ плечо, сидѣвшіе за краснымъ столомъ, быстро сорвались съ своихъ мѣстъ. Съ хоръ раздался вдругъ шумный тушъ духового оркестра. Врачи и переполнявшая дворянскій залъ публика, не ожидавшая подобнаго конца, стояла нѣсколько моментовъ въ недоумѣніи. Потомъ, мало-по-малу все возрастая, разразился взрывъ всеобщаго негодованія. Сначала послышался откуда-то свистъ, громкій, протяжный, разрѣзавшій напряженную атмосферу залы; къ нему присоединился другой, третій. Зала зашумѣла, застучала ногами и стульями, криками выражая свой протестъ, требуя прочтенія резолюцій. Кто-то вскочилъ на стулъ, возбужденно говорилъ скучившейся возлѣ него толпѣ, какой-то старикъ навзрыдъ плакалъ. А оркестръ, предусмотрительно приглашенный распорядителями, безъ передышки, что есть силы выдувалъ громкіе звуки, не заботясь о мотивѣ и стараясь лишь заглушить происходившее въ залѣ. Эти звуки, мѣшавшіе говорить, раздражали толпу. Въ оркестръ полетѣли стулья... Часть публики пыталась пѣть революціонныя пѣсни. Такъ продолжалось болѣе часу, и, когда толпа уже стала замѣтно рѣдѣть, въ залъ вошли десятки полицейскихъ чиновъ. Ловкимъ маневромъ они раздѣлили публику и часть ея объявили арестованной, предложивъ остальнымъ уходить, но послѣ нѣкоторыхъ препирательствъ отпустили въ концѣ концовъ всѣхъ.. .
Такимъ образомъ своимъ распоряженіемъ администрація добилась несравненно большаго скандала, чѣмъ то выраженіе одобренія резолюціямъ, котораго она хотѣла избѣжать.
Этотъ часъ въ атмосферѣ негодованія тысячной толпы останется надолго въ памяти у всѣхъ, кто его пережилъ. Оскорбленные и возмущенные, уѣзжали врачи со съѣзда. Разбредаясь по огромной странѣ, они везли въ свои углы окрѣпшую на съѣздѣ святую ненависть, которая живитъ и созидаетъ.
Подводя видимые итоги IX пироговскаго съѣзда, можно съ удовлетвореніемъ отмѣтить самое главное: люди перестали бояться говорить — это большое пріобрѣтеніе послѣдняго времени.
λλ.
Постановленія, приведенныя нами по необходимости въ голомъ видѣ, могутъ, пожалуй, показаться необоснованными, случайно приклеенными къ темамъ докладовъ и поднимавшимся вопросамъ. На это съ злорадствомъ указывали нѣкоторые „профессора“. Но совершенно неосновательно: кто участвовалъ въ засѣданіяхъ секцій, тотъ знаетъ, какъ много обоснованій заключалось въ рѣчахъ, предшествовавшихъ постановленіямъ, какіе яркіе сообщались въ нихъ факты, факты, которыми полна наша жизнь. Постановленія эти въ большинствѣ, наконецъ, такъ элементарны, что обоснованій не требуютъ, будучи болѣе чѣмъ достаточно обоснованы самой жизнью. Что же касается до того, что они могли бы быть болѣе развитыми и правильнѣе формулированными, то относительно многихъ резолюцій этого нельзя не признать, но небезупречная ихъ форма говоритъ опять-таки противъ профессорскихъ утвержденій, что съѣздъ вела и придавала ему рѣзкій характеръ какая-то кучка злонамѣренныхъ людей. Уже, навѣрное, эти люди выработали бы болѣе или менѣе удачную форму, если бы подготовились заранѣе, а не были бы застигнуты врасплохъ активно-общественнымъ настроеніемъ съѣзда. И постановленія выливались въ большинствѣ случаевъ во время преній импровизированно, на спѣхъ. Но поэтому именно результаты съѣзда и являются особенно цѣнными.
Внѣшнія условія для работы съѣзда были крайне неблагопріятныя. Онъ собирался съ тѣсныхъ аудиторіяхъ Военно-Медицинской Академіи, совершенно не вмѣщавшихъ лицъ, желавшихъ участвовать въ засѣданіяхъ секцій общественнаго характера. Болѣе обширныхъ помѣщеній организаціонный комитетъ или не сумѣлъ отыскать въ столицѣ, изобилующей всякими залами, или не хотѣлъ, предупреждая многолюдство, всегда страшное людямъ „порядка“. Другимъ обстоятельствомъ, вызывавшимъ негодованіе съѣхавшихся врачей, было удивительно нелѣпое распредѣленіе занятій: въ одно и то же время назначены были засѣданія секцій по вопросамъ, одинаково важнымъ для всѣхъ врачей. Невольно напрашивалось предположеніе объ умышленномъ со стороны организаціоннаго комитета разрѣженіи и разъединеніи участниковъ съѣзда по принципу: „divide et impera“.
Во главѣ организаціоннаго комитета, такъ, повидимому, проникнутаго интересами „внутренней политики“, стоялъ тотъ самый Лукьяновъ, который недавно промѣнялъ почетное положеніе ученаго экспериментатора на постъ экспериментатора административнаго, оперирующаго, съ помощью омерзительной системы нашей оффиціальной школы, надъ дѣтскими и юношескими душами. Умный человѣкъ, онъ являлся руководителемъ организаціоннаго комитета, членами котораго были безличные, оппортунистически настроенные люди, въ большей части ограниченные своей профессіей до полнаго общественно-моральнаго убожества. Распорядки съѣзда опредѣлялись Лукьяновымъ, и есть основанія предполагать, что онъ былъ инспираторомъ также мѣръ, исходившихъ извнѣ. Положеніе его, какъ члена правительства, противъ котораго явно направлялъ свои постановленія съѣздъ, было дѣйствительно незавидное...
Почетнымъ предсѣдателемъ съѣзда избрали профессора хирургіи Казанскаго Университета Разумовскаго. На съѣздѣ были, конечно, люди съ серьезными общественными заслугами, изъ среды которыхъ собравшіеся охотно избрали бы себѣ главу, но традиція съѣздовъ — избирать предсѣдателемъ какого - нибудь ученаго, представителя кафедры (иногородняго университета). Традиція эта наталкивается теперь на ту мерзость запустѣнія, какую представляетъ современная намъ оффиціальная русская наука, когда все живое, общественно-порядочное изъ университетовъ уходитъ или принуждено уходить, а остаются только люди или „примѣнившіеся къ подлости“, или своею спеціальностью безнадежно кастрированные въ общественномъ отношеніи. Представителемъ послѣдняго типа, не понимавшимъ того, что вокругъ него дѣлалось, былъ и предсѣдатель съѣзда Разумовскій. Польщенный сначала избраніемъ русскихъ врачей, главнымъ образомъ, земскихъ, къ дѣятельности которыхъ каждый изъ „профессоровъ“ обычно выказываетъ почтеніе, онъ во время съѣзда совершенно растерялся и былъ пѣшкою въ рукахъ Лукьянова, гораздо болѣе умнаго, чѣмъ онъ, и къ тому же являющагося прямымъ его начальствомъ. Но Лукьяновъ фактически не могъ все время руководить своимъ казанскимъ профессоромъ потому уже, что онъ не снисходилъ появляться на засѣданіяхъ съѣзда, присутствуя лишь на двухъ его торжественныхъ собраніяхъ. Не былъ онъ и на имѣвшемъ рѣшающее значеніе распорядительномъ собраніи. Тамъ Разумовскій держалъ себя, какъ человѣкъ, совершенно потерявшій голову. Не
1 Въ настоящее время Ф. Ф. Эрисманъ, въ качествѣ члена цюрихской: городской управы, стоитъ во главѣ санитарно-врачебнаго дѣла г. Цюриха Ред.
имѣя силы противостоять общему желанію, онъ допустилъ до обсужденія сравнительно рѣзкія постановленія, а потомъ вдругъ до менѣе рѣзкимъ объявлялъ съ упорствомъ, что властью предсѣдателя снимаетъ ихъ вовсе, пренаивно заявляя, что онъ не понимаетъ того или другого общественнаго вопроса, не слышалъ даже о немъ; по его же настоянію, нѣкоторыя резолюціи были обезцвѣчены собраніемъ.
Если со стороны спеціалиста-профессора никого въ общемъ не удивляло подобное отношеніе къ общественнымъ вопросамъ — въ этой средѣ оно у насъ явленіе, увы, нормальное — то поведеніе товарища почетнаго предсѣдателя, съ довѣріемъ избраннаго съѣздомъ въ качествѣ извѣстнаго, несомнѣннаго по своей репутаціи общественнаго дѣятеля, глубоко огорчивъ врачей, было совершенно непонятно имъ. Въ засѣданіяхъ секцій товарищъ предсѣдателя не принималъ участія; но на распорядительномъ собраніи онъ счелъ себя морально въ правѣ итти противъ коллективно выработанныхъ резолюцій, стараясь свести на нѣтъ общественную работу съѣзда и лишить его того политическаго значенія, какое онъ имѣлъ. Съ горечью смотрѣли общественные врачи на своего избранника, въ которомъ пришлось такъ разочароваться, и не могли себѣ объяснить въ его устахъ тѣхъ рѣчей, которыми прожужжали имъ уши никѣмъ не уважаемые „профессора“...
Во все время съѣзда администрація, естественно, была сильно обезпокоена свободными рѣчами, раздававшимися на немъ, но не рѣшалась расправиться съ врачами такъ же, какъ только что расправилась со съѣздомъ техническаго образованія. Стоявшіе во главѣ пироговскаго съѣзда лица не разъ были вызываемы къ военному министру (въ вѣдѣніи котораго состоитъ медицинская академія) къ министру внутреннихъ дѣлъ. Къ и. д. градоначальника проф. Разумовскій ѣздилъ по вызову почти каждый день для того, чтобы выслушивать, подобно провинившемуся школьнику, полицейскія постановленія и угрозы. Подобно школьнику, онъ готовъ былъ подчиняться во всемъ, но былъ безсиленъ передѣлать съѣздъ. Въ день заключительнаго торжественнаго собранія и. д. градоначальника передалъ черезъ секретаря организаціоннаго комитета, который былъ у него по дѣлу, что резолюціи, имѣющія общественный характеръ, не должны быть прочитаны и что при этомъ не должно быть упомянуто, что распоряженіе не читать ихъ исходитъ отъ администраціи.
Несмотря на такую обстановку распоряженія, не облеченнаго въ формальное требованіе, переданнаго какъ-то черезчуръ ужъ приватно, организаціонный комитетъ подчинился ему, рѣшивъ, по предложенію Лукьянова, не читать резолюцій совсѣмъ. Такъ и не были оглашены результаты работъ съѣзда. Въ заключительномъ своемъ словѣ предсѣдатель Разумовскій, сообщивъ нѣсколько цифръ и признавъ съѣздъ удачнымъ (съ чѣмъ мы совершенно съ нимъ согласны), скороговоркой сказалъ, что въ виду обстоятельствъ, „выяснившихся сегодня“, резолюціи съѣзда прочтены быть не могутъ, и объявилъ съѣздъ закрытымъ. Послѣ этого онъ и съ нимъ Лукьяновъ и другіе господа съ лентами черезъ плечо, сидѣвшіе за краснымъ столомъ, быстро сорвались съ своихъ мѣстъ. Съ хоръ раздался вдругъ шумный тушъ духового оркестра. Врачи и переполнявшая дворянскій залъ публика, не ожидавшая подобнаго конца, стояла нѣсколько моментовъ въ недоумѣніи. Потомъ, мало-по-малу все возрастая, разразился взрывъ всеобщаго негодованія. Сначала послышался откуда-то свистъ, громкій, протяжный, разрѣзавшій напряженную атмосферу залы; къ нему присоединился другой, третій. Зала зашумѣла, застучала ногами и стульями, криками выражая свой протестъ, требуя прочтенія резолюцій. Кто-то вскочилъ на стулъ, возбужденно говорилъ скучившейся возлѣ него толпѣ, какой-то старикъ навзрыдъ плакалъ. А оркестръ, предусмотрительно приглашенный распорядителями, безъ передышки, что есть силы выдувалъ громкіе звуки, не заботясь о мотивѣ и стараясь лишь заглушить происходившее въ залѣ. Эти звуки, мѣшавшіе говорить, раздражали толпу. Въ оркестръ полетѣли стулья... Часть публики пыталась пѣть революціонныя пѣсни. Такъ продолжалось болѣе часу, и, когда толпа уже стала замѣтно рѣдѣть, въ залъ вошли десятки полицейскихъ чиновъ. Ловкимъ маневромъ они раздѣлили публику и часть ея объявили арестованной, предложивъ остальнымъ уходить, но послѣ нѣкоторыхъ препирательствъ отпустили въ концѣ концовъ всѣхъ.. .
Такимъ образомъ своимъ распоряженіемъ администрація добилась несравненно большаго скандала, чѣмъ то выраженіе одобренія резолюціямъ, котораго она хотѣла избѣжать.
Этотъ часъ въ атмосферѣ негодованія тысячной толпы останется надолго въ памяти у всѣхъ, кто его пережилъ. Оскорбленные и возмущенные, уѣзжали врачи со съѣзда. Разбредаясь по огромной странѣ, они везли въ свои углы окрѣпшую на съѣздѣ святую ненависть, которая живитъ и созидаетъ.
Подводя видимые итоги IX пироговскаго съѣзда, можно съ удовлетвореніемъ отмѣтить самое главное: люди перестали бояться говорить — это большое пріобрѣтеніе послѣдняго времени.
λλ.