Дозволено военной цензурой 18 іюля 1916 г. ЛУКОМОРЬЕ
№ 30.
23 іюля 1916 г.
Садъ.
Мой факелъ въ сумракѣ погасъ, Пошелъ я наугадъ,
Путемъ тернистымъ въ поздній часъ Дошелъ до райскихъ вратъ.
И вотъ открылись предо мной Зеленые сады
И озаренные луной Зеркальные пруды.
Цвѣты и травы тамъ росли Душистѣй, чѣмъ вездѣ,
И свѣтляки огни зажгли Подобные звѣздѣ.
Вошелъ я радостно въ цвѣтникъ И алыхъ розъ нарвалъ,
Но каждый стебель въ тотъ же мигъ Въ рукѣ моей завялъ.
Едва касался я рукой,—
Все превращалось въ прахъ,
Былъ лунный мертвенный покой Страшнѣй, чѣмъ смерти страхъ. Мгновенья длились, какъ года, И нѣтъ пути назадъ,
И понялъ я, что навсегда
Пришелъ я въ этотъ садъ...
Н. А. Карповъ.
КОННОЗАВОДЧИКЪ.
Въ концѣ ночи черезъ балку Мокрая Бургуста пробѣжалъ конный калмыкъ.
Спустился онъ тихо, па подобранномъ поводу, пропустивъ маштяка по самому узкому мѣсту; и поднялся, почти не оставивъ слѣда на мокромъ днѣ балки.
Все же стайка степныхъ куличковъ учуяла близость наѣздника — снялась съ мочежинки, разбудивъ тишину неожиданнымъ крикомъ, и потянула къ большому лиману черезъ сѣдые солончаки.
Вслѣдъ за нею взлетѣли чибиски; эти не знали въ чемъ дѣло:
покружились, похлопали крыльями и снова усѣлись.
Степь осталась опять такой, какъ была: отъ калмыка и слѣдъ простылъ куличиные крики растаяли; но ночи уже не стало.
Первыми отмѣтили это длинноногіе журавли: насторожились въ падинкѣ и повернули къ востоку головы: потомъ старый дудакъ вышелъ на взгорокъ; потоптался на мѣстѣ, распустилъ, неизвѣстно къ чему, пышный хвостъ и зачертилъ низко опущенными крыльями по мокрому ковылю.
Къ этому времени ночь поблѣд
нѣла: затаилась, примолкла, отдала свою влагу травѣ и отхлынула—легкая, свѣжая, унося съ собой запахъ цвѣтущаго чебреца и терпкую горечь полыни.
Табунщикъ Саранъ поглядѣлъ на прилегшихъ коней, потомъ поднялъ голову къ небу. Мѣсяцъ стоялъ высоко, улыбаясь сквозь сизую дымку послѣднимъ сіяніемъ; тамъ и здѣсь разслоилась бѣлесая муть, уползая въ ложбины; копи фыркали сочно и вкусно въ молочномъ туманѣ; потомъ порѣдѣвшія космы втянулись въ глубокія балки, а черезъ дальній край
№ 30.
23 іюля 1916 г.
Садъ.
Мой факелъ въ сумракѣ погасъ, Пошелъ я наугадъ,
Путемъ тернистымъ въ поздній часъ Дошелъ до райскихъ вратъ.
И вотъ открылись предо мной Зеленые сады
И озаренные луной Зеркальные пруды.
Цвѣты и травы тамъ росли Душистѣй, чѣмъ вездѣ,
И свѣтляки огни зажгли Подобные звѣздѣ.
Вошелъ я радостно въ цвѣтникъ И алыхъ розъ нарвалъ,
Но каждый стебель въ тотъ же мигъ Въ рукѣ моей завялъ.
Едва касался я рукой,—
Все превращалось въ прахъ,
Былъ лунный мертвенный покой Страшнѣй, чѣмъ смерти страхъ. Мгновенья длились, какъ года, И нѣтъ пути назадъ,
И понялъ я, что навсегда
Пришелъ я въ этотъ садъ...
Н. А. Карповъ.
КОННОЗАВОДЧИКЪ.
Въ концѣ ночи черезъ балку Мокрая Бургуста пробѣжалъ конный калмыкъ.
Спустился онъ тихо, па подобранномъ поводу, пропустивъ маштяка по самому узкому мѣсту; и поднялся, почти не оставивъ слѣда на мокромъ днѣ балки.
Все же стайка степныхъ куличковъ учуяла близость наѣздника — снялась съ мочежинки, разбудивъ тишину неожиданнымъ крикомъ, и потянула къ большому лиману черезъ сѣдые солончаки.
Вслѣдъ за нею взлетѣли чибиски; эти не знали въ чемъ дѣло:
покружились, похлопали крыльями и снова усѣлись.
Степь осталась опять такой, какъ была: отъ калмыка и слѣдъ простылъ куличиные крики растаяли; но ночи уже не стало.
Первыми отмѣтили это длинноногіе журавли: насторожились въ падинкѣ и повернули къ востоку головы: потомъ старый дудакъ вышелъ на взгорокъ; потоптался на мѣстѣ, распустилъ, неизвѣстно къ чему, пышный хвостъ и зачертилъ низко опущенными крыльями по мокрому ковылю.
Къ этому времени ночь поблѣд
нѣла: затаилась, примолкла, отдала свою влагу травѣ и отхлынула—легкая, свѣжая, унося съ собой запахъ цвѣтущаго чебреца и терпкую горечь полыни.
Табунщикъ Саранъ поглядѣлъ на прилегшихъ коней, потомъ поднялъ голову къ небу. Мѣсяцъ стоялъ высоко, улыбаясь сквозь сизую дымку послѣднимъ сіяніемъ; тамъ и здѣсь разслоилась бѣлесая муть, уползая въ ложбины; копи фыркали сочно и вкусно въ молочномъ туманѣ; потомъ порѣдѣвшія космы втянулись въ глубокія балки, а черезъ дальній край