БУДИЛЬНИКЪ
1892 г., — 3 мая, № 17.
ГОДЪ XXVIII
ГОДЪ XXVIII.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ — 7 р., ½ года — 4 р.; съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к., съ перес. 9 р. и 5. р. За границу, въ предѣлахъ Почт. союза — 12 р., внѣ союза — по особому тарифу. Годов. подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: „Басни Крылова въ лицахъˮ. Полугодовые не имѣютъ права на премію.
№№ у разносчиковъ — 20 к.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильникаˮ. — Москва, Тверская, домъ Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи — понедѣльникъ и четвергъ съ 3 до 5 ч. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и совращаемо, по у смотренію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 к.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 30 к., послѣ 1 ІЮЛЯ. — 30 к.
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля, въ Москвѣ,
на Мясницкой, д. Спиридонова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
СОВѢТЪ МЕФИСТОФЕЛЯ
И совѣсть и честь все бро
сай на дорогѣ,
Пускаясь въ житейскій вояжъ: Тѣмъ легче свершить можно
путь безъ тревоги, Чѣмъ меньше съ тобою багажъ!
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Рыба ищетъ — гдѣ глубже, Московская дума взяла нѣсколько подводъ и перевезла всю неписанную бумагу на Воскресенскую площадь.
Такимъ образомъ «переселенческій вопросъразрѣшенъ городской думой коротко и безповоротно.
На новомъ мѣстѣ наша дума устроилась основательно: кирпичное зданіе, глубокія сѣни, задумчивыя окна, самодовлѣющая крыша — и веселенькіе виды! Спать на такомъ мѣстѣ было бы непростительно, хотя новое зданіе и изображено у насъ въ видѣ кровати. — Это игра судьбы!.. «Городская кровать» — это историческій и кирпичный документъ для потомства, за который всѣ современники должны быть благодарны. Бумаги могутъ быть съѣдены крысами — и изъ «дѣлъ» не видно будетъ «дѣянія гласныхъ», но, при взглядѣ на зданіе думы, всякій скажетъ: «здѣсь люди когдато спали»!.. И представьте себѣ, что это можетъ оказаться несправедливостью: люди спали на Воздвиженкѣ, но неужели они будутъ спать «на площади», на виду у всѣхъ?! — Нельзя, милостивые государи, господа гласные! Можете «устроиться» удобно, мягко и просторно въ новомъ зданіи, но нельзя тутъ заснуть: кромѣ «вѣчнаго шума» извощиковъ и движенія конки, вы должны имѣть въ виду еще вѣчный законъ природы, который гласитъ: «подъ лежачій камень вода не бѣжитъ» вѣчное движеніе «человѣчества», кото
рое, дефилируя передъ вашими окнами, будетъ съ укоризной качать головой и говорить: «а они все-таки спятъ!.. » Хотя среди гласныхъ нѣтъ ни
одного Галилея, тѣмъ ее менѣе всякій изъ нихъ, навѣрно, въ состояніи «топнуть ногой» и сказать, что «она вертится»! Да съ, господа гласные, вы совершенно правы — земля вертится, и вмѣстѣ съ землей вертится новое зданіе городской думы. Нельзя вамъ быть въ вѣчномъ покоѣ, когда все находится въ «вѣчномъ движеніи»! «Не только свѣта, что въ окошкѣ». Пусть изъ вашихъ оконъ видна Большая московская гостиница, но есть еще цѣлый старый и новый свѣтъ — и всѣ ждутъ отъ васъ новыхъ дѣлъ на новомъ мѣстѣ!
Петербургская дума находится въ другомъ положеніи. Она находится на старомъ мѣстѣ, но проводитъ ежедневно новыя тенденціи, гласныхъ спроваживаетъ за двери — и, вообще, проводитъ время очень весело! Успѣхъ всегда кружитъ голову. Съ тѣхъ поръ, какъ петербургская дума «успѣшно» закупила муку въ Лабавѣ и усердно продавала ее на «съѣденіе скотамъ», она вообразила себя на мысѣ «Доброй надежды» — и выкидываетъ одно колѣнцо за другимъ.
По истинѣ жаль, что въ засѣданіяхъ Петербургской думы не участвуетъ теперь фонографъ Эдиссона, а то газетные отчеты слишкомъ блѣдно рисуютъ «пикантные дебаты». Въ провинціи только догадываются, что «въ Петербургѣ весело», но это еще далеко отъ живыхъ впечатлѣній натуры. Въ натурѣ дебаты имѣютъ характеръ моральныхъ пощечинъ, убѣдительныхъ затрещинъ и колѣнокъ между фалдами сюртука. — Фонографъ все это передалъ бы добросовѣстно...
ПРОВИНЦІАЛЬНЫЙ
ИДЕАЛИСТЪ.
Помѣщикъ Петръ Васильевичъ Таганскій сидѣлъ и читалъ газеты. Его заинтере
совала статья подъ названіемъ: «перепроизводство интеллигентныхъ силъ». Въ статьѣ задавался вопросъ, что намъ дѣлать съ образованными людьми, которые, живя въ столицѣ, не знаютъ къ чему приложить руки. Такъ напримѣръ, въ особенности, молодые врачи, тщетно ожидая назначенія въ провинцію, сидятъ у моря и по нѣскольку лѣтъ ждутъ погоды, едва зарабатывая себѣ кусокъ хлѣба на пропитаніе. Дальше въ статьѣ доказывалось, что провинція вовсе не такъ богата свободными мѣстами, какъ у насъ сложилось о томъ ходячее мнѣніе, и что провинція представляется хлѣбной только для ничтожной доли интеллигентныхъ людей, являющихся съ предложеніемъ своего интеллигентнаго труда и знаній. Статью писалъ, повидимому, врачъ. Положеніе докторовъ въ столицѣ рисовалось такими мрачными красками, что помѣщикъ Таганскій, человѣкъ чуткій и добрый, искренно соболѣзновалъ о молодыхъ людяхъ, получившихъ высшее образованіе и сидящихъ въ Москвѣ и Петербургѣ почти безъ всякаго дѣла.
— Не землю же ему пахать! думалъ Петръ Васильевичъ про молодого врача или учителя. — Онъ этого не изучалъ, да и силы у него въ университетѣ призасохли...
Таганскій сложилъ газету съ интересной статьей вчетверо, засунулъ въ боковой карманъ и велѣлъ
прислугѣ распорядиться, чтобы ему осѣдлали «Письмоносца» — верховую лошадь Таганскаго. Затѣмъ, натянувъ высокіе сапоги, помѣщикъ надѣлъ картузъ, взялъ хлыстъ, вышелъ на дворъ и, сѣвъ на темносѣраго «Письмоносца», поѣхалъ рысью къ сосѣду, графу Карамышеву, съ которымъ Таганскій былъ въ хорошихъ отношеніяхъ и арендовалъ у него мельницу. Графа онъ засталъ дома за чтеніемъ писемъ.
— Интересную статью принесъ я вамъ, Евгеній Владиміровичъ! сказалъ Таганскій — Послушайте, что пишутъ о нашихъ молодыхъ врачахъ, учителяхъ и вообще о молодой плеядѣ образованныхъ людей... Безъ хлѣба пропадаютъ... Да вотъ, не угодно ли, я прочту.
Таганскій прочиталъ графу статью. Сосѣди разговорились по этому поводу. Между дѣломъ, графъ просматривалъ новыя письма и вдругъ, пробѣжавъ одно изъ нихъ, сказалъ:
— Въ моемъ уфимскомъ имѣніи Огневкѣ, какъ пишетъ управляющій Кошицъ, началась сильная тифозная эпидемія... Говоритъ, что тамъ почти нѣтъ лѣкарей, и тифъ можетъ распространиться. Что мнѣ пришло въ голову, Петръ Васильевичъ? Не пригласить-ли намъ партію врачебной молодежи въ Уфимскую губернію? Я готовъ дать всѣмъ хорошіе прогоны и щедрое жалованье. Неправда-ли, это идея!
— Еще бы! воскликнулъ отзывчивый Таганскій. — Это превосходная мысль, графъ! Вы два добрыхъ и гуманнѣйшихъ дѣла сдѣлаете: край избавите или хоть облегчите отъ бѣды, а молодымъ людямъ дадите практику и заработокъ! Великолѣпно!
— Итакъ, голубчикъ, вы одобряете? надо ковать желѣзо, пока горячо. Сейчасъ я женѣ скажу...
Графъ сообщилъ объ эпидеміи графинѣ и вы
сказалъ свой проектъ. Въ тотъ же вечеръ Карамышевы и Таганскій составили смѣту расходовъ и планъ дѣйствій. Положено было собрать и послать въ Огневку и, вообще, всюду, гдѣ есть эпидемія, четыре партіи, изъ которыхъ каждая должна была заключать: двухъ врачей, четырехъ фельдшерицъ, двухъ фельдшеровъ и четырехъ сестеръ милосердія, т. е. по-просту — нянекъ и сидѣлокъ, могущихъ помогать фельдшерамъ и ходить за больными въ огневскомъ лазаретѣ. А лазареты рѣшено было построить временные, въ четырехъ наиболѣе важныхъ пунктахъ, и каждый снабдить нужной утварью и медикаментами. Врачамъ было назначено, кромѣ прогоновъ взадъ и впередъ, по сту рублей жалованья въ мѣсяцъ, фельдшерамъ и фельдшерицамъ по шестидесяти рублей, нянькамъ по тридцати пяти. Кромѣ того, пища и чай назначалась графская.
Отъ этой смѣты Таганскій пришелъ въ окончательный восторгъ и вызвался на другой же день ѣхать въ столицу, во врачебное управленіе, начать хлопоты по разрѣшенію и призывъ молодежи.
— Нахлынетъ если много, то мы первыхъ по хронологическому порядку примемъ, а остальнымъ, скрѣпя сердце, откажемъ! говорилъ Таганскій прощаясь съ графомъ.
На другой же день онъ укатилъ въ столицу и въ два дня обдѣлалъ дѣла: подалъ куда слѣдуетъ прошеніе, соблюлъ всѣ формальности, кликнулъ въ газетахъ и въ медицинскихъ учрежденіяхъ кличъ и сталъ дожидаться претендентовъ.
Ждалъ онъ ровно пять дней, и въ этотъ промежутокъ времени... ни одного человѣка не явилось! На шестой день приползъ отставной фельдшеръ и привелъ кривую женщину, племянницу, какъ оказалось потомъ, желающую быть сидѣлкой.
1892 г., — 3 мая, № 17.
ГОДЪ XXVIII
ГОДЪ XXVIII.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ — 7 р., ½ года — 4 р.; съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к., съ перес. 9 р. и 5. р. За границу, въ предѣлахъ Почт. союза — 12 р., внѣ союза — по особому тарифу. Годов. подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: „Басни Крылова въ лицахъˮ. Полугодовые не имѣютъ права на премію.
№№ у разносчиковъ — 20 к.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильникаˮ. — Москва, Тверская, домъ Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи — понедѣльникъ и четвергъ съ 3 до 5 ч. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и совращаемо, по у смотренію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 к.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 30 к., послѣ 1 ІЮЛЯ. — 30 к.
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля, въ Москвѣ,
на Мясницкой, д. Спиридонова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
СОВѢТЪ МЕФИСТОФЕЛЯ
И совѣсть и честь все бро
сай на дорогѣ,
Пускаясь въ житейскій вояжъ: Тѣмъ легче свершить можно
путь безъ тревоги, Чѣмъ меньше съ тобою багажъ!
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Рыба ищетъ — гдѣ глубже, Московская дума взяла нѣсколько подводъ и перевезла всю неписанную бумагу на Воскресенскую площадь.
Такимъ образомъ «переселенческій вопросъразрѣшенъ городской думой коротко и безповоротно.
На новомъ мѣстѣ наша дума устроилась основательно: кирпичное зданіе, глубокія сѣни, задумчивыя окна, самодовлѣющая крыша — и веселенькіе виды! Спать на такомъ мѣстѣ было бы непростительно, хотя новое зданіе и изображено у насъ въ видѣ кровати. — Это игра судьбы!.. «Городская кровать» — это историческій и кирпичный документъ для потомства, за который всѣ современники должны быть благодарны. Бумаги могутъ быть съѣдены крысами — и изъ «дѣлъ» не видно будетъ «дѣянія гласныхъ», но, при взглядѣ на зданіе думы, всякій скажетъ: «здѣсь люди когдато спали»!.. И представьте себѣ, что это можетъ оказаться несправедливостью: люди спали на Воздвиженкѣ, но неужели они будутъ спать «на площади», на виду у всѣхъ?! — Нельзя, милостивые государи, господа гласные! Можете «устроиться» удобно, мягко и просторно въ новомъ зданіи, но нельзя тутъ заснуть: кромѣ «вѣчнаго шума» извощиковъ и движенія конки, вы должны имѣть въ виду еще вѣчный законъ природы, который гласитъ: «подъ лежачій камень вода не бѣжитъ» вѣчное движеніе «человѣчества», кото
рое, дефилируя передъ вашими окнами, будетъ съ укоризной качать головой и говорить: «а они все-таки спятъ!.. » Хотя среди гласныхъ нѣтъ ни
одного Галилея, тѣмъ ее менѣе всякій изъ нихъ, навѣрно, въ состояніи «топнуть ногой» и сказать, что «она вертится»! Да съ, господа гласные, вы совершенно правы — земля вертится, и вмѣстѣ съ землей вертится новое зданіе городской думы. Нельзя вамъ быть въ вѣчномъ покоѣ, когда все находится въ «вѣчномъ движеніи»! «Не только свѣта, что въ окошкѣ». Пусть изъ вашихъ оконъ видна Большая московская гостиница, но есть еще цѣлый старый и новый свѣтъ — и всѣ ждутъ отъ васъ новыхъ дѣлъ на новомъ мѣстѣ!
Петербургская дума находится въ другомъ положеніи. Она находится на старомъ мѣстѣ, но проводитъ ежедневно новыя тенденціи, гласныхъ спроваживаетъ за двери — и, вообще, проводитъ время очень весело! Успѣхъ всегда кружитъ голову. Съ тѣхъ поръ, какъ петербургская дума «успѣшно» закупила муку въ Лабавѣ и усердно продавала ее на «съѣденіе скотамъ», она вообразила себя на мысѣ «Доброй надежды» — и выкидываетъ одно колѣнцо за другимъ.
По истинѣ жаль, что въ засѣданіяхъ Петербургской думы не участвуетъ теперь фонографъ Эдиссона, а то газетные отчеты слишкомъ блѣдно рисуютъ «пикантные дебаты». Въ провинціи только догадываются, что «въ Петербургѣ весело», но это еще далеко отъ живыхъ впечатлѣній натуры. Въ натурѣ дебаты имѣютъ характеръ моральныхъ пощечинъ, убѣдительныхъ затрещинъ и колѣнокъ между фалдами сюртука. — Фонографъ все это передалъ бы добросовѣстно...
ПРОВИНЦІАЛЬНЫЙ
ИДЕАЛИСТЪ.
Помѣщикъ Петръ Васильевичъ Таганскій сидѣлъ и читалъ газеты. Его заинтере
совала статья подъ названіемъ: «перепроизводство интеллигентныхъ силъ». Въ статьѣ задавался вопросъ, что намъ дѣлать съ образованными людьми, которые, живя въ столицѣ, не знаютъ къ чему приложить руки. Такъ напримѣръ, въ особенности, молодые врачи, тщетно ожидая назначенія въ провинцію, сидятъ у моря и по нѣскольку лѣтъ ждутъ погоды, едва зарабатывая себѣ кусокъ хлѣба на пропитаніе. Дальше въ статьѣ доказывалось, что провинція вовсе не такъ богата свободными мѣстами, какъ у насъ сложилось о томъ ходячее мнѣніе, и что провинція представляется хлѣбной только для ничтожной доли интеллигентныхъ людей, являющихся съ предложеніемъ своего интеллигентнаго труда и знаній. Статью писалъ, повидимому, врачъ. Положеніе докторовъ въ столицѣ рисовалось такими мрачными красками, что помѣщикъ Таганскій, человѣкъ чуткій и добрый, искренно соболѣзновалъ о молодыхъ людяхъ, получившихъ высшее образованіе и сидящихъ въ Москвѣ и Петербургѣ почти безъ всякаго дѣла.
— Не землю же ему пахать! думалъ Петръ Васильевичъ про молодого врача или учителя. — Онъ этого не изучалъ, да и силы у него въ университетѣ призасохли...
Таганскій сложилъ газету съ интересной статьей вчетверо, засунулъ въ боковой карманъ и велѣлъ
прислугѣ распорядиться, чтобы ему осѣдлали «Письмоносца» — верховую лошадь Таганскаго. Затѣмъ, натянувъ высокіе сапоги, помѣщикъ надѣлъ картузъ, взялъ хлыстъ, вышелъ на дворъ и, сѣвъ на темносѣраго «Письмоносца», поѣхалъ рысью къ сосѣду, графу Карамышеву, съ которымъ Таганскій былъ въ хорошихъ отношеніяхъ и арендовалъ у него мельницу. Графа онъ засталъ дома за чтеніемъ писемъ.
— Интересную статью принесъ я вамъ, Евгеній Владиміровичъ! сказалъ Таганскій — Послушайте, что пишутъ о нашихъ молодыхъ врачахъ, учителяхъ и вообще о молодой плеядѣ образованныхъ людей... Безъ хлѣба пропадаютъ... Да вотъ, не угодно ли, я прочту.
Таганскій прочиталъ графу статью. Сосѣди разговорились по этому поводу. Между дѣломъ, графъ просматривалъ новыя письма и вдругъ, пробѣжавъ одно изъ нихъ, сказалъ:
— Въ моемъ уфимскомъ имѣніи Огневкѣ, какъ пишетъ управляющій Кошицъ, началась сильная тифозная эпидемія... Говоритъ, что тамъ почти нѣтъ лѣкарей, и тифъ можетъ распространиться. Что мнѣ пришло въ голову, Петръ Васильевичъ? Не пригласить-ли намъ партію врачебной молодежи въ Уфимскую губернію? Я готовъ дать всѣмъ хорошіе прогоны и щедрое жалованье. Неправда-ли, это идея!
— Еще бы! воскликнулъ отзывчивый Таганскій. — Это превосходная мысль, графъ! Вы два добрыхъ и гуманнѣйшихъ дѣла сдѣлаете: край избавите или хоть облегчите отъ бѣды, а молодымъ людямъ дадите практику и заработокъ! Великолѣпно!
— Итакъ, голубчикъ, вы одобряете? надо ковать желѣзо, пока горячо. Сейчасъ я женѣ скажу...
Графъ сообщилъ объ эпидеміи графинѣ и вы
сказалъ свой проектъ. Въ тотъ же вечеръ Карамышевы и Таганскій составили смѣту расходовъ и планъ дѣйствій. Положено было собрать и послать въ Огневку и, вообще, всюду, гдѣ есть эпидемія, четыре партіи, изъ которыхъ каждая должна была заключать: двухъ врачей, четырехъ фельдшерицъ, двухъ фельдшеровъ и четырехъ сестеръ милосердія, т. е. по-просту — нянекъ и сидѣлокъ, могущихъ помогать фельдшерамъ и ходить за больными въ огневскомъ лазаретѣ. А лазареты рѣшено было построить временные, въ четырехъ наиболѣе важныхъ пунктахъ, и каждый снабдить нужной утварью и медикаментами. Врачамъ было назначено, кромѣ прогоновъ взадъ и впередъ, по сту рублей жалованья въ мѣсяцъ, фельдшерамъ и фельдшерицамъ по шестидесяти рублей, нянькамъ по тридцати пяти. Кромѣ того, пища и чай назначалась графская.
Отъ этой смѣты Таганскій пришелъ въ окончательный восторгъ и вызвался на другой же день ѣхать въ столицу, во врачебное управленіе, начать хлопоты по разрѣшенію и призывъ молодежи.
— Нахлынетъ если много, то мы первыхъ по хронологическому порядку примемъ, а остальнымъ, скрѣпя сердце, откажемъ! говорилъ Таганскій прощаясь съ графомъ.
На другой же день онъ укатилъ въ столицу и въ два дня обдѣлалъ дѣла: подалъ куда слѣдуетъ прошеніе, соблюлъ всѣ формальности, кликнулъ въ газетахъ и въ медицинскихъ учрежденіяхъ кличъ и сталъ дожидаться претендентовъ.
Ждалъ онъ ровно пять дней, и въ этотъ промежутокъ времени... ни одного человѣка не явилось! На шестой день приползъ отставной фельдшеръ и привелъ кривую женщину, племянницу, какъ оказалось потомъ, желающую быть сидѣлкой.