философы японскіе оправдываютъ убійство людей бѣлой расы. Журналисты, не скрывая своей радости, стараясь перещеголять другъ друга и не останавливаясь ни передъ какой, самой наглой, очевидной ложью, на разные лады доказываютъ, что и правы, и сильны, и во всѣхъ отношеніяхъ хороши только русскіе, а неправы, и слабы, и дурны во всѣхъ отношеніяхъ всѣ японцы, а также дурны и всѣ тѣ, которые враждебны или могутъ быть враждебны русскимъ — англичане, американцы — что точно такъ же по отношенію русскихъ доказывается японцами и ихъ сторонниками.
И не говоря уже о военныхъ, по своей профессіи готовящихся къ убійству, толпы такъ называемыхъ просвѣщенныхъ людей, ничѣмъ и никѣмъ къ этому не побуждаемыхъ, какъ профессора, земскіе дѣятели, студенты, дворяне, купцы, выражаютъ самыя враждебныя, презрительныя чувства къ японцамъ, англичанамъ, американцамъ, къ которымъ они вчера еще были доброжелательны или равнодушны, и безъ всякой надобности выражаютъ самыя подлыя, рабскія чувства передъ царемъ, къ которому они, по меньшей мѣрѣ, совершенно равнодушны, увѣряя его въ своей безпредѣльной любви и готовности жертвовать, для него своими жизнями.
И несчастный, запутанный молодой человѣкъ, признаваемый руководителемъ 130 - милліоннаго народа, постоянно обманываемый и поставленный въ необходимость противорѣчить самому себѣ, — вѣритъ и благодаритъ и благословляетъ на убійство войско, которое онъ называетъ своимъ, для защиты земель, которыя онъ еще съ меньшимъ правомъ можетъ называть своими. Всѣ подносятъ другъ другу безобразныя иконы, въ которыя не только никто изъ просвѣщенныхъ людей не вѣритъ, но которыя безграмотные мужики начинаютъ оставлять, всѣ въ землю кланяются передъ этими иконами, цѣлуютъ ихъ и говорятъ высокопарнолживыя рѣчи, въ которыя никто не вѣритъ.
Богачи жертвуютъ ничтожныя доли своихъ безнравственно нажитыхъ богатствъ на дѣло убійства или на устройство помощи въ дѣлѣ убійства, и бѣдняки, съ которыхъ правительство собираетъ ежегодно два милліарда, считаютъ нужнымъ дѣлать то же самое, отдавая правительству и свои гроши. Правительство возбуждаетъ и поощряетъ толпы праздныхъ гулякъ, которые, расхаживая съ портретомъ царя по улицамъ, поютъ, кричатъ ура и подъ видомъ патріотизма дѣлаютъ всякаго рода безчинства. И по всей Россіи отъ дворца до послѣдняго села пастыри церкви, называющей себя христіанской, призываютъ того Бога, который велѣлъ любитъ враговъ, Бога-Любовь на помощь дѣлу діявола, на помощь человѣкоубійству.
И одуренные молитвами, проповѣдями, воззваніями, процессіями, картинами, газетами, пушечное мясо, сотни тысячъ людей однообразно одѣтые съ разнообразными орудіями убійства, оставляя родителей, женъ, дѣтей, съ тоской на сердцѣ, но съ напущеннымъ молодечествомъ, ѣдутъ туда, гдѣ они, рискуя смертью, будутъ совершать самое ужасное дѣло: убійство людей, которыхъ они не знаютъ, и которые имъ ничего дурного не сдѣлали. И за ними ѣдутъ врачи, сестры милосердія, почему-то полагающія, что дома они не могутъ служить простымъ, мирнымъ, страдающимъ людямъ, а могутъ служить только тѣмъ людямъ, которые заняты убійствомъ другъ друга. Остающіеся же дома радуются извѣстіямъ объ убійствѣ людей и, когда узнаютъ, что убитыхъ японцевъ много, благодарятъ за это кого-то, кого они называютъ Богомъ.
И все это не только признается проявленіемъ высокихъ чувствъ, но люди, воздерживающіеся отъ такихъ проявленій, если они пытаются образумѣть людей, считаются измѣнниками, предателями и находятся въ опасности быть обруганными и избитыми озвѣрѣвшей толпой людей, не имѣющихъ въ защиту своего безумія и жестокости никакого иного орудія, кромѣ, грубаго насилія...
Точно какъ будто не было ни Вольтера, ни Монтеня, ни Паскаля, ни Свифта, ни Канта, ни Спинозы, ни сотенъ другихъ писателей, съ большой силой обличавшихъ бесмысленность, ненужность войны и изображавшихъ ея жестокость, безнравственность, дикость и, главное, точно какъ будто не было Христа и его проповѣди о братствѣ людей и любви къ Богу и людямъ.
Вспомнишь все это и посмотришь вокругъ себя на то, что дѣлается теперь, и испытываешь ужасъ уже не передъ ужасами войны, а передъ тѣмъ, что ужаснѣе всѣхъ ужасовъ, передъ сознаніемъ безсилія человѣческаго разума.
То, что единственно отличаетъ человѣка отъ животнаго, то, что составляетъ его достоинство, — его разумъ — оказывается ненужнымъ, безполезнымъ, даже не безполезнымъ, а вреднымъ придаткомъ, только затрудняющимъ всякую дѣятельность, въ родѣ какъ узда, сбившаяся съ головы лошади и путающаяся въ ея ногахъ и только раздражающая ее...
Все это неестественное, лихорадочное, горячечное, безумное возбужденіе, охватившее теперь праздные верхніе слои русскаго общества, есть только признакъ сознанія преступности совершаемаго дѣла. Всѣ эти наглыя, лживыя рѣчи о преданности, обожаніи монарха, о готовности жертвовать жизнью (надо бы сказать чужой, а не своей), всѣ эти обѣщанія отстаиванія грудью чужой земли, всѣ эти безсмысленныя благословенія другъ друга разными стягами и безобразными иконами, всѣ эти молебни, всѣ эти приготовленія простынь и бинтовъ, всѣ эти отряды сестеръ милосердія, всѣ эти жертвы на флотъ и Красный Крестъ, отдаваемыя тому правительству, прямая обязанность котораго въ томъ, чтобы, имѣя возможность собирать съ народа, сколько ему нужно денегъ, объявивъ войну, завести нужный флотъ и нужныя средства перевязки раненыхъ, всѣ эти славянскія, напыщенныя, безсмысленныя, и кощунственныя молитвы, про произнесеніе которыхъ въ разныхъ городахъ газеты сообщаютъ, какъ про важную новость, всѣ эти шествія, требованія гимна, крики „ура“, вся эта ужасная, отчаянная, не боящаяся обличенія, потому что всеобщая, газетная ложь, все это одуреніе и озвѣреніе, въ которомъ находится теперь русское общество, и которое передается понемногу и массамъ, все это есть только признакъ сознанія преступности того ужаснаго дѣла, которое дѣлается....
Спросите у бросившаго старыхъ родителей, жену, дѣтей солдата-рядового, ефрейтора, унтеръ-офицера, зачѣмъ онъ готовиться убивать неизвѣстныхъ ему людей, онъ сначала удивится вашему вопросу. Онъ солдатъ, присягалъ и долженъ исполнять приказанія начальства. Если же вы скажете ему, что война, т. е. убійство людей не сходится съ заповѣдью „не убій“, то онъ скажетъ: А какъ же, коли на нашихъ нападаютъ. За царя, за вѣру православную. — Одинъ на мой вопросъ сказалъ мнѣ: „А какъ же, коли онъ на святыню нападетъ? — „На какую? — „На знамя. — Если же вы попытаетесь объяснить такому солдату, что заповѣдь Бога важнѣе не только знамени, но всего на свѣтѣ, то онъ замолчитъ или разсердится и донесетъ начальству.
Спросите офицера, генерала, зачѣмъ онъ идетъ на войну, — онъ скажетъ вамъ, что онъ военный, а что военные необходимы для защиты отечества. То же, что убійство не сходится съ духомъ христіанскаго закона, не смущаетъ его, потому что онъ или не вѣритъ въ этотъ законъ, или, если и вѣритъ, то не въ самый законъ, а въ то разъясненіе, которое дано этому закону. Главное же то, что онъ такъ же, какъ и солдатъ, на мѣсто вопроса личнаго, что ему дѣлать, всегда подставляетъ вопросъ общій о государствѣ, отечествѣ. — „Въ теперешнее время, когда отечество въ опасности, надо дѣйствовать, а не разсуждать , — скажетъ онъ.
Спросите дипломатовъ, которые своими обманами подготавливаютъ войны, зачѣмъ они дѣлаютъ это, они скажутъ вамъ, что цѣль ихъ дѣятельности — въ установленіи мира между народами и что цѣль эта достигается не идеальными, неосуществимыми теоріями, а дипломатической дѣятельностью и готовностью къ войнѣ. И точно такъ же, какъ военные, вмѣсто вопроса о своей жизни, поставятъ вопросъ общій, такъ и дипломаты будутъ говорить объ интересахъ Россіи, о недобросовѣстности другихъ державъ, объ европейскомъ равновѣсіи, а не о своей жизни и дѣятельности.
Спросите журналистовъ, зачѣмъ они своими писаніями возбуждаютъ людей къ войнѣ, — они скажутъ, что войны вообще необходимы и полезны, въ особенности же, теперешняя война, и подтвердятъ это свое мнѣніе неясными
И не говоря уже о военныхъ, по своей профессіи готовящихся къ убійству, толпы такъ называемыхъ просвѣщенныхъ людей, ничѣмъ и никѣмъ къ этому не побуждаемыхъ, какъ профессора, земскіе дѣятели, студенты, дворяне, купцы, выражаютъ самыя враждебныя, презрительныя чувства къ японцамъ, англичанамъ, американцамъ, къ которымъ они вчера еще были доброжелательны или равнодушны, и безъ всякой надобности выражаютъ самыя подлыя, рабскія чувства передъ царемъ, къ которому они, по меньшей мѣрѣ, совершенно равнодушны, увѣряя его въ своей безпредѣльной любви и готовности жертвовать, для него своими жизнями.
И несчастный, запутанный молодой человѣкъ, признаваемый руководителемъ 130 - милліоннаго народа, постоянно обманываемый и поставленный въ необходимость противорѣчить самому себѣ, — вѣритъ и благодаритъ и благословляетъ на убійство войско, которое онъ называетъ своимъ, для защиты земель, которыя онъ еще съ меньшимъ правомъ можетъ называть своими. Всѣ подносятъ другъ другу безобразныя иконы, въ которыя не только никто изъ просвѣщенныхъ людей не вѣритъ, но которыя безграмотные мужики начинаютъ оставлять, всѣ въ землю кланяются передъ этими иконами, цѣлуютъ ихъ и говорятъ высокопарнолживыя рѣчи, въ которыя никто не вѣритъ.
Богачи жертвуютъ ничтожныя доли своихъ безнравственно нажитыхъ богатствъ на дѣло убійства или на устройство помощи въ дѣлѣ убійства, и бѣдняки, съ которыхъ правительство собираетъ ежегодно два милліарда, считаютъ нужнымъ дѣлать то же самое, отдавая правительству и свои гроши. Правительство возбуждаетъ и поощряетъ толпы праздныхъ гулякъ, которые, расхаживая съ портретомъ царя по улицамъ, поютъ, кричатъ ура и подъ видомъ патріотизма дѣлаютъ всякаго рода безчинства. И по всей Россіи отъ дворца до послѣдняго села пастыри церкви, называющей себя христіанской, призываютъ того Бога, который велѣлъ любитъ враговъ, Бога-Любовь на помощь дѣлу діявола, на помощь человѣкоубійству.
И одуренные молитвами, проповѣдями, воззваніями, процессіями, картинами, газетами, пушечное мясо, сотни тысячъ людей однообразно одѣтые съ разнообразными орудіями убійства, оставляя родителей, женъ, дѣтей, съ тоской на сердцѣ, но съ напущеннымъ молодечествомъ, ѣдутъ туда, гдѣ они, рискуя смертью, будутъ совершать самое ужасное дѣло: убійство людей, которыхъ они не знаютъ, и которые имъ ничего дурного не сдѣлали. И за ними ѣдутъ врачи, сестры милосердія, почему-то полагающія, что дома они не могутъ служить простымъ, мирнымъ, страдающимъ людямъ, а могутъ служить только тѣмъ людямъ, которые заняты убійствомъ другъ друга. Остающіеся же дома радуются извѣстіямъ объ убійствѣ людей и, когда узнаютъ, что убитыхъ японцевъ много, благодарятъ за это кого-то, кого они называютъ Богомъ.
И все это не только признается проявленіемъ высокихъ чувствъ, но люди, воздерживающіеся отъ такихъ проявленій, если они пытаются образумѣть людей, считаются измѣнниками, предателями и находятся въ опасности быть обруганными и избитыми озвѣрѣвшей толпой людей, не имѣющихъ въ защиту своего безумія и жестокости никакого иного орудія, кромѣ, грубаго насилія...
Точно какъ будто не было ни Вольтера, ни Монтеня, ни Паскаля, ни Свифта, ни Канта, ни Спинозы, ни сотенъ другихъ писателей, съ большой силой обличавшихъ бесмысленность, ненужность войны и изображавшихъ ея жестокость, безнравственность, дикость и, главное, точно какъ будто не было Христа и его проповѣди о братствѣ людей и любви къ Богу и людямъ.
Вспомнишь все это и посмотришь вокругъ себя на то, что дѣлается теперь, и испытываешь ужасъ уже не передъ ужасами войны, а передъ тѣмъ, что ужаснѣе всѣхъ ужасовъ, передъ сознаніемъ безсилія человѣческаго разума.
То, что единственно отличаетъ человѣка отъ животнаго, то, что составляетъ его достоинство, — его разумъ — оказывается ненужнымъ, безполезнымъ, даже не безполезнымъ, а вреднымъ придаткомъ, только затрудняющимъ всякую дѣятельность, въ родѣ какъ узда, сбившаяся съ головы лошади и путающаяся въ ея ногахъ и только раздражающая ее...
Все это неестественное, лихорадочное, горячечное, безумное возбужденіе, охватившее теперь праздные верхніе слои русскаго общества, есть только признакъ сознанія преступности совершаемаго дѣла. Всѣ эти наглыя, лживыя рѣчи о преданности, обожаніи монарха, о готовности жертвовать жизнью (надо бы сказать чужой, а не своей), всѣ эти обѣщанія отстаиванія грудью чужой земли, всѣ эти безсмысленныя благословенія другъ друга разными стягами и безобразными иконами, всѣ эти молебни, всѣ эти приготовленія простынь и бинтовъ, всѣ эти отряды сестеръ милосердія, всѣ эти жертвы на флотъ и Красный Крестъ, отдаваемыя тому правительству, прямая обязанность котораго въ томъ, чтобы, имѣя возможность собирать съ народа, сколько ему нужно денегъ, объявивъ войну, завести нужный флотъ и нужныя средства перевязки раненыхъ, всѣ эти славянскія, напыщенныя, безсмысленныя, и кощунственныя молитвы, про произнесеніе которыхъ въ разныхъ городахъ газеты сообщаютъ, какъ про важную новость, всѣ эти шествія, требованія гимна, крики „ура“, вся эта ужасная, отчаянная, не боящаяся обличенія, потому что всеобщая, газетная ложь, все это одуреніе и озвѣреніе, въ которомъ находится теперь русское общество, и которое передается понемногу и массамъ, все это есть только признакъ сознанія преступности того ужаснаго дѣла, которое дѣлается....
Спросите у бросившаго старыхъ родителей, жену, дѣтей солдата-рядового, ефрейтора, унтеръ-офицера, зачѣмъ онъ готовиться убивать неизвѣстныхъ ему людей, онъ сначала удивится вашему вопросу. Онъ солдатъ, присягалъ и долженъ исполнять приказанія начальства. Если же вы скажете ему, что война, т. е. убійство людей не сходится съ заповѣдью „не убій“, то онъ скажетъ: А какъ же, коли на нашихъ нападаютъ. За царя, за вѣру православную. — Одинъ на мой вопросъ сказалъ мнѣ: „А какъ же, коли онъ на святыню нападетъ? — „На какую? — „На знамя. — Если же вы попытаетесь объяснить такому солдату, что заповѣдь Бога важнѣе не только знамени, но всего на свѣтѣ, то онъ замолчитъ или разсердится и донесетъ начальству.
Спросите офицера, генерала, зачѣмъ онъ идетъ на войну, — онъ скажетъ вамъ, что онъ военный, а что военные необходимы для защиты отечества. То же, что убійство не сходится съ духомъ христіанскаго закона, не смущаетъ его, потому что онъ или не вѣритъ въ этотъ законъ, или, если и вѣритъ, то не въ самый законъ, а въ то разъясненіе, которое дано этому закону. Главное же то, что онъ такъ же, какъ и солдатъ, на мѣсто вопроса личнаго, что ему дѣлать, всегда подставляетъ вопросъ общій о государствѣ, отечествѣ. — „Въ теперешнее время, когда отечество въ опасности, надо дѣйствовать, а не разсуждать , — скажетъ онъ.
Спросите дипломатовъ, которые своими обманами подготавливаютъ войны, зачѣмъ они дѣлаютъ это, они скажутъ вамъ, что цѣль ихъ дѣятельности — въ установленіи мира между народами и что цѣль эта достигается не идеальными, неосуществимыми теоріями, а дипломатической дѣятельностью и готовностью къ войнѣ. И точно такъ же, какъ военные, вмѣсто вопроса о своей жизни, поставятъ вопросъ общій, такъ и дипломаты будутъ говорить объ интересахъ Россіи, о недобросовѣстности другихъ державъ, объ европейскомъ равновѣсіи, а не о своей жизни и дѣятельности.
Спросите журналистовъ, зачѣмъ они своими писаніями возбуждаютъ людей къ войнѣ, — они скажутъ, что войны вообще необходимы и полезны, въ особенности же, теперешняя война, и подтвердятъ это свое мнѣніе неясными