(Изъ жизни веселящихся москвичей).
Василій Степанычъ, благополучный москвичъ, проснулся, какъ ужаленный, и, не потягиваясь, вскочилъ съ постели, позвавъ человѣка.
— Прохоръ, что жъ ты, каналья, умыться не приготовилъ? сколько времени-то? Поди, первый часъ...
— Я, чай, думалъ, какъ обнаковенно... который день не умывались, Василій Степанычъ... знамо, барское дѣло, недосугъ.
— Нѣтъ, скажите, какое животное! Ну, хорошо, сапоги скорѣй!
— Сапоги, это можно. Везъ сапоговъ нельзя-съ.
Надѣвая сапоги и прочія принадлежности, Василій Степанычъ ругался на распашку, что называется, отводилъ душу по московски.
— Сколько ночей куралесишь, даже счетъ потерялъ. И опять Петька проклятый вчера попался и закрутили до утра, а сегодня въ правленіи докладъ... Ну, жизнь!
Онъ вышелъ въ подъѣздъ, къ которому подкатилъ извозчикъ.
— Дожидаюсь, ваше сіятельство.
Московскіе возницы издали носомъ чуютъ настоящаго сѣдока. — Ну, ты, кудрявый затылокъ, чтобы единымъ духомъ, понимаешь?
И, грузно усѣвшись въ пролетку, Василій Степанычъ далъ хорошаго тумака въ видѣ задатка возницѣ, который осклабился отъ удовольствія.
Швейцаръ правленія, по обыкновенію, встрѣтилъ прибывшаго съ низкимъ поклономъ.
— Ну, что, всѣ въ сборѣ, Митричъ?
— Никакъ нѣтъ-съ, Василій Степанычъ. Самъ еще не пріѣзжалъ-, вчера, говорятъ, за городомъ изволили завертѣться, Француженку либо тальянку провожали, не могу вамъ доподлинно сказать.
— Удивительно, какъ въ Москвѣ быстро сплетни распространяются! Телефонографы какіе-то... подумалъ Василій Степановичъ и добавилъ вслухъ:—Хорошо. Значитъ, я на верхъ не пойду. Адмиральскій часъ пробилъ, и въ желудкѣ трубитъ... Я пойду въ „Тартарары ; если спросятъ, скажи, что дожидаюсь тамъ.
Ресторанъ „Тартарары только что сталъ оживать, столы убранные уже стояли въ ранжирѣ, и главный редутъ, буфетъ, въ полномъ боевомъ порядкѣ, съ „батареями на виду, ожидалъ пріятныхъ непріятелей.
Половые, зѣвавшіе во весь ротъ, обрадовались гостю. — Кабинетикъ прикажете?
— Ну, васъ къ шуту съ кабинетомъ. Давай столикъ и смастери закуску.
— На сколько персонъ?
— А кто ихъ знаетъ, сколько набѣжитъ? Давай пока балычка... Осетрина есть? захвати, и поросенка тоже. Да если селянку приготовить съ растегаями.
Не успѣли „смастерить заказанное, какъ ввалились два сослуживца: Егоръ Егорычъ и Павелъ Павлычъ.
— Ва, други милые! Присаживайтесь, заморить червяка, и айда на службу... который день за дѣло взяться не могу... Вы гдѣ вчера, ироды, запропастились?
— Новый клубъ открывали... нельзя, знакомые люди, просили поддержать...
— Ну, и что же?
— И налетѣли... Собралось человѣкъ десять, заложили „желѣзную дорогу , и вышло Форменное крушеніе, карманы въ прахъ... А тутъ докладъ.
— Говорятъ, самъ въ черной меланхоліи обрѣтается, съ Эльвирой не лады, вчера за городомъ разсказывали.
— Одна надежда па пустопорожнія акціи, если поднимутся... — Поднялись, газеты смотрѣлъ сегодня.
— Ну, если акціи поднялись, значитъ, намъ можно сидѣть. Человѣкъ, дай ка намъ бараній бокъ съ кашей,—да, ежели Филей хорошій имѣется, закажи, и тащи пару бутылокъ краснаго. А на счетъ прочаго подумаемъ.
— Какъ-же сегодня насчетъ обѣда? заговорили пріятели, уплетая завтракъ.
— Я думаю такъ, отозвался Егоръ Егорычъ, чтобы обѣдъ соединить съ ужиномъ.
— Не годится, замѣтилъ Василій Степанычъ. — Почему?
— Сегодня какой день, баранья голова? Забылъ? Надо въ Малый забраться, новая пьеса идетъ, и Марья Николаевна участвуетъ... Ты москвичъ, или нѣтъ?
— Да, вѣдь, пьеса петербургскаго писателя.
— Все равно, онъ нашъ, коли тутъ объявился. И всѣ такъ: въ Петербургѣ извѣрятся, москвичами становятся — романисты. Фельетонисты, драматурги и обыкновенные люди...
— По моему, отозвался Павелъ Павлычъ, — одно названіе, что москвичи: тѣстовскіе растегаи уплетаютъ, смирновку душатъ, а потомъ высмѣиваютъ насъ... Я бы ихъ въ три шеи, право.
— А намъ наплевать! возвысилъ голосъ Егоръ Егорычъ.— Мы этихъ питерцевъ вокругъ пальца обернемъ... У насъ театръ образцовый, таланты первосортные. А бани невиданныя, и тотализаторъ на всю Россію.
- Ладно, вошелъ въ ражъ, перебилъ Павелъ Павлычъ.
— Молчи, Павлушка. Замѣчаю, ты вольнодумничать сталъ, какъ съ питерской шансонеткой спутался.
— Ну, хорошо, господа, вставилъ Василій Степанычъ,— Какъ въ театръ попадемъ, достанемъ-ли билеты? Никогда во время не позаботимся...
Василій Степанычъ, благополучный москвичъ, проснулся, какъ ужаленный, и, не потягиваясь, вскочилъ съ постели, позвавъ человѣка.
— Прохоръ, что жъ ты, каналья, умыться не приготовилъ? сколько времени-то? Поди, первый часъ...
— Я, чай, думалъ, какъ обнаковенно... который день не умывались, Василій Степанычъ... знамо, барское дѣло, недосугъ.
— Нѣтъ, скажите, какое животное! Ну, хорошо, сапоги скорѣй!
— Сапоги, это можно. Везъ сапоговъ нельзя-съ.
Надѣвая сапоги и прочія принадлежности, Василій Степанычъ ругался на распашку, что называется, отводилъ душу по московски.
— Сколько ночей куралесишь, даже счетъ потерялъ. И опять Петька проклятый вчера попался и закрутили до утра, а сегодня въ правленіи докладъ... Ну, жизнь!
Онъ вышелъ въ подъѣздъ, къ которому подкатилъ извозчикъ.
— Дожидаюсь, ваше сіятельство.
Московскіе возницы издали носомъ чуютъ настоящаго сѣдока. — Ну, ты, кудрявый затылокъ, чтобы единымъ духомъ, понимаешь?
И, грузно усѣвшись въ пролетку, Василій Степанычъ далъ хорошаго тумака въ видѣ задатка возницѣ, который осклабился отъ удовольствія.
Швейцаръ правленія, по обыкновенію, встрѣтилъ прибывшаго съ низкимъ поклономъ.
— Ну, что, всѣ въ сборѣ, Митричъ?
— Никакъ нѣтъ-съ, Василій Степанычъ. Самъ еще не пріѣзжалъ-, вчера, говорятъ, за городомъ изволили завертѣться, Француженку либо тальянку провожали, не могу вамъ доподлинно сказать.
— Удивительно, какъ въ Москвѣ быстро сплетни распространяются! Телефонографы какіе-то... подумалъ Василій Степановичъ и добавилъ вслухъ:—Хорошо. Значитъ, я на верхъ не пойду. Адмиральскій часъ пробилъ, и въ желудкѣ трубитъ... Я пойду въ „Тартарары ; если спросятъ, скажи, что дожидаюсь тамъ.
Ресторанъ „Тартарары только что сталъ оживать, столы убранные уже стояли въ ранжирѣ, и главный редутъ, буфетъ, въ полномъ боевомъ порядкѣ, съ „батареями на виду, ожидалъ пріятныхъ непріятелей.
Половые, зѣвавшіе во весь ротъ, обрадовались гостю. — Кабинетикъ прикажете?
— Ну, васъ къ шуту съ кабинетомъ. Давай столикъ и смастери закуску.
— На сколько персонъ?
— А кто ихъ знаетъ, сколько набѣжитъ? Давай пока балычка... Осетрина есть? захвати, и поросенка тоже. Да если селянку приготовить съ растегаями.
Не успѣли „смастерить заказанное, какъ ввалились два сослуживца: Егоръ Егорычъ и Павелъ Павлычъ.
— Ва, други милые! Присаживайтесь, заморить червяка, и айда на службу... который день за дѣло взяться не могу... Вы гдѣ вчера, ироды, запропастились?
— Новый клубъ открывали... нельзя, знакомые люди, просили поддержать...
— Ну, и что же?
— И налетѣли... Собралось человѣкъ десять, заложили „желѣзную дорогу , и вышло Форменное крушеніе, карманы въ прахъ... А тутъ докладъ.
— Говорятъ, самъ въ черной меланхоліи обрѣтается, съ Эльвирой не лады, вчера за городомъ разсказывали.
— Одна надежда па пустопорожнія акціи, если поднимутся... — Поднялись, газеты смотрѣлъ сегодня.
— Ну, если акціи поднялись, значитъ, намъ можно сидѣть. Человѣкъ, дай ка намъ бараній бокъ съ кашей,—да, ежели Филей хорошій имѣется, закажи, и тащи пару бутылокъ краснаго. А на счетъ прочаго подумаемъ.
— Какъ-же сегодня насчетъ обѣда? заговорили пріятели, уплетая завтракъ.
— Я думаю такъ, отозвался Егоръ Егорычъ, чтобы обѣдъ соединить съ ужиномъ.
— Не годится, замѣтилъ Василій Степанычъ. — Почему?
— Сегодня какой день, баранья голова? Забылъ? Надо въ Малый забраться, новая пьеса идетъ, и Марья Николаевна участвуетъ... Ты москвичъ, или нѣтъ?
— Да, вѣдь, пьеса петербургскаго писателя.
— Все равно, онъ нашъ, коли тутъ объявился. И всѣ такъ: въ Петербургѣ извѣрятся, москвичами становятся — романисты. Фельетонисты, драматурги и обыкновенные люди...
— По моему, отозвался Павелъ Павлычъ, — одно названіе, что москвичи: тѣстовскіе растегаи уплетаютъ, смирновку душатъ, а потомъ высмѣиваютъ насъ... Я бы ихъ въ три шеи, право.
— А намъ наплевать! возвысилъ голосъ Егоръ Егорычъ.— Мы этихъ питерцевъ вокругъ пальца обернемъ... У насъ театръ образцовый, таланты первосортные. А бани невиданныя, и тотализаторъ на всю Россію.
- Ладно, вошелъ въ ражъ, перебилъ Павелъ Павлычъ.
— Молчи, Павлушка. Замѣчаю, ты вольнодумничать сталъ, какъ съ питерской шансонеткой спутался.
— Ну, хорошо, господа, вставилъ Василій Степанычъ,— Какъ въ театръ попадемъ, достанемъ-ли билеты? Никогда во время не позаботимся...