сказалъ, что радъ будетъ черезъ нѣкоторое время снова увидѣть ихъ здѣсь. Совѣтовалъ всѣмъ, отправившись по домамъ, работать въ угодномъ правительству направленіи, сдерживать революціонныя стремленія евреевъ и выразилъ надежду, что работа эта дастъ плодотворные результаты.
Если у министра всѣ надежды такъ же основательны, то остается лишь пожалѣть его.
αϱ.
Финляндскія дѣла.
(Отъ нашего гельсингфорсскаго корреспондента.)
Война вдругъ измѣнила все; чувствуется, что мы на порогѣ новой жизни. Взоры напряженно стремятся въ открывающуюся впереди, но туманную еще даль. Даже близкое прошедшее теряетъ въ глазахъ публики большую часть своего интереса. Первыя вѣсти о войнѣ и о крупныхъ неудачахъ, показавшія полную негодность правительственнаго строя, даже для военнаго дѣла и обороны, вызвали надежды на скорую ликвидацію режима. Всюду въ Финляндіи, вездѣ, куда помимо цензуры успѣли проникнуть вѣсти о событіяхъ на Дальнемъ Востокѣ, легко замѣтить отблескъ радости и надеждъ, вызываемыхъ признаками приближенія этой ликвидаціи. Вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, всѣхъ охватываетъ и жуткое чувство при мысли, что всѣ ужасы войны понадобились для ускоренія необходимой развязки.
Патріотическія демонстраціи, устроенныя въ Россіи подъ покровительствомъ полиціи, не давали, кажется, покою г. Бобрикову. И онъ поспѣшилъ предъявить такія же доказательства своего правительственнаго искусства и усердія. Увѣрившись уже долгимъ опытомъ въ безпрекословной угодливости своихъ покорнѣйшихъ слугъ — сенаторовъ, онъ и началъ съ сената. Въ одинъ прекрасный день посылаетъ онъ императору подписанную двумя вицепредсѣдателями сената — Линдеромъ и Сульманомъ — телеграмму, въ которой отъ имени сената и „всего населенія великаго княжества“ выражается „безпредѣльная любовь къ Николаю II“ и т. п. Едва ли нужно указывать на то, что сенатъ, члены котораго избраны Бобриковымъ, не имѣетъ ни малѣйшаго права, п теперь меньше, чѣмъ когда-либо, выступать представителемъ финляндскаго народа.
Одновременно съ этою телеграммою Бобриковъ послалъ тому же адресату другую телеграмму отъ имени находящихся въ Финляндіи русскихъ войскъ. Въ ней съ характернымъ для него лживымъ паѳосомъ онъ распространяется о счастьѣ военныхъ чиновъ, отправляющихся на театръ военныхъ дѣйствій, о чувствѣ зависти, съ которымъ остающіяся въ Финляндіи русскія войска провожаютъ отъѣзжающихъ товарищей и т. п.
Въ дѣйствительности же было слѣдующее. Газетѣ „Pria Ord“ пишутъ изъ Выборга, что старанія начальства набрать добровольцевъ для отправки подкрѣпленій на Дальній Востокъ остались безъ успѣха. Должны были прибѣгнуть къ принудительной жеребьевкѣ. Назначенные такимъ образомъ въ отдаленныя, чужія страны солдаты изъ мѣстныхъ русскихъ войскъ открыто обнаруживали неудовольствіе и даже отчаяніе. Они отправлялись изъ казармъ па станцію, окруженные остающимися солдатами, подъ звуки музыки, чтобы ихъ отчаянное состояніе духа было менѣе замѣтно для публики при слѣдованіи черезъ городъ. Но на станціи многіе изъ нихъ, однако, не вытерпѣли: съ отчаяннымъ крикомъ бросались они на землю и отбивались руками и ногами отъ втаскивавшихъ ихъ силою въ вагоны. Музыка играла въ это время мазурку изъ „Жизнь за царя“. Едва ли можно представить себѣ болѣе возмутительное зрѣлище. Такія картины болѣе всего убѣждаютъ въ безнравственности этой навлеченной на Россію легкомысленнымъ и преступнымъ правительствомъ войны. И можетъ ли быть что-либо безнравственнѣе принудительнаго служенія цѣлямъ убійства, противнымъ собственному пониманію и убѣжденію?
Недавно Бобриковъ посѣтилъ Свеаборгъ и говорилъ тамъ офицерамъ пышную рѣчь объ отечествѣ, чести и увеличенномъ жалованіи, приглашая ихъ ѣхать добровольцами на войну. Но риторическія красоты генерала остались безъ успѣха — ни одинъ изъ офицеровъ не откликнулся.
Одной „патріотической“ демонстраціи сената въ видѣ указанной уже телеграммы скоро показалось Бобрикову недостаточно для успѣшнаго состязанія съ предпріимчивыми импрессаріо „патріотизма“ въ Россіи. Не выйти ли па улицу — это всетаки болѣе декоративно? Къ чему же служитъ и полиція? Въ воскресенье, 21 февраля, публика въ центральныхъ частяхъ Гельсингфорса услыхала какіе-то крики и шумъ: по улицамъ двигалась, при любезнѣйшемъ сочувствіи полиціи, толпа человѣкъ въ 30, большею частью изъ учениковъ и ученицъ мѣстныхъ русскихъ гимназій, къ которымъ примкнуло нѣсколько русскихъ рабочихъ, нѣсколько человѣкъ сомнительнаго вида и нѣсколько явныхъ сыщиковъ. Въ толпѣ несли 7—8 грязныхъ русскихъ флаговъ,
любезно выданныхъ для большаго эфекта изъ кладовой дома г. Дейтриха, помощника генералъ-губернатора. Видя, что не удается обратить па себя особаго вниманія, участники „патріотической“ демонстраціи вошли въ русскую казарму, гдѣ запаслись военною музыкою и возвратились теперь уже съ большею помпою па улицу. Кое-гдѣ устраивались серенады „извѣстнымъ“ лицамъ. Передъ „демонстраціей“ ѣхалъ на извозчикѣ полиціймейстеръ Карлстэдтъ съ полицейскимъ чипомъ. Когда толпа приближалась къ квартирѣ достойнаго серенады лица, Карлстэдтъ останавливался въ знакъ того, что вотъ здѣсь нужно начинать и толпа начинала пѣть или, вѣрнѣе, ревѣть „Боже, царя храни“ и т. п., между тѣмъ, какъ полицейскіе сбивали шапки съ несчастныхъ случайныхъ прохожихъ. Такимъ образомъ удостоились серенады: ближайшее начальство Карлстэдта — Бобриковъ, Дейтрихъ и Кайгородовъ, да еще французскій консулъ и сепаторъ Линдеръ. Изъ казармъ и изъ состава немногихъ любопытствующихъ прохожихъ демонстрація получала подкрѣпленіе, такъ что она, въ концѣ концовъ, доросла до 100 человѣкъ. Еще въ 4 часа слышались шумъ и крики съ окрестныхъ русскихъ казармъ въ Кронхагенѣ. Городскіе жители не обращали почти никакого вниманія па демонстрацію. . . .
Въ числѣ правительственныхъ беззаконій со времени моего письма, помѣщеннаго въ № 12 (36) „Освобожденія“, видное мѣсто занимаютъ новыя ссылки, произведенныя 28 декабря, какъ будто бы нарочно для вящаго украшенія праздника Рождества. Это случилось въ приходѣ Перно, въ юговосточномъ углу Нюландской губерніи. Благодаря своей стойкой вѣрности законамъ страны приходъ этотъ сдѣланъ теперь одной изъ главныхъ цѣлей насильственныхъ ударовъ правительства. Въ то время, какъ у предсѣдателя общиннаго схода Мейнандера находились гости, — и между ними и другой общинный дѣятель, бывшій чиновникъ при центральномъ статистическомъ бюро, нынѣ помѣщикъ Сеистроле, — ночью явился ленсманъ съ полицейскими и жандармами, окружили домъ, объявили Мейнандера и Сеистроле арестованными и обыскали всѣхъ присутствующихъ. Рано утромъ увезли двухъ арестованныхъ на саняхъ черезъ г. Ловизу на Кюменскую станцію, откуда ихъ отправили черезъ Выборгъ въ Петербургъ. Лишь въ Выборгѣ имъ удалось получить присланную изъ дому теплую одежду. Въ Петербургѣ ихъ продержали недѣли двѣ въ Домѣ Предв. Закл. и потомъ отправили на житье въ Новгородъ. Ближайшая причина ихъ ссылки слѣдующая. Не задолго до Рождества была общинная сходка, отъ которой требовалось избраніе членовъ въ незаконное присутствіе по воинской повинности. Ледсманъ Сюннербергъ, клевретъ новаго режима, захотѣлъ присутствовать па сходкѣ, имѣя въ виду оказывать давленіе на голосующихъ. Между тѣмъ, онъ недавно переѣхалъ въ приходъ и, слѣдовательно, не считался еще его членомъ, а разрѣшеніе постороннимъ присутствовать на общинныхъ сходкахъ зависитъ отъ самой сходки. Мейнандеръ, заявивъ послѣднее желаніе Сюннерберга, предложилъ ему, какъ лицу заинтересованному, удалиться на время преній по вопросу о его присутствіи на сходкѣ. Но Сюннербергъ наотрѣзъ отказался выйти, произошелъ шумный обмѣнъ мнѣній, вслѣдствіе чего Мейнандеръ по закону объявилъ сходку закрытой въ виду безпорядка, иначе не устранимаго. Вотъ и все. Сюннербергъ послалъ рапортъ Кайгородову, тотъ Бобрикову и — остальное читателямъ уже извѣстно.
Не буду наполнять столбцы „Освобожденія“ перечисленіемъ всѣхъ другихъ арестовъ, обысковъ и т. п. дѣйствій послѣдняго времени. Ихъ не мало. Они то стоятъ въ связи съ подозрѣніями въ распространеніи нелегальной литературы, то составляютъ репрессаліи за сопротивленіе незаконнымъ выборамъ въ присутствія по воинской повинности и т. п., и т. п. Такъ, напримѣръ, недавно въ приходѣ Нерпесъ (Вазаской губ.) арестовали крестьянина Сиггъ за то, что сходка, по его предложенію, 36 голосами противъ 4-хъ рѣшила не производить упомянутые выборы. Подобные случаи происходили и въ другихъ приходахъ.
Въ Гельсингфорсѣ эти выборы въ нынѣшнемъ году „произведены“ такимъ образомъ. Въ городахъ сходка происходитъ, такъ сказать, подъ коллективнымъ предсѣдательствомъ магистрата. Сходка по закону требовала, чтобы сперва ей было предоставлено рѣшить — быть или не быть выборамъ. Но частично возобновленный магистратъ, находясь подъ давленіемъ сената и правительственнаго надзора, струсилъ и рѣшилъ, что, коль скоро кто нибудь изъ присутствующихъ пожелаетъ выбирать, выборы должны состояться, несмотря на мнѣніе остальныхъ. Огромное большинство присутствующихъ протестовало, и почти всѣ ушли. Остались лишь два редактора газеты „Uusi Suometar“ и 6 полицейскихъ, одѣтыхъ въ штатское платье. Ими выборы и были „произведены“.
Съ большой силой полицейскій терроръ въ послѣднее время обрушивался на подлежащихъ воинской повинности юношей, не явившихся па незаконные призывы 1902 и 1903 годовъ. Полиція всѣми мѣрами принужденія добивалась отъ нихъ подачи „прошенія о помилованіи“. Доходили даже до арестовъ, заковыванія
Если у министра всѣ надежды такъ же основательны, то остается лишь пожалѣть его.
αϱ.
Финляндскія дѣла.
(Отъ нашего гельсингфорсскаго корреспондента.)
Война вдругъ измѣнила все; чувствуется, что мы на порогѣ новой жизни. Взоры напряженно стремятся въ открывающуюся впереди, но туманную еще даль. Даже близкое прошедшее теряетъ въ глазахъ публики большую часть своего интереса. Первыя вѣсти о войнѣ и о крупныхъ неудачахъ, показавшія полную негодность правительственнаго строя, даже для военнаго дѣла и обороны, вызвали надежды на скорую ликвидацію режима. Всюду въ Финляндіи, вездѣ, куда помимо цензуры успѣли проникнуть вѣсти о событіяхъ на Дальнемъ Востокѣ, легко замѣтить отблескъ радости и надеждъ, вызываемыхъ признаками приближенія этой ликвидаціи. Вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, всѣхъ охватываетъ и жуткое чувство при мысли, что всѣ ужасы войны понадобились для ускоренія необходимой развязки.
Патріотическія демонстраціи, устроенныя въ Россіи подъ покровительствомъ полиціи, не давали, кажется, покою г. Бобрикову. И онъ поспѣшилъ предъявить такія же доказательства своего правительственнаго искусства и усердія. Увѣрившись уже долгимъ опытомъ въ безпрекословной угодливости своихъ покорнѣйшихъ слугъ — сенаторовъ, онъ и началъ съ сената. Въ одинъ прекрасный день посылаетъ онъ императору подписанную двумя вицепредсѣдателями сената — Линдеромъ и Сульманомъ — телеграмму, въ которой отъ имени сената и „всего населенія великаго княжества“ выражается „безпредѣльная любовь къ Николаю II“ и т. п. Едва ли нужно указывать на то, что сенатъ, члены котораго избраны Бобриковымъ, не имѣетъ ни малѣйшаго права, п теперь меньше, чѣмъ когда-либо, выступать представителемъ финляндскаго народа.
Одновременно съ этою телеграммою Бобриковъ послалъ тому же адресату другую телеграмму отъ имени находящихся въ Финляндіи русскихъ войскъ. Въ ней съ характернымъ для него лживымъ паѳосомъ онъ распространяется о счастьѣ военныхъ чиновъ, отправляющихся на театръ военныхъ дѣйствій, о чувствѣ зависти, съ которымъ остающіяся въ Финляндіи русскія войска провожаютъ отъѣзжающихъ товарищей и т. п.
Въ дѣйствительности же было слѣдующее. Газетѣ „Pria Ord“ пишутъ изъ Выборга, что старанія начальства набрать добровольцевъ для отправки подкрѣпленій на Дальній Востокъ остались безъ успѣха. Должны были прибѣгнуть къ принудительной жеребьевкѣ. Назначенные такимъ образомъ въ отдаленныя, чужія страны солдаты изъ мѣстныхъ русскихъ войскъ открыто обнаруживали неудовольствіе и даже отчаяніе. Они отправлялись изъ казармъ па станцію, окруженные остающимися солдатами, подъ звуки музыки, чтобы ихъ отчаянное состояніе духа было менѣе замѣтно для публики при слѣдованіи черезъ городъ. Но на станціи многіе изъ нихъ, однако, не вытерпѣли: съ отчаяннымъ крикомъ бросались они на землю и отбивались руками и ногами отъ втаскивавшихъ ихъ силою въ вагоны. Музыка играла въ это время мазурку изъ „Жизнь за царя“. Едва ли можно представить себѣ болѣе возмутительное зрѣлище. Такія картины болѣе всего убѣждаютъ въ безнравственности этой навлеченной на Россію легкомысленнымъ и преступнымъ правительствомъ войны. И можетъ ли быть что-либо безнравственнѣе принудительнаго служенія цѣлямъ убійства, противнымъ собственному пониманію и убѣжденію?
Недавно Бобриковъ посѣтилъ Свеаборгъ и говорилъ тамъ офицерамъ пышную рѣчь объ отечествѣ, чести и увеличенномъ жалованіи, приглашая ихъ ѣхать добровольцами на войну. Но риторическія красоты генерала остались безъ успѣха — ни одинъ изъ офицеровъ не откликнулся.
Одной „патріотической“ демонстраціи сената въ видѣ указанной уже телеграммы скоро показалось Бобрикову недостаточно для успѣшнаго состязанія съ предпріимчивыми импрессаріо „патріотизма“ въ Россіи. Не выйти ли па улицу — это всетаки болѣе декоративно? Къ чему же служитъ и полиція? Въ воскресенье, 21 февраля, публика въ центральныхъ частяхъ Гельсингфорса услыхала какіе-то крики и шумъ: по улицамъ двигалась, при любезнѣйшемъ сочувствіи полиціи, толпа человѣкъ въ 30, большею частью изъ учениковъ и ученицъ мѣстныхъ русскихъ гимназій, къ которымъ примкнуло нѣсколько русскихъ рабочихъ, нѣсколько человѣкъ сомнительнаго вида и нѣсколько явныхъ сыщиковъ. Въ толпѣ несли 7—8 грязныхъ русскихъ флаговъ,
любезно выданныхъ для большаго эфекта изъ кладовой дома г. Дейтриха, помощника генералъ-губернатора. Видя, что не удается обратить па себя особаго вниманія, участники „патріотической“ демонстраціи вошли въ русскую казарму, гдѣ запаслись военною музыкою и возвратились теперь уже съ большею помпою па улицу. Кое-гдѣ устраивались серенады „извѣстнымъ“ лицамъ. Передъ „демонстраціей“ ѣхалъ на извозчикѣ полиціймейстеръ Карлстэдтъ съ полицейскимъ чипомъ. Когда толпа приближалась къ квартирѣ достойнаго серенады лица, Карлстэдтъ останавливался въ знакъ того, что вотъ здѣсь нужно начинать и толпа начинала пѣть или, вѣрнѣе, ревѣть „Боже, царя храни“ и т. п., между тѣмъ, какъ полицейскіе сбивали шапки съ несчастныхъ случайныхъ прохожихъ. Такимъ образомъ удостоились серенады: ближайшее начальство Карлстэдта — Бобриковъ, Дейтрихъ и Кайгородовъ, да еще французскій консулъ и сепаторъ Линдеръ. Изъ казармъ и изъ состава немногихъ любопытствующихъ прохожихъ демонстрація получала подкрѣпленіе, такъ что она, въ концѣ концовъ, доросла до 100 человѣкъ. Еще въ 4 часа слышались шумъ и крики съ окрестныхъ русскихъ казармъ въ Кронхагенѣ. Городскіе жители не обращали почти никакого вниманія па демонстрацію. . . .
Въ числѣ правительственныхъ беззаконій со времени моего письма, помѣщеннаго въ № 12 (36) „Освобожденія“, видное мѣсто занимаютъ новыя ссылки, произведенныя 28 декабря, какъ будто бы нарочно для вящаго украшенія праздника Рождества. Это случилось въ приходѣ Перно, въ юговосточномъ углу Нюландской губерніи. Благодаря своей стойкой вѣрности законамъ страны приходъ этотъ сдѣланъ теперь одной изъ главныхъ цѣлей насильственныхъ ударовъ правительства. Въ то время, какъ у предсѣдателя общиннаго схода Мейнандера находились гости, — и между ними и другой общинный дѣятель, бывшій чиновникъ при центральномъ статистическомъ бюро, нынѣ помѣщикъ Сеистроле, — ночью явился ленсманъ съ полицейскими и жандармами, окружили домъ, объявили Мейнандера и Сеистроле арестованными и обыскали всѣхъ присутствующихъ. Рано утромъ увезли двухъ арестованныхъ на саняхъ черезъ г. Ловизу на Кюменскую станцію, откуда ихъ отправили черезъ Выборгъ въ Петербургъ. Лишь въ Выборгѣ имъ удалось получить присланную изъ дому теплую одежду. Въ Петербургѣ ихъ продержали недѣли двѣ въ Домѣ Предв. Закл. и потомъ отправили на житье въ Новгородъ. Ближайшая причина ихъ ссылки слѣдующая. Не задолго до Рождества была общинная сходка, отъ которой требовалось избраніе членовъ въ незаконное присутствіе по воинской повинности. Ледсманъ Сюннербергъ, клевретъ новаго режима, захотѣлъ присутствовать па сходкѣ, имѣя въ виду оказывать давленіе на голосующихъ. Между тѣмъ, онъ недавно переѣхалъ въ приходъ и, слѣдовательно, не считался еще его членомъ, а разрѣшеніе постороннимъ присутствовать на общинныхъ сходкахъ зависитъ отъ самой сходки. Мейнандеръ, заявивъ послѣднее желаніе Сюннерберга, предложилъ ему, какъ лицу заинтересованному, удалиться на время преній по вопросу о его присутствіи на сходкѣ. Но Сюннербергъ наотрѣзъ отказался выйти, произошелъ шумный обмѣнъ мнѣній, вслѣдствіе чего Мейнандеръ по закону объявилъ сходку закрытой въ виду безпорядка, иначе не устранимаго. Вотъ и все. Сюннербергъ послалъ рапортъ Кайгородову, тотъ Бобрикову и — остальное читателямъ уже извѣстно.
Не буду наполнять столбцы „Освобожденія“ перечисленіемъ всѣхъ другихъ арестовъ, обысковъ и т. п. дѣйствій послѣдняго времени. Ихъ не мало. Они то стоятъ въ связи съ подозрѣніями въ распространеніи нелегальной литературы, то составляютъ репрессаліи за сопротивленіе незаконнымъ выборамъ въ присутствія по воинской повинности и т. п., и т. п. Такъ, напримѣръ, недавно въ приходѣ Нерпесъ (Вазаской губ.) арестовали крестьянина Сиггъ за то, что сходка, по его предложенію, 36 голосами противъ 4-хъ рѣшила не производить упомянутые выборы. Подобные случаи происходили и въ другихъ приходахъ.
Въ Гельсингфорсѣ эти выборы въ нынѣшнемъ году „произведены“ такимъ образомъ. Въ городахъ сходка происходитъ, такъ сказать, подъ коллективнымъ предсѣдательствомъ магистрата. Сходка по закону требовала, чтобы сперва ей было предоставлено рѣшить — быть или не быть выборамъ. Но частично возобновленный магистратъ, находясь подъ давленіемъ сената и правительственнаго надзора, струсилъ и рѣшилъ, что, коль скоро кто нибудь изъ присутствующихъ пожелаетъ выбирать, выборы должны состояться, несмотря на мнѣніе остальныхъ. Огромное большинство присутствующихъ протестовало, и почти всѣ ушли. Остались лишь два редактора газеты „Uusi Suometar“ и 6 полицейскихъ, одѣтыхъ въ штатское платье. Ими выборы и были „произведены“.
Съ большой силой полицейскій терроръ въ послѣднее время обрушивался на подлежащихъ воинской повинности юношей, не явившихся па незаконные призывы 1902 и 1903 годовъ. Полиція всѣми мѣрами принужденія добивалась отъ нихъ подачи „прошенія о помилованіи“. Доходили даже до арестовъ, заковыванія