МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛЬКА.
группа А. Б. Модейскаго.
(въ ОБЩЕСТВѢ ПООЩРЕНІЯ ХУДОЖЕСТВЪ).
Бронзу оживилъ Модейскій.
Вотъ съ французомъ, — посмотри, —
Станъ обнявъ, матросъ «россейскій» Пляшетъ польку, — разъ-два-три!
Do-re-mi-sol.
СЕРЕБРЯНЫЙ БОРЪ
«Что было, то не будетъ вновь... »
Судебный слѣдователь Николай Петровичъ Корягинъ ѣхалъ на перекладныхъ и сбился съ дороги. Вещь обыкновенная, особенно, когда ямщикъ пьянъ какъ сапожникъ, благодаря остановкамъ возлѣ каждаго кабака.
— Ты что же это, любезный, чортъ тебя, однако, дери? освѣдомился Корягинъ, выглядывая изъ крытыхъ саней. — Куда ты меня завезъ, милый человѣкъ, дубина ты стоеросовая? А? Вѣдь мы сбились.
— Какъ, сбились?! удивился ямщикъ и хлопнулъ себя рукавицами въ бока. — То-то я, сударь, ѣду, ровно по какимъ буеракамъ.. Шисе здѣсь надобно, а сани ползутъ но проселку... Полагать надо, что меня обвелъ лѣшій!
— Я тебѣ, братецъ, задамъ лѣшаго! Вези! Чего сталъ? — Прямо прикажете?
— Вотъ такъ ямщикъ! Сѣдока о дорогѣ спрашиваетъ. Вези, авось, куда-нибудь выѣдемъ...
Сани тронулись. На встрѣчу путешественникамъ скоро попался мужикъ верхомъ на пузатой лошаденкѣ.
— Стой! крикнулъ ему слѣдователь. — Стой жe!!
— Стой же, спокойно повторилъ пьяный ямщикъ. — Куда ведетъ эта дорога? спросилъ Корягинъ. — На рѣчку.
— А жилье близко?
— Возьми, баринъ, вправо. За рощицей есть голое мѣсто съ усадьбой. Вотъ тебѣ и жилье.
Слѣдователь порѣшилъ завернуть въ усадьбу и переночевать. Кстати, можно было узнать, куда они заѣхали.
— Ну, покажу же я тебѣ Кузькину мать! разгорячился Николай Петровичъ на ямщика.
— Не мнѣ ее, сударь, показывайте, а нечистому злому духу! отвѣчалъ ямщикъ, понукая лошадей. — Его работа. Онъ меня сбилъ съ пути истиннаго. Не даромъ я во снѣ себя голымъ видѣлъ.
— Это тебѣ къ таскѣ. Я тебя за вихры отдеру, вотъ что значитъ твой сонъ!
— Помилуйте, баринъ, да мой сонъ другое обозначаетъ. Вотъ ежели бы я себя въ прыщахъ увидѣлъ, тогда, правда, къ побоямъ... — Вези, вези!
Сани очутились на какомъ-то пустырѣ съ плохими постройками. Изъ воротъ вышелъ оборванный парень и на вопросъ, кто здѣсь живетъ въ усадьбѣ, отвѣчалъ: — Помѣщикъ Жучковъ. — Можно его видѣть?
— Можно. Только ежели вы описывать пріѣхали, то они изъ ружья стрѣлять божились...
— Нѣтъ, я не описывать!.. далъ отвѣтъ судебный слѣдователь и, пожавъ плечами, вошелъ въ домъ.
— Кто тамъ? раздался басъ. — Спирька, ты, животина? — Pardon! мягко проговорилъ Николай Петровичъ и отворилъ дверь. — Я проѣзжій... Сбился съ дороги...
Съ грязнаго кожанаго дивана поднялся человѣкъ въ усахъ и въ халатѣ. На видъ ему было лѣтъ 45. Онъ держалъ въ рукѣ кусокъ хлѣба, часть котораго пережевывалъ черными зубами.
— Проѣзжій? Отлично. Что надо? оттѣнилъ онъ фразы. — Позвольте у васъ отдохнуть и, главнымъ образомъ, узнать, гдѣ я.
— Въ моей усадьбѣ «Серебряный боръ». Я помѣщикъ Жучковъ, Сергѣй. Съ кѣмъ имѣю честь? — Судебный слѣдователь Корягинъ.
Господинъ указалъ гостю на стулъ и пробормоталъ:
— Хорошо, что судебный, но слѣдователь, а не приставъ. Чаю экутэ?
— Не извольте безпокоиться...
— Хотите, такъ говорите! Что за ужимки! Спирька чаю!
— Сейчасъ самоваръ разведу, отозвался кто-то изъ другой комнаты.
— Такъ эта мѣстность зовется «Серебрянымъ боромъ»... началъ Николай Петровичъ. — А... гдѣ же, собственно, боръ?
— У дровяника въ складѣ. Вырубленъ-съ. Еще въ 1879 году-съ. А вы полагали, здѣсь американскій дѣвственный лѣсъ, медвѣди, волки, буй-туры, барсы!?
— Нѣтъ, но... Въ губернскій городъ Ельниковъ отсюда далеко?
— Верстъ двѣсти.
— Ого-го! протянулъ слѣдователь.
— Вы говорите, сбились? Чего же ямщикъ глядѣлъ? Впрочемъ, не разъясняйте: знаю! Стервецъ былъ пьянъ, заснулъ и прочее. Разбили? оттѣнилъ Жучковъ.
— Что разбилъ? не понялъ Николай Петровичъ.
— Рожу-съ? Рожу подлеца? Нѣтъ? Странно! Даже болѣе: глупо! Впрочемъ, это ваше дѣло.
Подали чай. Слѣдователь согрѣлся и робко спросилъ, нельзя ли ему остаться переночевать.
— Можно, далъ отвѣтъ Жучковъ. — Только постели нѣтъ. Спите такъ на диванѣ. Изнѣжены? Атласъ и батистъ въ обычаѣ?
— Нѣтъ, я человѣкъ простой... Очень вамъ благодаренъ... сказалъ слѣдователь и подумалъ: — Удивительный типъ! Кого онъ напоминаетъ? Батюшки, да Чертопханова, вылитый тургеневскій Чертопхановъ!
— Что вы на меня уставились? спросилъ тургеневскій типъ, куря свернутую изъ газетной бумаги папироску. — На барина не похожъ? Это справедливо. Только по паспорту помѣщикъ, а по сути дѣла столичный золоторотецъ иди сельскій воръ. Не спорьте, не возражайте! Все продалъ: лѣсъ, скотину, вещи, верховую лошадь... — Вѣроятно, отличнаго скакуна?!
— Нѣтъ, ледащая кляченка. Прежде у меня былъ конекъ... Да-съ, ваше благородіе, было дѣло, да собака съѣла! Тю-тю. Это у васъ ромъ? — Да.
— Позвольте: я налью себѣ и вамъ. Вотъ такъ. — Ахъ, мнѣ много... испугался Корягинъ.
— Какія нѣжности! возразилъ Жучковъ и заставилъ слѣдователя выпить огромную порцію. Николай Петровичъ захмелѣлъ. Жучковъ пребылъ въ томъ же видѣ.
— А... у васъ нѣтъ пуделя? спросилъ наивно Корягинъ. —Вы его не кормите сахаромъ, положивъ на носъ и приговаривая: азъ, буки, вѣди, глаголь, добро, есть!?
— Нѣтъ! отрывисто отвѣчалъ разорившійся помѣщикъ и странно поглядѣлъ на своего гостя.
— Гм. Такъ у васъ, вѣроятно, была охотничья свора? — Н-да, была. Почему сей вопросъ? — И хорошія были собаки?
— Хорошія, милостивый государь. Только ваши вопросы изумляютъ.
— Чья эта гитара!? всполошился слѣдователь, замѣтивъ сквозь хмельной туманъ висящую на стѣнѣ гитару съ бисерной перевязью. — Ради Бога, скажите?!
— Это моя гитара! отвѣтилъ помѣщикъ и прибавилъ: — Онъ, однако, тово...
— Мм... А я думалъ, цыганки... вашей подруги сердца! выговорилъ слѣдователь и вдругъ, что-то сообразивъ, прибавилъ: — Въ самомъ дѣлѣ, я тово!
— Догадались, батенька! Ложитесь-ка спать, посовѣтовалъ Жучковъ и поднялся съ дивана.
На другой день слѣдователь вышелъ къ чаю совершенно трезвымъ и отдохнувшимъ.
— Скажите, милостивый государь, адресовался къ нему хозяинъ, — какого рогатаго дьявола спрашивали вы меня вчера про собакъ, пуделя и цыганку? Или вы были пьяны, или смѣшивали меня съ другимъ...
— Да, сказалъ Николай Петровичъ. — Я думалъ, не родственникъ ли вы... одного помѣщика по имени Пантелея Чертопханова... У него именно была хорошая свора, отличная лошадь и красавица цыганка... Слѣдователь тутъ слегка улыбнулся.
— Текъ-съ. А гдѣ изволитъ проживать сіе дворянское лицо? спросилъ Жучковъ.
— Гы... Вь Орловской губерніи.
— Скажите! Вы что же, давно съ нимъ не видѣлись?
Тутъ Жучковъ началъ ожесточенно свертывать изъ газетной бумаги папироску.
— Нѣтъ, не такъ давно... Въ прошломъ году...
Слѣдователь проговорилъ эти слова совершенно свободно и поднялся прощаться.
— Атанде! остановилъ его хозяинъ. — Во-первыхъ, я пасъ безъ закуски не отпущу, а во-вторыхъ... я вамъ одну вещичку...
Жучковъ всталъ и вышелъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ возвратился съ книгой въ засаленномъ переплетѣ. Развернувъ книгу, онъ ткнулъ въ нее указательнымъ пальцемъ и проговорилъ октавой:
— Вотъ-съ, прошу взглянуть! Прочли? Надѣюсь; ибо грамотны.
Слѣдователь посмотрѣлъ и сталъ красенъ, какъ ракъ. Книга была развернута на страницѣ съ заглавіемъ: «Чертопхановъ и Недопюскинъ».
— Ага! Прикусили язычекъ, господинъ юмористъ изъ Петербурга! Вѣдь вы изъ столицы? Посмѣяться желали, чувствую! Думали, что въ степяхъ и глухихъ мурьяхъ Тургенева не читали? Атанде! А впрочемъ, не конфузьтесь. Оправьтесь.
— Простите меня! съ дрожью въ голосѣ сказалъ Николай Петровичъ. — Я сдѣлалъ глупость, но я не хотѣлъ васъ обидѣть...
— Довольно-съ! Извиняю. Пошутили — и нарвались... Спирька, водки и колбасы! Ну-ка, господинъ юмористическій юристъ, стукнемъ на вашу дорожку!
Онъ чокнулся съ гостемъ и сразу проглотилъ огромную рюмку. Затѣмъ, сейчасъ же налилъ себѣ другую и выпилъ, послѣ чего сталъ заѣдать старой копченой колбасой.
— Да-съ! сказалъ онъ басомъ. — Была игра! Вы изволили меня уподобить сему благородному герою тургеневской повѣсти? Да не вертитесь, не краснѣйте! Я не обижаюсь. Я, напротивъ, польщенъ. Только, голубчикъ, что было — то не будетъ вновь! Да-съ! Имѣлъ я своры собачекъ такихъ, что чорта дай — догонятъ и мертвой хваткой объ земь... Были у меня лошади — огонь и неистовство! Была и она, не цыганка, но душа-дѣвица, русская любящая душа-съ! Была... а нынѣ она уже въ другомъ мѣстѣ... «Гдѣ твое личико смуглое нынче смѣется, кому!? »
Помѣщикъ проговорилъ послѣднюю фразу съ явной слезой въ голосѣ, потомъ, дернувъ себя за усъ, мрачно усмѣхнулся и продолжалъ:
— Все прошло, все проѣхало во тьму временъ-съ... Прежде, можетъ быть, я былъ Чертопхановъ, а теперь даже этого безшабашнаго типа недостоинъ... Все развалилось! Хозяйство продырявилось, «Серебряные борысведены и выкорчеваны, лихіе Орбассаны пали, друзья Недопюскины разсѣялись, яко дымъ... Нѣтъ кредита, почета, покоя! Улетѣла цыганка, лопнули струны на гитарѣ, погасъ въ пьяномъ угарѣ образъ человѣческій раба Божія Пантелея Чертопханова, Жучкова Сергѣя тожъ! Да, милостивый государь, тяжело-съ! Но... ужъ вамъ пора ѣхать... Не смѣю утомлять вздоромъ... Прощайте!
Смущенный слѣдователь жалъ помѣщику руку и лепеталъ что-то извинительное. Жучковъ его не слушалъ. Онъ замѣтилъ въ другой комнатѣ женщину съ рябымъ лицомъ, немытую, растрепанную.
— Господинъ юристъ! Загляните-ка сюда! ухватилъ помѣщикъ Николая Петровича и подтащилъ его къ порогу. — Вотъ-съ... не угодно ли? Это она, теперешняя моя... подррруга жизни!! Что, не похожа на чертопхановскую цыганочку!? То-то!
Когда слѣдователь садился въ свои крытыя сани, ямщикъ сказалъ ему:
— Ну, усадьба! Ну, баринъ!
— А что такое? спросилъ Корягинъ.
— Да какъ же, помилуйте: прислугу одной морковью питаетъ... Купилъ ея возъ и велѣлъ грызть... Хучь, говоритъ, во щахъ ее варите, хучь за поросятину лопайте!
Изъ-подъ поваленнаго забора вылѣзла старая дворняжка, махнула хвостомъ въ репейникѣ, выпучила глаза съ бѣльмами и, зѣвнувъ, прошла молча мимо...
Д. К. Ламанчскій.
— Здравствуйте, Петръ Иванычъ.
Тотъ пробуетъ осклабиться въ улыбку и отвѣчаетъ: —- Здравствуй, здравствуй... Что же сегодня безъ кавалера?
— Такое ужъ несчастье, Петръ Иванычъ. Вотъ за этимъ-то я пришла къ вамъ. Нужно домой уѣзжать, а ѣсть смерть хочется. Нельзя ли чего-нибудь подать порцію изъ дешеваго?
— To-есть какъ это? Безъ денегъ? спрашиваетъ офиціантъ.
— Я, Петръ Иванычъ, въ слѣдующій маскарадъ вамъ отдамъ, видитъ Богъ, отдамъ. Вѣдь вы меня знаете же. Зачѣмъ надувать мнѣ васъ? Отдамъ. Мнѣ хоть бы сосисокъ съ капустой.
— Давай въ залогъ что-нибудь. — Да что же я вамъ дамъ? Ничего у меня нѣтъ. — Ну, платокъ, ну, маску...
— Платка нѣтъ, а маска, сами знаете, это все равно, что нашъ инструментъ. Какъ же я въ слѣдующій-то маскарадъ безъ маски попаду? Ужъ дала бы вамъ что-нибудь, ежели бы при мнѣ что было.
Отпустите такъ какую-нибудь порцію... на слово. Вѣрьте совѣсти, отдамъ и даже двугривенный вамъ процентовъ. А ежели въ слѣдующій маскарадъ будетъ хорошій надежный кавалеръ, то я прямо его къ вашему столу подведу и буду требовать, чтобы онъ вамъ рубль на чай далъ.
— Ну, здѣсь въ клубѣ такихъ кавалеровъ мало. — Нѣтъ, попадаются. Пожалуйста, Петръ Иванычъ... Вѣрьте совѣсти, что не надую. Я, Петръ Иванычъ, добро помню.
— Ну, ладно. Садись. Принесу я тебѣ порцію холодной ветчины.
— Нельзя ли, Петръ Иванычъ, чего-нибудь горяченькаго? А то все въ сухомятку да въ сухомятку... Третій день въ сухомятку на вареной колбасѣ да на копченой корюшкѣ сижу. Вы мнѣ хоть солонинки тепленькой съ картофелемъ... Это тоже недорого.
— Можно и солонины. Только, чуръ, въ слѣдующій маскарадъ отдать!
— Живой мнѣ не быть, ежели не отдамъ. Офиціантъ отправляется въ кухню.
— Петръ Иванычъ! окликаетъ его блондинка, дѣлая масляную улыбку. — Нельзя ли ужъ и бутылочку пивца. Смерть пить хочется!
— Вишь, лакомка! пробуетъ улыбнуться офиціантъ. — Вы и сами, Петръ Иванычъ, можете выпить изъ этой бутылки стаканъ. Я васъ угощу. — Да ужъ ладно, ладно.
Блондинка закуриваетъ папироску и садится за столъ. Офиціантъ уходитъ въ кухню и черезъ нѣсколько времени возвращается съ порціей солонины съ тертымъ картофелемъ и ставитъ передъ блондинкой. Та съ жадностью набрасывается на ѣду.
— Плохи дѣла-то, стало быть? спрашиваетъ офиціантъ.
— Страсть. Поступила бы даже на мѣсто, да вѣдь трудно нашей сестрѣ опредѣлиться.
— Да, не легко... Теперь аттестаты, рекомендаціи... — Охъ! А пивка-то? Что же вы?
— Сейчасъ, сейчасъ. Доѣшь сперва. Ты по маскарадамъ-то гуляешь давно ли?
— Всего второй годъ. Тогда, когда я съ вами-то на квартирѣ жила, я вѣдь прямо съ мѣста, изъ нянекъ. Вѣдь я трезвая, я не пью. А только — ахъ, какъ плохо! Вѣдь вотъ то и дѣло шелковые чулки надо, польскіе сапоги... А польскіе сапоги, сами знаете, сколько стоятъ! Надо тоже и перчатки...
— Что говорить! Обмундировка для вашей сестры не дешево стоитъ.
— Вотъ изъ-за того-то и хочется на мѣсто. По крайности на мѣстѣ хоть сыта буду. А то вѣдь теперь, можно даже сказать, впроголодь... Ахъ, глупа я была и неосторожна! вздохнула блондинка.
— Дуры вы вообще. Сейчасъ я пиво принесу, сказалъ офиціантъ и направился къ буфетной стойкѣ.
— Пожалуйста, Петръ Иванычъ! крикнула ему вслѣдъ блондинка.
Н. Лейкинъ.
группа А. Б. Модейскаго.
(въ ОБЩЕСТВѢ ПООЩРЕНІЯ ХУДОЖЕСТВЪ).
Бронзу оживилъ Модейскій.
Вотъ съ французомъ, — посмотри, —
Станъ обнявъ, матросъ «россейскій» Пляшетъ польку, — разъ-два-три!
Do-re-mi-sol.
СЕРЕБРЯНЫЙ БОРЪ
«Что было, то не будетъ вновь... »
Судебный слѣдователь Николай Петровичъ Корягинъ ѣхалъ на перекладныхъ и сбился съ дороги. Вещь обыкновенная, особенно, когда ямщикъ пьянъ какъ сапожникъ, благодаря остановкамъ возлѣ каждаго кабака.
— Ты что же это, любезный, чортъ тебя, однако, дери? освѣдомился Корягинъ, выглядывая изъ крытыхъ саней. — Куда ты меня завезъ, милый человѣкъ, дубина ты стоеросовая? А? Вѣдь мы сбились.
— Какъ, сбились?! удивился ямщикъ и хлопнулъ себя рукавицами въ бока. — То-то я, сударь, ѣду, ровно по какимъ буеракамъ.. Шисе здѣсь надобно, а сани ползутъ но проселку... Полагать надо, что меня обвелъ лѣшій!
— Я тебѣ, братецъ, задамъ лѣшаго! Вези! Чего сталъ? — Прямо прикажете?
— Вотъ такъ ямщикъ! Сѣдока о дорогѣ спрашиваетъ. Вези, авось, куда-нибудь выѣдемъ...
Сани тронулись. На встрѣчу путешественникамъ скоро попался мужикъ верхомъ на пузатой лошаденкѣ.
— Стой! крикнулъ ему слѣдователь. — Стой жe!!
— Стой же, спокойно повторилъ пьяный ямщикъ. — Куда ведетъ эта дорога? спросилъ Корягинъ. — На рѣчку.
— А жилье близко?
— Возьми, баринъ, вправо. За рощицей есть голое мѣсто съ усадьбой. Вотъ тебѣ и жилье.
Слѣдователь порѣшилъ завернуть въ усадьбу и переночевать. Кстати, можно было узнать, куда они заѣхали.
— Ну, покажу же я тебѣ Кузькину мать! разгорячился Николай Петровичъ на ямщика.
— Не мнѣ ее, сударь, показывайте, а нечистому злому духу! отвѣчалъ ямщикъ, понукая лошадей. — Его работа. Онъ меня сбилъ съ пути истиннаго. Не даромъ я во снѣ себя голымъ видѣлъ.
— Это тебѣ къ таскѣ. Я тебя за вихры отдеру, вотъ что значитъ твой сонъ!
— Помилуйте, баринъ, да мой сонъ другое обозначаетъ. Вотъ ежели бы я себя въ прыщахъ увидѣлъ, тогда, правда, къ побоямъ... — Вези, вези!
Сани очутились на какомъ-то пустырѣ съ плохими постройками. Изъ воротъ вышелъ оборванный парень и на вопросъ, кто здѣсь живетъ въ усадьбѣ, отвѣчалъ: — Помѣщикъ Жучковъ. — Можно его видѣть?
— Можно. Только ежели вы описывать пріѣхали, то они изъ ружья стрѣлять божились...
— Нѣтъ, я не описывать!.. далъ отвѣтъ судебный слѣдователь и, пожавъ плечами, вошелъ въ домъ.
— Кто тамъ? раздался басъ. — Спирька, ты, животина? — Pardon! мягко проговорилъ Николай Петровичъ и отворилъ дверь. — Я проѣзжій... Сбился съ дороги...
Съ грязнаго кожанаго дивана поднялся человѣкъ въ усахъ и въ халатѣ. На видъ ему было лѣтъ 45. Онъ держалъ въ рукѣ кусокъ хлѣба, часть котораго пережевывалъ черными зубами.
— Проѣзжій? Отлично. Что надо? оттѣнилъ онъ фразы. — Позвольте у васъ отдохнуть и, главнымъ образомъ, узнать, гдѣ я.
— Въ моей усадьбѣ «Серебряный боръ». Я помѣщикъ Жучковъ, Сергѣй. Съ кѣмъ имѣю честь? — Судебный слѣдователь Корягинъ.
Господинъ указалъ гостю на стулъ и пробормоталъ:
— Хорошо, что судебный, но слѣдователь, а не приставъ. Чаю экутэ?
— Не извольте безпокоиться...
— Хотите, такъ говорите! Что за ужимки! Спирька чаю!
— Сейчасъ самоваръ разведу, отозвался кто-то изъ другой комнаты.
— Такъ эта мѣстность зовется «Серебрянымъ боромъ»... началъ Николай Петровичъ. — А... гдѣ же, собственно, боръ?
— У дровяника въ складѣ. Вырубленъ-съ. Еще въ 1879 году-съ. А вы полагали, здѣсь американскій дѣвственный лѣсъ, медвѣди, волки, буй-туры, барсы!?
— Нѣтъ, но... Въ губернскій городъ Ельниковъ отсюда далеко?
— Верстъ двѣсти.
— Ого-го! протянулъ слѣдователь.
— Вы говорите, сбились? Чего же ямщикъ глядѣлъ? Впрочемъ, не разъясняйте: знаю! Стервецъ былъ пьянъ, заснулъ и прочее. Разбили? оттѣнилъ Жучковъ.
— Что разбилъ? не понялъ Николай Петровичъ.
— Рожу-съ? Рожу подлеца? Нѣтъ? Странно! Даже болѣе: глупо! Впрочемъ, это ваше дѣло.
Подали чай. Слѣдователь согрѣлся и робко спросилъ, нельзя ли ему остаться переночевать.
— Можно, далъ отвѣтъ Жучковъ. — Только постели нѣтъ. Спите такъ на диванѣ. Изнѣжены? Атласъ и батистъ въ обычаѣ?
— Нѣтъ, я человѣкъ простой... Очень вамъ благодаренъ... сказалъ слѣдователь и подумалъ: — Удивительный типъ! Кого онъ напоминаетъ? Батюшки, да Чертопханова, вылитый тургеневскій Чертопхановъ!
— Что вы на меня уставились? спросилъ тургеневскій типъ, куря свернутую изъ газетной бумаги папироску. — На барина не похожъ? Это справедливо. Только по паспорту помѣщикъ, а по сути дѣла столичный золоторотецъ иди сельскій воръ. Не спорьте, не возражайте! Все продалъ: лѣсъ, скотину, вещи, верховую лошадь... — Вѣроятно, отличнаго скакуна?!
— Нѣтъ, ледащая кляченка. Прежде у меня былъ конекъ... Да-съ, ваше благородіе, было дѣло, да собака съѣла! Тю-тю. Это у васъ ромъ? — Да.
— Позвольте: я налью себѣ и вамъ. Вотъ такъ. — Ахъ, мнѣ много... испугался Корягинъ.
— Какія нѣжности! возразилъ Жучковъ и заставилъ слѣдователя выпить огромную порцію. Николай Петровичъ захмелѣлъ. Жучковъ пребылъ въ томъ же видѣ.
— А... у васъ нѣтъ пуделя? спросилъ наивно Корягинъ. —Вы его не кормите сахаромъ, положивъ на носъ и приговаривая: азъ, буки, вѣди, глаголь, добро, есть!?
— Нѣтъ! отрывисто отвѣчалъ разорившійся помѣщикъ и странно поглядѣлъ на своего гостя.
— Гм. Такъ у васъ, вѣроятно, была охотничья свора? — Н-да, была. Почему сей вопросъ? — И хорошія были собаки?
— Хорошія, милостивый государь. Только ваши вопросы изумляютъ.
— Чья эта гитара!? всполошился слѣдователь, замѣтивъ сквозь хмельной туманъ висящую на стѣнѣ гитару съ бисерной перевязью. — Ради Бога, скажите?!
— Это моя гитара! отвѣтилъ помѣщикъ и прибавилъ: — Онъ, однако, тово...
— Мм... А я думалъ, цыганки... вашей подруги сердца! выговорилъ слѣдователь и вдругъ, что-то сообразивъ, прибавилъ: — Въ самомъ дѣлѣ, я тово!
— Догадались, батенька! Ложитесь-ка спать, посовѣтовалъ Жучковъ и поднялся съ дивана.
На другой день слѣдователь вышелъ къ чаю совершенно трезвымъ и отдохнувшимъ.
— Скажите, милостивый государь, адресовался къ нему хозяинъ, — какого рогатаго дьявола спрашивали вы меня вчера про собакъ, пуделя и цыганку? Или вы были пьяны, или смѣшивали меня съ другимъ...
— Да, сказалъ Николай Петровичъ. — Я думалъ, не родственникъ ли вы... одного помѣщика по имени Пантелея Чертопханова... У него именно была хорошая свора, отличная лошадь и красавица цыганка... Слѣдователь тутъ слегка улыбнулся.
— Текъ-съ. А гдѣ изволитъ проживать сіе дворянское лицо? спросилъ Жучковъ.
— Гы... Вь Орловской губерніи.
— Скажите! Вы что же, давно съ нимъ не видѣлись?
Тутъ Жучковъ началъ ожесточенно свертывать изъ газетной бумаги папироску.
— Нѣтъ, не такъ давно... Въ прошломъ году...
Слѣдователь проговорилъ эти слова совершенно свободно и поднялся прощаться.
— Атанде! остановилъ его хозяинъ. — Во-первыхъ, я пасъ безъ закуски не отпущу, а во-вторыхъ... я вамъ одну вещичку...
Жучковъ всталъ и вышелъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ возвратился съ книгой въ засаленномъ переплетѣ. Развернувъ книгу, онъ ткнулъ въ нее указательнымъ пальцемъ и проговорилъ октавой:
— Вотъ-съ, прошу взглянуть! Прочли? Надѣюсь; ибо грамотны.
Слѣдователь посмотрѣлъ и сталъ красенъ, какъ ракъ. Книга была развернута на страницѣ съ заглавіемъ: «Чертопхановъ и Недопюскинъ».
— Ага! Прикусили язычекъ, господинъ юмористъ изъ Петербурга! Вѣдь вы изъ столицы? Посмѣяться желали, чувствую! Думали, что въ степяхъ и глухихъ мурьяхъ Тургенева не читали? Атанде! А впрочемъ, не конфузьтесь. Оправьтесь.
— Простите меня! съ дрожью въ голосѣ сказалъ Николай Петровичъ. — Я сдѣлалъ глупость, но я не хотѣлъ васъ обидѣть...
— Довольно-съ! Извиняю. Пошутили — и нарвались... Спирька, водки и колбасы! Ну-ка, господинъ юмористическій юристъ, стукнемъ на вашу дорожку!
Онъ чокнулся съ гостемъ и сразу проглотилъ огромную рюмку. Затѣмъ, сейчасъ же налилъ себѣ другую и выпилъ, послѣ чего сталъ заѣдать старой копченой колбасой.
— Да-съ! сказалъ онъ басомъ. — Была игра! Вы изволили меня уподобить сему благородному герою тургеневской повѣсти? Да не вертитесь, не краснѣйте! Я не обижаюсь. Я, напротивъ, польщенъ. Только, голубчикъ, что было — то не будетъ вновь! Да-съ! Имѣлъ я своры собачекъ такихъ, что чорта дай — догонятъ и мертвой хваткой объ земь... Были у меня лошади — огонь и неистовство! Была и она, не цыганка, но душа-дѣвица, русская любящая душа-съ! Была... а нынѣ она уже въ другомъ мѣстѣ... «Гдѣ твое личико смуглое нынче смѣется, кому!? »
Помѣщикъ проговорилъ послѣднюю фразу съ явной слезой въ голосѣ, потомъ, дернувъ себя за усъ, мрачно усмѣхнулся и продолжалъ:
— Все прошло, все проѣхало во тьму временъ-съ... Прежде, можетъ быть, я былъ Чертопхановъ, а теперь даже этого безшабашнаго типа недостоинъ... Все развалилось! Хозяйство продырявилось, «Серебряные борысведены и выкорчеваны, лихіе Орбассаны пали, друзья Недопюскины разсѣялись, яко дымъ... Нѣтъ кредита, почета, покоя! Улетѣла цыганка, лопнули струны на гитарѣ, погасъ въ пьяномъ угарѣ образъ человѣческій раба Божія Пантелея Чертопханова, Жучкова Сергѣя тожъ! Да, милостивый государь, тяжело-съ! Но... ужъ вамъ пора ѣхать... Не смѣю утомлять вздоромъ... Прощайте!
Смущенный слѣдователь жалъ помѣщику руку и лепеталъ что-то извинительное. Жучковъ его не слушалъ. Онъ замѣтилъ въ другой комнатѣ женщину съ рябымъ лицомъ, немытую, растрепанную.
— Господинъ юристъ! Загляните-ка сюда! ухватилъ помѣщикъ Николая Петровича и подтащилъ его къ порогу. — Вотъ-съ... не угодно ли? Это она, теперешняя моя... подррруга жизни!! Что, не похожа на чертопхановскую цыганочку!? То-то!
Когда слѣдователь садился въ свои крытыя сани, ямщикъ сказалъ ему:
— Ну, усадьба! Ну, баринъ!
— А что такое? спросилъ Корягинъ.
— Да какъ же, помилуйте: прислугу одной морковью питаетъ... Купилъ ея возъ и велѣлъ грызть... Хучь, говоритъ, во щахъ ее варите, хучь за поросятину лопайте!
Изъ-подъ поваленнаго забора вылѣзла старая дворняжка, махнула хвостомъ въ репейникѣ, выпучила глаза съ бѣльмами и, зѣвнувъ, прошла молча мимо...
Д. К. Ламанчскій.
— Здравствуйте, Петръ Иванычъ.
Тотъ пробуетъ осклабиться въ улыбку и отвѣчаетъ: —- Здравствуй, здравствуй... Что же сегодня безъ кавалера?
— Такое ужъ несчастье, Петръ Иванычъ. Вотъ за этимъ-то я пришла къ вамъ. Нужно домой уѣзжать, а ѣсть смерть хочется. Нельзя ли чего-нибудь подать порцію изъ дешеваго?
— To-есть какъ это? Безъ денегъ? спрашиваетъ офиціантъ.
— Я, Петръ Иванычъ, въ слѣдующій маскарадъ вамъ отдамъ, видитъ Богъ, отдамъ. Вѣдь вы меня знаете же. Зачѣмъ надувать мнѣ васъ? Отдамъ. Мнѣ хоть бы сосисокъ съ капустой.
— Давай въ залогъ что-нибудь. — Да что же я вамъ дамъ? Ничего у меня нѣтъ. — Ну, платокъ, ну, маску...
— Платка нѣтъ, а маска, сами знаете, это все равно, что нашъ инструментъ. Какъ же я въ слѣдующій-то маскарадъ безъ маски попаду? Ужъ дала бы вамъ что-нибудь, ежели бы при мнѣ что было.
Отпустите такъ какую-нибудь порцію... на слово. Вѣрьте совѣсти, отдамъ и даже двугривенный вамъ процентовъ. А ежели въ слѣдующій маскарадъ будетъ хорошій надежный кавалеръ, то я прямо его къ вашему столу подведу и буду требовать, чтобы онъ вамъ рубль на чай далъ.
— Ну, здѣсь въ клубѣ такихъ кавалеровъ мало. — Нѣтъ, попадаются. Пожалуйста, Петръ Иванычъ... Вѣрьте совѣсти, что не надую. Я, Петръ Иванычъ, добро помню.
— Ну, ладно. Садись. Принесу я тебѣ порцію холодной ветчины.
— Нельзя ли, Петръ Иванычъ, чего-нибудь горяченькаго? А то все въ сухомятку да въ сухомятку... Третій день въ сухомятку на вареной колбасѣ да на копченой корюшкѣ сижу. Вы мнѣ хоть солонинки тепленькой съ картофелемъ... Это тоже недорого.
— Можно и солонины. Только, чуръ, въ слѣдующій маскарадъ отдать!
— Живой мнѣ не быть, ежели не отдамъ. Офиціантъ отправляется въ кухню.
— Петръ Иванычъ! окликаетъ его блондинка, дѣлая масляную улыбку. — Нельзя ли ужъ и бутылочку пивца. Смерть пить хочется!
— Вишь, лакомка! пробуетъ улыбнуться офиціантъ. — Вы и сами, Петръ Иванычъ, можете выпить изъ этой бутылки стаканъ. Я васъ угощу. — Да ужъ ладно, ладно.
Блондинка закуриваетъ папироску и садится за столъ. Офиціантъ уходитъ въ кухню и черезъ нѣсколько времени возвращается съ порціей солонины съ тертымъ картофелемъ и ставитъ передъ блондинкой. Та съ жадностью набрасывается на ѣду.
— Плохи дѣла-то, стало быть? спрашиваетъ офиціантъ.
— Страсть. Поступила бы даже на мѣсто, да вѣдь трудно нашей сестрѣ опредѣлиться.
— Да, не легко... Теперь аттестаты, рекомендаціи... — Охъ! А пивка-то? Что же вы?
— Сейчасъ, сейчасъ. Доѣшь сперва. Ты по маскарадамъ-то гуляешь давно ли?
— Всего второй годъ. Тогда, когда я съ вами-то на квартирѣ жила, я вѣдь прямо съ мѣста, изъ нянекъ. Вѣдь я трезвая, я не пью. А только — ахъ, какъ плохо! Вѣдь вотъ то и дѣло шелковые чулки надо, польскіе сапоги... А польскіе сапоги, сами знаете, сколько стоятъ! Надо тоже и перчатки...
— Что говорить! Обмундировка для вашей сестры не дешево стоитъ.
— Вотъ изъ-за того-то и хочется на мѣсто. По крайности на мѣстѣ хоть сыта буду. А то вѣдь теперь, можно даже сказать, впроголодь... Ахъ, глупа я была и неосторожна! вздохнула блондинка.
— Дуры вы вообще. Сейчасъ я пиво принесу, сказалъ офиціантъ и направился къ буфетной стойкѣ.
— Пожалуйста, Петръ Иванычъ! крикнула ему вслѣдъ блондинка.
Н. Лейкинъ.