оставлена у него, причемъ Kriminalkommissar заявилъ, что хозяинъ можетъ дѣлать съ ней, что ему вздумается.
Все это указываетъ на не особенно серьезное отношеніе прусскихъ властей къ этому „тайному заговору , о которомъ, по совершенно справедливому выраженію одного изъ защитниковъ, давно уже чирикали на крышахъ всѣ полицейскіе воробьи. Но вдругъ этой снисходительности наступаетъ конецъ. Подъ давленіемъ, очевидно, русскаго министерства внутреннихъ дѣлъ, въ Мемелѣ и Кенигсбергѣ начинается рядъ обысковъ, разслѣдованій, допросовъ и, наконецъ, арестовъ. Двоихъ — цырульника Новаграцкаго и кассира Брауна — арестуютъ въ Кенигсбергѣ. Въ Мемелѣ арестуютъ троихъ: кузнеца Кугеля, рабочаго Клейна и часовщика Трептау. Кромѣ нихъ, привлекаются къ отвѣтственности сапожникъ Мертенсъ изъ Тильзита, лоцманъ Кегстъ изъ окрестностей Мемеля, плотникъ Эренпфортъ изъ Шарлотенбурга и, наконецъ, экспедиторъ берлинскаго книжнаго склада газеты „Vorwàrts , Петцель.
Привлечь послѣдняго къ суду, доказать, что нѣмецкіе соціалдемократы нарушаютъ законы имперіи, оказывая преступное содѣйствіе русскому революціонному движенію — было такимъ соблазномъ для прусской прокуратуры, противъ котораго она не могла устоять. А тутъ еще русскій консулъ дразнитъ архитеррористическими выдержками изъ конфискованныхъ брошюръ (потомъ оказалось, что эти выдержки сильно фальсифицировались), а русское посольство указываетъ на то, что 260 ст. русскаго уголовнаго уложенія гарантируетъ безусловную взаимность. При этомъ представляется засвидѣтельствованный русскимъ посломъ въ Берлинѣ, барономъ Остенъ-Сакеномъ, совершенно невѣрный переводъ этой статьи, и прусская юстиція попадается на эту необыкновенно просто придуманную приманку — „царскій процессъ пускается въ ходъ.
Но въ залѣ суда, въ присутствіи многочисленной публики, которая въ теченіи 12 дней съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдила за ходомъ процесса, имѣющаго, по словамъ прокурора, „общественное значеніе , подъ перекрестнымъ огнемъ мѣткихъ вопросовъ защиты, очень быстро выясняется шаткость всего обвиненія. Да и вопросы предсѣдателя, помимо его воли, помогаютъ этому выясненію. Онъ указываетъ обвиняемымъ, что они адресовали письма на чужое имя, пересылали пакеты съ мѣста на мѣсто, отсылали книжные тюки подъ видомъ товаровъ, наконецъ, на допросахъ отказывались называть имена. „Вы не хотѣли сказать, что получили отъ Клейна письмо о книгахъ. Значитъ, вы знали, что вы оба совершаете преступленіе? — спрашиваетъ предсѣдатель Новограцкаго. — „Нѣтъ, я не зналъ, но комиссаръ мнѣ это объяснилъ. — Предо. „Ну, а когда вы отказывались назвать своихъ русскихъ корреспондентовъ, ссылаясь, что они могутъ попасть въ Сибирь, вы знали, что они совершаютъ преступленіе? — Обв. „Конечно, зналъ. Я знаю изъ нашихъ газетъ, что въ Россіи чуть не ежедневно отправляютъ соціалдемократовъ въ Сибирь.
Обвиняемый Трептау также упорно стоялъ па томъ, что въ содѣйствіи русской соціалдемократической партіи онъ не видѣлъ и не могъ видѣть ничего, идущаго въ разрѣзъ съ германскими законами. А Мертенсъ прямо заявляетъ, что кипы литературы, которыя присылались на его имя. шли подъ названіемъ сапожнаго товара, чтобы избавить русскихъ соціалдемократовъ отъ непріятностей. „При той дружбѣ, которая связываетъ русскую и прусскую полицію, я считаю эти мѣры предосторожности и понятными, и необходимыми.
Но эта необходимость и желаніе, какъ можно больше утаить именно отъ вездѣсущей русской полиціи, а никакъ не отъ нѣмецкой, отъ которой имъ не было, по существу, никакого основанія прятать книги, печатающіяся въ Германіи и открыто продающіяся во всѣхъ кіоскахъ, яснѣе и проще всего видны изъ показаній обвиняемаго Петцеля: „Я былъ и буду сдержанъ въ своихъ показаніяхъ, касающихся русскихъ соціалдемократовъ, такъ какъ считаю своей партійной обязанностью не давать о нихъ свѣдѣній. Однажды ко мнѣ пришли двое русскихъ съ письмами отъ Аксельрода. Они просили разрѣшенія присылать русскія книги къ намъ. Чтобы не вышло дѣловой путаницы, я просилъ прислать книги на мое имя. Такъ шло нѣсколько лѣтъ, и вдругъ я былъ вызванъ слѣдователемъ. Я никогда не посылалъ книгъ подъ видомъ сапожнаго товара, но еслибы русскіе объ этомъ попросили, я конечно исполнилъ бы ихъ просьбу. А если бы спросили, я посовѣтовалъ бы имъ такъ и сдѣлать. Я лучше кого бы то ни было знаю, сколько вокругъ нихъ шныряетъ шпіоновъ. Пакеты, присылаемые Аксельродомъ, пересылались дальше королевскимъ придворнымъ экспедиторомъ.
Но въ Россіи книга можетъ быть запрещена даже, если въ ней и нѣтъ острой политической тенденціи. Штутгартскій издатель Дицъ, давая свои свидѣтельскія показанія, говоритъ, что въ Россіи запрещенъ цѣлый рядъ научныхъ политическихъ и историческихъ книгъ, которыя приходится тоже перевозить контрабанднымъ путемъ. А простодушный полицейскій изъ Мемеля
разсказываетъ, что при одномъ изъ обысковъ онъ нашелъ предназначавшіяся для Россіи „контрабандные библіи и катехизисы па литовскомъ языкѣ.
Что же касается дозволенности для нѣмцевъ оперировать съ русской нелегальной печатью, то по этому поводу защитникъ Гаазе приводитъ очень любопытную справку. Когда въ 1895 г. тоже подымался вопросъ о русскихъ запрещенныхъ книгахъ, находящихся въ книжномъ складѣ „Vorwârts’a , тогдашній старшій прокуроръ Дрэшеръ закончилъ такъ свое объясненіе съ депутатомъ Р. Фишеромъ, завѣдующимъ складомъ: „Вы имѣете полное право распространять русскія соціалдемократическія произведенія, даже и въ Россіи, если только они разрѣшены въ Германіи.
Но именно, чтобы опровергнуть законность обращенія русской революціонной литературы даже въ Германіи, прокуратура и судъ старались найти въ ней анархистскія тенденціи. Троихъ изъ обвиняемыхъ, Кегста, Клейна и Кугеля, простыхъ малообразованныхъ рабочихъ, довольно наивно путающихся въ своихъ показаніяхъ и очевидно перепуганныхъ неожиданно и не по заслугамъ выпавшей на ихъ долю честью — выступить въ почетной роли политическихъ преступниковъ, — предсѣдатель уже и не пытается смущать теоретическими вопросами объ анархизмѣ и соціалдемократіи. Съ ними онъ говоритъ объ оскорбленіи величества и показываетъ Клейну найденный у него при обыскѣ рисунокъ. Изображена висѣлица, па ней виситъ казненный. Рядомъ стоитъ человѣкъ въ коропѣ и держитъ на рукахъ ребенка. Внизу подпись по-русски: „Николай II: „Ну, теперь я могу жить въ мирѣ съ моимъ народомъ. Предсѣд. И эту отвратительную картинку вы распространяли? Кто это? — Обвиняемый отвѣчаетъ, что онъ не предполагалъ, чтобы это было изображеніе царя. Неужели царь самъ носитъ своихъ дѣтей на рукахъ? (Общій смѣхъ.) Адвокатъ Гаазе, своей находчивостью все время смущающій прокуратуру, къ большому удовольствію публики заявляетъ, что ужасная, столь возмутившая предсѣдателя, каррикатура заимствована изъ нѣмецкаго юмористическаго журнала „Simplicissimus’a , въ которомъ, какъ извѣстно, участвуютъ лучшіе нѣмецкіе рисовальщики, и репутація котораго очень высока въ художественныхъ кругахъ всего міра.
Другіе обвиняемые, уже сознательные соціалдемократы, сами, безъ помощи анекдотическихъ промаховъ обвиненія, настаиваютъ прежде всего на томъ, что, какъ члены нѣмецкой соціалдемократической партіи, они считаютъ себя не только въ полномъ правѣ, но даже прямо обязанными помогать своимъ русскимъ идейнымъ товарищамъ, такъ какъ въ главныхъ чертахъ принципы обѣихъ партій одинаковы. Соглашаясь оказывать эти услуги, они всѣ ставили условіемъ, чтобы книги были отнюдь не анархистскія.
Подсудимому Брауну предсѣдатель ставитъ слѣдующій вопросъ : „Считаетъ ли онъ возможнымъ достиженіе соціалдемократическихъ цѣлей при русскомъ самодержавномъ режимѣ? На это Браунъ отвѣчаетъ, что въ Россіи не нужно быть террористомъ, чтобы стремиться къ перемѣнѣ правленія, что и либеральная партія требуетъ отмѣны самодержавнаго строя.
Любопытно, что редакторъ штеттинской соціалдемократической газеты, Квессель, очень спокойно и обстоятельно разсказываетъ, какъ онъ договаривался съ русскимъ подданнымъ Скубикомъ о пересылкѣ русской нелегальной литературы. При этомъ Квессель выступаетъ не какъ обвиняемый, а какъ свидѣтель. Предс.: „Отчего вы не хотѣли раньше назвать Скубика? 1 — Свид.: „Я считаю долгомъ чести не называть но имени русскихъ политическихъ дѣятелей, потому что въ Россіи имъ придется нести кару за поступки, вполнѣ допустимыя по нашимъ правовымъ и нравственнымъ понятіямъ. Вѣдь, въ Россіи все, что не дозволено цензурой, считается уже революціоннымъ.
Съ перваго же дня засѣданія защитникъ Либкнехтъ заявилъ, что консульскій переводъ выдержекъ изъ инкриминуемыхъ сочиненій, переводъ, на основаніи котораго министръ юстиціи счелъ нужнымъ начать дѣло — сплошная фальсификація. Судъ старался вначалѣ игнорировать это заявленіе, но когда па третій день при допросѣ полицейскаго, производившаго обыскъ у Новаграцкаго, понадобилось установить, чьими указаніями пользовался комиссаръ, арестуя однѣ брошюрки и оставляя другія въ распоряженіи хозяина, то участіе въ этомъ дѣлѣ русскаго консула всплыло съ такой несомнѣнной очевидностью, что отрицать его даже прокуроръ не рѣшился. Но всетаки предсѣдатель сдѣлалъ попытку спасти консула отъ адвокатскихъ когтей. Онъ заявилъ, что консула нѣтъ въ Кенигсбергѣ, что онъ въ безвѣстной отлучкѣ. „Да его вчера на улицѣ видали, возражаетъ все тотъ же неугомонный Гаазе. Дѣлать нечего, пришлось суду сдѣлать постановленіе о вызовѣ свидѣтеля, генеральнаго консула въ Кенигсбергѣ, статскаго совѣтника Выводцева.
На четвертый день является и этотъ свидѣтель. Его показанія сразу подымаютъ и безъ того уже нагрѣтую показаніями
1 Скубикъ арестованъ въ Россіи, и защита тщетно добивалась, чтобы русское
правительство или поставило его на судъ или прислало его показанія.
Все это указываетъ на не особенно серьезное отношеніе прусскихъ властей къ этому „тайному заговору , о которомъ, по совершенно справедливому выраженію одного изъ защитниковъ, давно уже чирикали на крышахъ всѣ полицейскіе воробьи. Но вдругъ этой снисходительности наступаетъ конецъ. Подъ давленіемъ, очевидно, русскаго министерства внутреннихъ дѣлъ, въ Мемелѣ и Кенигсбергѣ начинается рядъ обысковъ, разслѣдованій, допросовъ и, наконецъ, арестовъ. Двоихъ — цырульника Новаграцкаго и кассира Брауна — арестуютъ въ Кенигсбергѣ. Въ Мемелѣ арестуютъ троихъ: кузнеца Кугеля, рабочаго Клейна и часовщика Трептау. Кромѣ нихъ, привлекаются къ отвѣтственности сапожникъ Мертенсъ изъ Тильзита, лоцманъ Кегстъ изъ окрестностей Мемеля, плотникъ Эренпфортъ изъ Шарлотенбурга и, наконецъ, экспедиторъ берлинскаго книжнаго склада газеты „Vorwàrts , Петцель.
Привлечь послѣдняго къ суду, доказать, что нѣмецкіе соціалдемократы нарушаютъ законы имперіи, оказывая преступное содѣйствіе русскому революціонному движенію — было такимъ соблазномъ для прусской прокуратуры, противъ котораго она не могла устоять. А тутъ еще русскій консулъ дразнитъ архитеррористическими выдержками изъ конфискованныхъ брошюръ (потомъ оказалось, что эти выдержки сильно фальсифицировались), а русское посольство указываетъ на то, что 260 ст. русскаго уголовнаго уложенія гарантируетъ безусловную взаимность. При этомъ представляется засвидѣтельствованный русскимъ посломъ въ Берлинѣ, барономъ Остенъ-Сакеномъ, совершенно невѣрный переводъ этой статьи, и прусская юстиція попадается на эту необыкновенно просто придуманную приманку — „царскій процессъ пускается въ ходъ.
Но въ залѣ суда, въ присутствіи многочисленной публики, которая въ теченіи 12 дней съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдила за ходомъ процесса, имѣющаго, по словамъ прокурора, „общественное значеніе , подъ перекрестнымъ огнемъ мѣткихъ вопросовъ защиты, очень быстро выясняется шаткость всего обвиненія. Да и вопросы предсѣдателя, помимо его воли, помогаютъ этому выясненію. Онъ указываетъ обвиняемымъ, что они адресовали письма на чужое имя, пересылали пакеты съ мѣста на мѣсто, отсылали книжные тюки подъ видомъ товаровъ, наконецъ, на допросахъ отказывались называть имена. „Вы не хотѣли сказать, что получили отъ Клейна письмо о книгахъ. Значитъ, вы знали, что вы оба совершаете преступленіе? — спрашиваетъ предсѣдатель Новограцкаго. — „Нѣтъ, я не зналъ, но комиссаръ мнѣ это объяснилъ. — Предо. „Ну, а когда вы отказывались назвать своихъ русскихъ корреспондентовъ, ссылаясь, что они могутъ попасть въ Сибирь, вы знали, что они совершаютъ преступленіе? — Обв. „Конечно, зналъ. Я знаю изъ нашихъ газетъ, что въ Россіи чуть не ежедневно отправляютъ соціалдемократовъ въ Сибирь.
Обвиняемый Трептау также упорно стоялъ па томъ, что въ содѣйствіи русской соціалдемократической партіи онъ не видѣлъ и не могъ видѣть ничего, идущаго въ разрѣзъ съ германскими законами. А Мертенсъ прямо заявляетъ, что кипы литературы, которыя присылались на его имя. шли подъ названіемъ сапожнаго товара, чтобы избавить русскихъ соціалдемократовъ отъ непріятностей. „При той дружбѣ, которая связываетъ русскую и прусскую полицію, я считаю эти мѣры предосторожности и понятными, и необходимыми.
Но эта необходимость и желаніе, какъ можно больше утаить именно отъ вездѣсущей русской полиціи, а никакъ не отъ нѣмецкой, отъ которой имъ не было, по существу, никакого основанія прятать книги, печатающіяся въ Германіи и открыто продающіяся во всѣхъ кіоскахъ, яснѣе и проще всего видны изъ показаній обвиняемаго Петцеля: „Я былъ и буду сдержанъ въ своихъ показаніяхъ, касающихся русскихъ соціалдемократовъ, такъ какъ считаю своей партійной обязанностью не давать о нихъ свѣдѣній. Однажды ко мнѣ пришли двое русскихъ съ письмами отъ Аксельрода. Они просили разрѣшенія присылать русскія книги къ намъ. Чтобы не вышло дѣловой путаницы, я просилъ прислать книги на мое имя. Такъ шло нѣсколько лѣтъ, и вдругъ я былъ вызванъ слѣдователемъ. Я никогда не посылалъ книгъ подъ видомъ сапожнаго товара, но еслибы русскіе объ этомъ попросили, я конечно исполнилъ бы ихъ просьбу. А если бы спросили, я посовѣтовалъ бы имъ такъ и сдѣлать. Я лучше кого бы то ни было знаю, сколько вокругъ нихъ шныряетъ шпіоновъ. Пакеты, присылаемые Аксельродомъ, пересылались дальше королевскимъ придворнымъ экспедиторомъ.
Но въ Россіи книга можетъ быть запрещена даже, если въ ней и нѣтъ острой политической тенденціи. Штутгартскій издатель Дицъ, давая свои свидѣтельскія показанія, говоритъ, что въ Россіи запрещенъ цѣлый рядъ научныхъ политическихъ и историческихъ книгъ, которыя приходится тоже перевозить контрабанднымъ путемъ. А простодушный полицейскій изъ Мемеля
разсказываетъ, что при одномъ изъ обысковъ онъ нашелъ предназначавшіяся для Россіи „контрабандные библіи и катехизисы па литовскомъ языкѣ.
Что же касается дозволенности для нѣмцевъ оперировать съ русской нелегальной печатью, то по этому поводу защитникъ Гаазе приводитъ очень любопытную справку. Когда въ 1895 г. тоже подымался вопросъ о русскихъ запрещенныхъ книгахъ, находящихся въ книжномъ складѣ „Vorwârts’a , тогдашній старшій прокуроръ Дрэшеръ закончилъ такъ свое объясненіе съ депутатомъ Р. Фишеромъ, завѣдующимъ складомъ: „Вы имѣете полное право распространять русскія соціалдемократическія произведенія, даже и въ Россіи, если только они разрѣшены въ Германіи.
Но именно, чтобы опровергнуть законность обращенія русской революціонной литературы даже въ Германіи, прокуратура и судъ старались найти въ ней анархистскія тенденціи. Троихъ изъ обвиняемыхъ, Кегста, Клейна и Кугеля, простыхъ малообразованныхъ рабочихъ, довольно наивно путающихся въ своихъ показаніяхъ и очевидно перепуганныхъ неожиданно и не по заслугамъ выпавшей на ихъ долю честью — выступить въ почетной роли политическихъ преступниковъ, — предсѣдатель уже и не пытается смущать теоретическими вопросами объ анархизмѣ и соціалдемократіи. Съ ними онъ говоритъ объ оскорбленіи величества и показываетъ Клейну найденный у него при обыскѣ рисунокъ. Изображена висѣлица, па ней виситъ казненный. Рядомъ стоитъ человѣкъ въ коропѣ и держитъ на рукахъ ребенка. Внизу подпись по-русски: „Николай II: „Ну, теперь я могу жить въ мирѣ съ моимъ народомъ. Предсѣд. И эту отвратительную картинку вы распространяли? Кто это? — Обвиняемый отвѣчаетъ, что онъ не предполагалъ, чтобы это было изображеніе царя. Неужели царь самъ носитъ своихъ дѣтей на рукахъ? (Общій смѣхъ.) Адвокатъ Гаазе, своей находчивостью все время смущающій прокуратуру, къ большому удовольствію публики заявляетъ, что ужасная, столь возмутившая предсѣдателя, каррикатура заимствована изъ нѣмецкаго юмористическаго журнала „Simplicissimus’a , въ которомъ, какъ извѣстно, участвуютъ лучшіе нѣмецкіе рисовальщики, и репутація котораго очень высока въ художественныхъ кругахъ всего міра.
Другіе обвиняемые, уже сознательные соціалдемократы, сами, безъ помощи анекдотическихъ промаховъ обвиненія, настаиваютъ прежде всего на томъ, что, какъ члены нѣмецкой соціалдемократической партіи, они считаютъ себя не только въ полномъ правѣ, но даже прямо обязанными помогать своимъ русскимъ идейнымъ товарищамъ, такъ какъ въ главныхъ чертахъ принципы обѣихъ партій одинаковы. Соглашаясь оказывать эти услуги, они всѣ ставили условіемъ, чтобы книги были отнюдь не анархистскія.
Подсудимому Брауну предсѣдатель ставитъ слѣдующій вопросъ : „Считаетъ ли онъ возможнымъ достиженіе соціалдемократическихъ цѣлей при русскомъ самодержавномъ режимѣ? На это Браунъ отвѣчаетъ, что въ Россіи не нужно быть террористомъ, чтобы стремиться къ перемѣнѣ правленія, что и либеральная партія требуетъ отмѣны самодержавнаго строя.
Любопытно, что редакторъ штеттинской соціалдемократической газеты, Квессель, очень спокойно и обстоятельно разсказываетъ, какъ онъ договаривался съ русскимъ подданнымъ Скубикомъ о пересылкѣ русской нелегальной литературы. При этомъ Квессель выступаетъ не какъ обвиняемый, а какъ свидѣтель. Предс.: „Отчего вы не хотѣли раньше назвать Скубика? 1 — Свид.: „Я считаю долгомъ чести не называть но имени русскихъ политическихъ дѣятелей, потому что въ Россіи имъ придется нести кару за поступки, вполнѣ допустимыя по нашимъ правовымъ и нравственнымъ понятіямъ. Вѣдь, въ Россіи все, что не дозволено цензурой, считается уже революціоннымъ.
Съ перваго же дня засѣданія защитникъ Либкнехтъ заявилъ, что консульскій переводъ выдержекъ изъ инкриминуемыхъ сочиненій, переводъ, на основаніи котораго министръ юстиціи счелъ нужнымъ начать дѣло — сплошная фальсификація. Судъ старался вначалѣ игнорировать это заявленіе, но когда па третій день при допросѣ полицейскаго, производившаго обыскъ у Новаграцкаго, понадобилось установить, чьими указаніями пользовался комиссаръ, арестуя однѣ брошюрки и оставляя другія въ распоряженіи хозяина, то участіе въ этомъ дѣлѣ русскаго консула всплыло съ такой несомнѣнной очевидностью, что отрицать его даже прокуроръ не рѣшился. Но всетаки предсѣдатель сдѣлалъ попытку спасти консула отъ адвокатскихъ когтей. Онъ заявилъ, что консула нѣтъ въ Кенигсбергѣ, что онъ въ безвѣстной отлучкѣ. „Да его вчера на улицѣ видали, возражаетъ все тотъ же неугомонный Гаазе. Дѣлать нечего, пришлось суду сдѣлать постановленіе о вызовѣ свидѣтеля, генеральнаго консула въ Кенигсбергѣ, статскаго совѣтника Выводцева.
На четвертый день является и этотъ свидѣтель. Его показанія сразу подымаютъ и безъ того уже нагрѣтую показаніями
1 Скубикъ арестованъ въ Россіи, и защита тщетно добивалась, чтобы русское
правительство или поставило его на судъ или прислало его показанія.