НАРУЖНЫЯ ТЕЛЕГРАММЫ.
Парижъ. Эти взрывы «взорвутъ» хоть кого! Судебныя власти ходятъ по улицамъ со скрежетомъ зубовнымъ, снятъ на телеграфной проволокѣ и ничего не ѣдятъ, кромѣ антипироксилина.
Вашингтонъ. Вода въ Беринговомъ морѣ помутилась отъ рѣчей Салисбюри; тюлени отказываются признать ратификацію договора о ловлѣ тюленей въ Беринговомъ морѣ — и англичане теперь не знаютъ, какъ имъ ловить рыбу въ мутной водѣ.
Буэносъ-Айресъ. Наши сенаторы стали пробираться по ночамъ инкогнито съ „какими-то веществами подъ полой“, ночные сторожа ихъ переловили и засадили въ кутузку. Войско и флотъ спокойны. — Городъ, парламентъ и бамбуковыя палки находятся въ рукахъ сторожей.
ВНУТРЕННІЯ ТЕЛЕГРАММЫ.
Саратовъ. Въ виду отказа врачей служить подъ однимъ знаменемъ съ нашими управцами, послѣдніе намѣрены сами заняться медициной и прописать больнымъ березовую кашу.
Ирбитъ. Мѣстные торговцы встрѣтили пріѣзжихъ купцовъ на ярмарку съ хлѣбомъ-солью и преподнесли имъ блюдо съ заранѣе заготовленными банкротствами великолѣпной работы.
ПРОВИНЦІАЛЬНЫЯ ЭКСКУРСІИ.
МИНСКІЯ ЗЛОБЫ дня.
Первая злоба дня — это выборы начальника вольнаго пожарнаго общества. Страсти вспыхнули, разгорѣлись (еще бы — у пожарныхъ то! ), одни грудью стояли за В., другіе за Ч. Поклонники Ч. Одолѣли; В. остался съ носомъ и съ... шитымъ мундиромъ, который онъ себѣ поспѣшилъ заказать, понадѣявшись на своихъ избирателей.
Вторая злоба дня:
Купцы совсѣмъ по свински Ведутъ дѣлишки въ Минскѣ; Что день — то охи, ахи; Все крахи, крахи, крахи; Мы плачемъ, рокъ кляня За эту „злобу дняˮ...
ГОРОДСКОЙ БЮДЖЕТЪ СИМБИРСКА.
Онъ представляетъ краеугольный камень преткновенія не только въ Симбирскѣ, но и во всякой общественной говорильнѣ, о которую разбиваются лучшія репутаціи. Это излюбленная тема думскаго словоизліянія, и Симбирскъ разрабатываетъ ее съ особенной любовью. Не смотря на свой „карманныйˮ характеръ — ибо бюджетъ бьетъ по карману однихъ и улыбается карману другихъ — это очень сложная и чувствительная тема. Симбирскіе думцы удѣляютъ почти ¼ часть доходовъ на содержаніе личнаго состава, и никакими петиціями или запросами ихъ не проймешь. Они говорятъ, что городу соотвѣтствуютъ достойные представители, а представителямъ достойные оклады. И такимъ образомъ, сводятъ городской бюджетъ къ 4 простымъ ариѳметическимъ дѣйствіямъ: сложеніе налоговъ, вычитаніе обывательскихъ сбереженій, умноженіе расходовъ и дѣленіе но карманамъ.
ИЗЪ ПЕТРОПАВЛОВСКА.
Жизнь въ нашемъ городѣ течетъ, какъ говорится, ни шатко, ни валко, ни на сторону; всего лучше ее можно сравнить съ соннымъ тинистымъ прудомъ, ко
торый только и взволнуетъ порой, бухнувшись камнемъ въ середину, какая нибудь сплетня. Надоѣстъ сплетня, наскучитъ и все по старому...
Отличительная наша черта та, что мы не любимъ торопиться нигдѣ и никогда... Мы вѣчно спокойны... Зарубили себѣ на носу: поспѣшишь — людей насмѣшишь, да такъ и живемъ съ этой зарубкой.
Маленькая иллюстрація: у насъ есть публичная общественная библіотека. Никакого отчета о библіотекѣ мы не видали съ 1887 года. Но, что жъ...
Не судите насъ строго: Сотня лѣтъ протечетъ,
Жданный долго и много Мы увидимъ отчетъ! Немножко ждать осталось!
СВІЯЖСКОЕ ТРІО.
Трогательный примѣръ единенія, вызывающій слезы умиленія на глазахъ обывателей, представляетъ свіяжская городская управа. Главный запѣвало, бывшій лавочникъ, а нынѣ излюбленный человѣкъ и радѣтель. Онъ провинился въ незаконной постройкѣ, за что былъ преданъ суду, который сталъ его донимать штрафами. Что дѣлать? И надоумился человѣкъ.
— Самъ пролѣзу въ управу, буду управу чинить. И пролѣзъ — (въ захолустьи сквозь какія трубы ни пролѣзешь) занялъ почетный стулъ и положилъ ноги на столъ.
— А! вы меня судить, такъ я же самъ буду собственнымъ судьей: я дѣло лучше знаю.
И, дѣйствительно, самъ себя разсудилъ, оправдалъ, погладилъ по головкѣ и, купно съ двумя товарищами, росписался...
Извѣстно, что одинъ воротило запрячетъ цѣлый городъ въ карманъ.
РОСТОВСКІЯ БАНИ.
(Обывательская дрррама въ 4-хъ подзатыльникахъ). Дѣйствующія лица: 13, 000 обывателей и городскіе
заправилы.
Подзатыльникъ Г.
Обыватели. — Насъ тринадцать тысячъ, мы просимъ выстроить бани!
Заправилы. — Сейчасъ... (Уходятъ).
(Обыватели почесываютъ затылки).
Подзатыльникъ II. Заправилы. — Ну, чего лѣзете?
Обыватели. — Пожалѣйте насъ, постройте бани!
Заправилы. — Опять бани! Ступайте въ городской садъ, тамъ мы устроили катокъ — и катайтесь на здоровье. Неужели не довольны?!..
Обыватели мнутся и почесываютъ затылки).
Подзатыльникъ III.
Обыватели (въ радостномъ волненіи). — Мы нашли добраго человѣка, который готовъ построить намъ бани... Отведите кусокъ городской земли...
Заправилы. — Надоѣли хуже горькой рѣдьки: не успѣешь задремать, а они опять орутъ о баняхъ...
Обыватели. — Простите... Сдѣлайте милость... Землицы намъ...
Заправилы. — Ну, васъ!.. А подайте сюда вашего добраго человѣка!.. Скажи онъ намъ: каки-таки у него права и куда онъ изъ бань будетъ воду спускать?..
(Обыватели въ смущеніи и почесываютъ затылки).
Подзатыльникъ IV.
Обыватели. — Извините, пожалуйста, мы къ вашей милости...
Заправилы. — Чортъ знаетъ, что такое! Опять о баняхъ?
Обыватели. — Такъ точно...
Заправилы. — А откуда баньщикъ воду будетъ брать? Обыватели. — Отъ васъ... то есть, изъ водопровода. Заправилы. — Жирно будетъ... Просите воды у хозяина водопровода. Дастъ — и мы вамъ землицы подъ баню отведемъ тамъ... за заставой.
(„Добрый человѣкъ“ отказывается отъ постройки бани и „грязные“ обыватели уходятъ, злобно почесывая за
тылки).
Банный вѣникъ.
НА ВЕРБАХЪ.
(Исторія маленькой хитрости).
Въ вербное воскресенье жена моя встала свѣтлая и радостная, какъ хорошій май; я былъ мраченъ и озлобленъ на судьбу: сегодня мы шли съ ней на вербное гулянье, а это означало, что карманы мои должны были треснуть по всѣмъ швамъ!
Собрались; тронулись; доѣхали до гулянья; грустныя думы все болѣе и болѣе одолѣвали меня; я уже чувствовалъ, какъ въ карманахъ моихъ шевелятся кредитныя бумажки, я видѣлъ, какъ онѣ выскакиваютъ изъ бумажника, какъ попадаютъ въ руки алчныхъ продавцевъ.
И вдругъ меня осѣнила идея! Такъ нѣтъ-же, не будетъ этого, нѣтъ!
Мы останавливаемся возлѣ фаянсовой посуды; жена жаднымъ взглядомъ окидываетъ все: она была бы довольна и счастлива, если бы все ото можно было уложить въ ящики, запаковать, взвалить на пять телѣгъ и везти къ намъ на квартиру. Но, конечно, этого нельзя: она благоразумно и скромно останавливается на чайномъ сервизѣ, который намъ совсѣмъ не нуженъ и за который торговецъ заламываетъ двадцать рублей!!!
— Купимъ, вотъ этотъ... Тебѣ нравится, Жанчикъ? — Ничего хорошаго! шепчу я. — Не знаю, что тебѣ понравилось, душечка. И стоитъ только двадцать рублей... Ужъ если покупать, то тотъ, роскошный, который я видѣлъ недалеко отсюда и который стоитъ, по крайней мѣрѣ, двадцать пять!
— Неужели? Ахъ, конечно...
И жена мчится прочь отъ сервиза. Нужно-ли пояснять, что роскошнаго сервиза я никакъ не могу розыскать, а когда мы возвращаемся къ прежнему, онъ (о, счастіе! ) оказывается проданнымъ какому-то менѣе благоразумному мужу транжирки-жены.
Когда жена прилипаетъ къ какимъ-то великолѣпнымъ вазамъ, которыя кусаются цѣной, конечно, не хуже собакъ, и которымъ даже самая смѣлая фантазія не можетъ придумать никакого назначенія (такая у нихъ глупая форма! ) я осторожно намекаю женѣ, что въ головѣ у меня есть планъ сдѣлать ей сюрпризъ и т. д. Она догадывается, что я подарю ей вазы сюрпризомъ (какъ же дожидайся! ) и счастливая, розовая отходитъ отъ продавца.
Цвѣты привлекаютъ ея вниманіе. Но кто же покупаетъ цвѣты на вербномъ гуляньи? Торговцы, чего добраго, продадутъ ихъ безъ корней! Ужъ если покупать цвѣты, то покупать у Ѳомина, напѣваю я ей въ уши... И въ сладкихъ мечтахъ — завтра же перевезти къ себѣ отъ Ѳомина цѣлую оранжерею (еще бы, такъ вотъ сейчасъ и перевеземъ... ) жена проходитъ мимо „цвѣтовъ-цвѣточковъˮ.
— Отчего бы, Жанчикъ, мнѣ не купить себѣ портмонэ?
— Душечка, безподобныя портмонэ есть у Мюра и Мерилиза. Наконецъ, въ ремесленномъ базарѣ есть А здѣсь — что такое? Здѣсь бракъ, хламъ, отбросы... Кто же покупаетъ на вербахъ портмонэ... Это, наконецъ, моветонъ попросту.
Жена боится „моветонаˮ такъ же, какъ купчихи боятся „жупелаˮ. И мы благополучно, безъ крушенія кармановъ, удаляемся отъ портмонэ.
Такъ проходитъ часъ, другой, третій.
— Не пора-ли намъ домой, Жанчикъ? спрашиваетъ уставшимъ голосомъ жена.
— Но мы еще ничего не купили, душечка? дѣлаю я наивное лицо.
— Да, что-жъ — тутъ и покупать нечего! Все такая гадость... разрѣшается жена гримаской.
Счастливый, довольный, радостный я нанимаю извощика, и мы ѣдемъ домой!.. Это была идея!
Аріэль.
Парижъ. Эти взрывы «взорвутъ» хоть кого! Судебныя власти ходятъ по улицамъ со скрежетомъ зубовнымъ, снятъ на телеграфной проволокѣ и ничего не ѣдятъ, кромѣ антипироксилина.
Вашингтонъ. Вода въ Беринговомъ морѣ помутилась отъ рѣчей Салисбюри; тюлени отказываются признать ратификацію договора о ловлѣ тюленей въ Беринговомъ морѣ — и англичане теперь не знаютъ, какъ имъ ловить рыбу въ мутной водѣ.
Буэносъ-Айресъ. Наши сенаторы стали пробираться по ночамъ инкогнито съ „какими-то веществами подъ полой“, ночные сторожа ихъ переловили и засадили въ кутузку. Войско и флотъ спокойны. — Городъ, парламентъ и бамбуковыя палки находятся въ рукахъ сторожей.
ВНУТРЕННІЯ ТЕЛЕГРАММЫ.
Саратовъ. Въ виду отказа врачей служить подъ однимъ знаменемъ съ нашими управцами, послѣдніе намѣрены сами заняться медициной и прописать больнымъ березовую кашу.
Ирбитъ. Мѣстные торговцы встрѣтили пріѣзжихъ купцовъ на ярмарку съ хлѣбомъ-солью и преподнесли имъ блюдо съ заранѣе заготовленными банкротствами великолѣпной работы.
ПРОВИНЦІАЛЬНЫЯ ЭКСКУРСІИ.
МИНСКІЯ ЗЛОБЫ дня.
Первая злоба дня — это выборы начальника вольнаго пожарнаго общества. Страсти вспыхнули, разгорѣлись (еще бы — у пожарныхъ то! ), одни грудью стояли за В., другіе за Ч. Поклонники Ч. Одолѣли; В. остался съ носомъ и съ... шитымъ мундиромъ, который онъ себѣ поспѣшилъ заказать, понадѣявшись на своихъ избирателей.
Вторая злоба дня:
Купцы совсѣмъ по свински Ведутъ дѣлишки въ Минскѣ; Что день — то охи, ахи; Все крахи, крахи, крахи; Мы плачемъ, рокъ кляня За эту „злобу дняˮ...
ГОРОДСКОЙ БЮДЖЕТЪ СИМБИРСКА.
Онъ представляетъ краеугольный камень преткновенія не только въ Симбирскѣ, но и во всякой общественной говорильнѣ, о которую разбиваются лучшія репутаціи. Это излюбленная тема думскаго словоизліянія, и Симбирскъ разрабатываетъ ее съ особенной любовью. Не смотря на свой „карманныйˮ характеръ — ибо бюджетъ бьетъ по карману однихъ и улыбается карману другихъ — это очень сложная и чувствительная тема. Симбирскіе думцы удѣляютъ почти ¼ часть доходовъ на содержаніе личнаго состава, и никакими петиціями или запросами ихъ не проймешь. Они говорятъ, что городу соотвѣтствуютъ достойные представители, а представителямъ достойные оклады. И такимъ образомъ, сводятъ городской бюджетъ къ 4 простымъ ариѳметическимъ дѣйствіямъ: сложеніе налоговъ, вычитаніе обывательскихъ сбереженій, умноженіе расходовъ и дѣленіе но карманамъ.
ИЗЪ ПЕТРОПАВЛОВСКА.
Жизнь въ нашемъ городѣ течетъ, какъ говорится, ни шатко, ни валко, ни на сторону; всего лучше ее можно сравнить съ соннымъ тинистымъ прудомъ, ко
торый только и взволнуетъ порой, бухнувшись камнемъ въ середину, какая нибудь сплетня. Надоѣстъ сплетня, наскучитъ и все по старому...
Отличительная наша черта та, что мы не любимъ торопиться нигдѣ и никогда... Мы вѣчно спокойны... Зарубили себѣ на носу: поспѣшишь — людей насмѣшишь, да такъ и живемъ съ этой зарубкой.
Маленькая иллюстрація: у насъ есть публичная общественная библіотека. Никакого отчета о библіотекѣ мы не видали съ 1887 года. Но, что жъ...
Не судите насъ строго: Сотня лѣтъ протечетъ,
Жданный долго и много Мы увидимъ отчетъ! Немножко ждать осталось!
СВІЯЖСКОЕ ТРІО.
Трогательный примѣръ единенія, вызывающій слезы умиленія на глазахъ обывателей, представляетъ свіяжская городская управа. Главный запѣвало, бывшій лавочникъ, а нынѣ излюбленный человѣкъ и радѣтель. Онъ провинился въ незаконной постройкѣ, за что былъ преданъ суду, который сталъ его донимать штрафами. Что дѣлать? И надоумился человѣкъ.
— Самъ пролѣзу въ управу, буду управу чинить. И пролѣзъ — (въ захолустьи сквозь какія трубы ни пролѣзешь) занялъ почетный стулъ и положилъ ноги на столъ.
— А! вы меня судить, такъ я же самъ буду собственнымъ судьей: я дѣло лучше знаю.
И, дѣйствительно, самъ себя разсудилъ, оправдалъ, погладилъ по головкѣ и, купно съ двумя товарищами, росписался...
Извѣстно, что одинъ воротило запрячетъ цѣлый городъ въ карманъ.
РОСТОВСКІЯ БАНИ.
(Обывательская дрррама въ 4-хъ подзатыльникахъ). Дѣйствующія лица: 13, 000 обывателей и городскіе
заправилы.
Подзатыльникъ Г.
Обыватели. — Насъ тринадцать тысячъ, мы просимъ выстроить бани!
Заправилы. — Сейчасъ... (Уходятъ).
(Обыватели почесываютъ затылки).
Подзатыльникъ II. Заправилы. — Ну, чего лѣзете?
Обыватели. — Пожалѣйте насъ, постройте бани!
Заправилы. — Опять бани! Ступайте въ городской садъ, тамъ мы устроили катокъ — и катайтесь на здоровье. Неужели не довольны?!..
Обыватели мнутся и почесываютъ затылки).
Подзатыльникъ III.
Обыватели (въ радостномъ волненіи). — Мы нашли добраго человѣка, который готовъ построить намъ бани... Отведите кусокъ городской земли...
Заправилы. — Надоѣли хуже горькой рѣдьки: не успѣешь задремать, а они опять орутъ о баняхъ...
Обыватели. — Простите... Сдѣлайте милость... Землицы намъ...
Заправилы. — Ну, васъ!.. А подайте сюда вашего добраго человѣка!.. Скажи онъ намъ: каки-таки у него права и куда онъ изъ бань будетъ воду спускать?..
(Обыватели въ смущеніи и почесываютъ затылки).
Подзатыльникъ IV.
Обыватели. — Извините, пожалуйста, мы къ вашей милости...
Заправилы. — Чортъ знаетъ, что такое! Опять о баняхъ?
Обыватели. — Такъ точно...
Заправилы. — А откуда баньщикъ воду будетъ брать? Обыватели. — Отъ васъ... то есть, изъ водопровода. Заправилы. — Жирно будетъ... Просите воды у хозяина водопровода. Дастъ — и мы вамъ землицы подъ баню отведемъ тамъ... за заставой.
(„Добрый человѣкъ“ отказывается отъ постройки бани и „грязные“ обыватели уходятъ, злобно почесывая за
тылки).
Банный вѣникъ.
НА ВЕРБАХЪ.
(Исторія маленькой хитрости).
Въ вербное воскресенье жена моя встала свѣтлая и радостная, какъ хорошій май; я былъ мраченъ и озлобленъ на судьбу: сегодня мы шли съ ней на вербное гулянье, а это означало, что карманы мои должны были треснуть по всѣмъ швамъ!
Собрались; тронулись; доѣхали до гулянья; грустныя думы все болѣе и болѣе одолѣвали меня; я уже чувствовалъ, какъ въ карманахъ моихъ шевелятся кредитныя бумажки, я видѣлъ, какъ онѣ выскакиваютъ изъ бумажника, какъ попадаютъ въ руки алчныхъ продавцевъ.
И вдругъ меня осѣнила идея! Такъ нѣтъ-же, не будетъ этого, нѣтъ!
Мы останавливаемся возлѣ фаянсовой посуды; жена жаднымъ взглядомъ окидываетъ все: она была бы довольна и счастлива, если бы все ото можно было уложить въ ящики, запаковать, взвалить на пять телѣгъ и везти къ намъ на квартиру. Но, конечно, этого нельзя: она благоразумно и скромно останавливается на чайномъ сервизѣ, который намъ совсѣмъ не нуженъ и за который торговецъ заламываетъ двадцать рублей!!!
— Купимъ, вотъ этотъ... Тебѣ нравится, Жанчикъ? — Ничего хорошаго! шепчу я. — Не знаю, что тебѣ понравилось, душечка. И стоитъ только двадцать рублей... Ужъ если покупать, то тотъ, роскошный, который я видѣлъ недалеко отсюда и который стоитъ, по крайней мѣрѣ, двадцать пять!
— Неужели? Ахъ, конечно...
И жена мчится прочь отъ сервиза. Нужно-ли пояснять, что роскошнаго сервиза я никакъ не могу розыскать, а когда мы возвращаемся къ прежнему, онъ (о, счастіе! ) оказывается проданнымъ какому-то менѣе благоразумному мужу транжирки-жены.
Когда жена прилипаетъ къ какимъ-то великолѣпнымъ вазамъ, которыя кусаются цѣной, конечно, не хуже собакъ, и которымъ даже самая смѣлая фантазія не можетъ придумать никакого назначенія (такая у нихъ глупая форма! ) я осторожно намекаю женѣ, что въ головѣ у меня есть планъ сдѣлать ей сюрпризъ и т. д. Она догадывается, что я подарю ей вазы сюрпризомъ (какъ же дожидайся! ) и счастливая, розовая отходитъ отъ продавца.
Цвѣты привлекаютъ ея вниманіе. Но кто же покупаетъ цвѣты на вербномъ гуляньи? Торговцы, чего добраго, продадутъ ихъ безъ корней! Ужъ если покупать цвѣты, то покупать у Ѳомина, напѣваю я ей въ уши... И въ сладкихъ мечтахъ — завтра же перевезти къ себѣ отъ Ѳомина цѣлую оранжерею (еще бы, такъ вотъ сейчасъ и перевеземъ... ) жена проходитъ мимо „цвѣтовъ-цвѣточковъˮ.
— Отчего бы, Жанчикъ, мнѣ не купить себѣ портмонэ?
— Душечка, безподобныя портмонэ есть у Мюра и Мерилиза. Наконецъ, въ ремесленномъ базарѣ есть А здѣсь — что такое? Здѣсь бракъ, хламъ, отбросы... Кто же покупаетъ на вербахъ портмонэ... Это, наконецъ, моветонъ попросту.
Жена боится „моветонаˮ такъ же, какъ купчихи боятся „жупелаˮ. И мы благополучно, безъ крушенія кармановъ, удаляемся отъ портмонэ.
Такъ проходитъ часъ, другой, третій.
— Не пора-ли намъ домой, Жанчикъ? спрашиваетъ уставшимъ голосомъ жена.
— Но мы еще ничего не купили, душечка? дѣлаю я наивное лицо.
— Да, что-жъ — тутъ и покупать нечего! Все такая гадость... разрѣшается жена гримаской.
Счастливый, довольный, радостный я нанимаю извощика, и мы ѣдемъ домой!.. Это была идея!
Аріэль.