Таганскій поѣхалъ по лѣчебницамъ и снова кликнулъ кличъ. До въ лѣчебницахъ ему посовѣтовали съѣздить лично къ молодымъ врачамъ и дали адресы. Таганскій поѣхалъ
— Сколько жалованья? спросилъ его первый молодой врачъ, жившій въ третьемъ этажѣ на окраинѣ столицы. — Сто рублей? Мало... Не изъ за чего рисковать... Извините, не поѣду...
Другой медицинскій юноша отговорился родственниками
— Меня, знаете, такъ далеко не отпустятъ... — Но, милостивый государь, вы хорошее жалованье получите, награду отъ графа...
— Далеко... не могу... Можно ли въ такую глушь забираться!
Таганскій измѣнилъ тактику.
— На сколько вы имѣете практики въ мѣсяцъ? задалъ онъ вопросъ третьему врачу.
— На рубль семьдесятъ пять копѣекъ, отвѣчалъ тотъ. — До крайней мѣрѣ, за мартъ это у меня было...
— Желаете ѣхать въ Уфимскую губернію, приблизительно, мѣсяца на три, на четыре? Вотъ какое дѣло и вотъ какой гонораръ.
— Мм... Изъ столицы — въ Уфу... Трудно рѣшиться...
Да, вѣдь, у васъ здѣсь рубль семьдесятъ пять копѣекъ въ мѣсяцъ зарабатывается...
— За то, милостивый государь, я живу въ столицѣ... Помилуйте, центръ просвѣщенія... Я, вотъ, уроки даю, рублей сорокъ — пятьдесятъ зашибаю... театры, столичные люди...
— А тамъ благородная миссія! Поймите это, господинъ докторъ!
— Такъ-то оно такъ, но... извините, я подумаю, и васъ письменно извѣщу... До свиданія... Четвертый молодой докторъ прямо сказалъ:
— Озолотите, не поѣду. Я имѣю практику въ шестьдесятъ рублей и, понятно, нуждаюсь, но за то я въ столицѣ, мнѣ можетъ пофортунить, я вылѣчу какого нибудь гуся или туза, моя практика усотнится! А тамъ, хоть звѣзды съ неба схвати, все одинъ результатъ: полная непопулярность. Не поѣду. Прощайте.
Бѣдный Таганскій ѣздилъ, хлопоталъ, писалъ графу негодующія письма, но дѣло шло плохо. Наконецъ, четыре партіи были собраны. Ихъ наполнило восемь врачей, изъ которыхъ только одинъ былъ, дѣйствительно, молодой, недавно кончившій и свѣтло глядящій юноша, желавшій гдѣ бы то ни было, но приносить пользу и въ трудѣ зарабатывать свой хлѣбъ. Отъ этого врача Таганскій остался въ восторгѣ и лично обѣщалъ ему награду въ двѣсти рублей. Остальные доктора были изъ заштатныхъ больничныхъ старичковъ, два полицейскихъ — и тоже отставныхъ; все это народъ былъ изъ неудачниковъ, затертый столичными медицинскими орлами, коршунами и копчиками, какъ выражался о нихъ Таганскій въ письмахъ къ графу. Пользу они, конечно, приносить могли, но не та была идея у графа и у Таганскаго. Они хотѣли дать молодежи развернуть свои сочныя силы, дать работу горячимъ бой
цамъ, и какой же странный итогъ получился въ ихъ дѣлѣ!
Фельдшера и фельдшерицы съ няньками набрались скорѣе, но среди нихъ опять-таки почти не попадалось молоденькихъ птенцовъ. Это былъ тоже народъ бракованный, долго практиковавшій, вытѣсненный и захудалый въ безработицѣ. Но Таганскій былъ радъ хоть такимъ партіямъ. Онъ поскорѣе отослалъ ихъ въ Уфимскую губернію, а черезъ день сидѣлъ у графа съ графиней, всплескивалъ руками и энергично бранился.
— Срамъ, срамъ! кричалъ онъ, стуча рукой по газетѣ со статьей «перепроизводство интел
лигентныхъ силъ». — Стыдно писать подобную труху и лганье! У насъ если есть какое интеллигентное перепроизводство, такъ это препроизводство интеллигентнаго эгоизма, привычки къ столичнымъ кафе-шантанамъ, эпидемія любви къ столичной праздности и мишурѣ!
— Полно, успокоивалъ Таганскаго графъ. — Просто намъ, голубчикъ, не посчастливилось... Просто вы попадали на такихъ людей, которые плохи. А попади на хорошихъ, не то бы говорили...
— Нѣтъ, графъ, оставьте! Это вы по своей добротѣ такъ говорите! восклицалъ Таганскій и, стуча по статьѣ, продолжалъ съ гнѣвомъ повторять:
— Стыдно такъ лгать, нечестно!..
А. А. Чацкій.
Почему, спрашивается, «неугомонный Брэдложилъ въ Англіи и Лоръ во Франціи, когда Шауманъ и Кедринъ добились въ Петербургѣ гораздо большаго — ихъ удалили на цѣлые семь дней съ «выдающимся скандаломъ»! — «Милостивые государи — бацъ! — Я протестую — трахъ!! — Прошу занести въ протоколъ — бацъ-бацъ, трахъ-тарарахъ!!.. » Вотъ какіе великолѣпные отчеты доставляетъ теперь Петербургская дума...
Для провинціи, во всякомъ случаѣ, это не только поучительно, но и весьма утѣшительно: она давно уже нуждается въ примѣрѣ для оживленія. Петербургская дума показала, какимъ образомъ это дѣлается: собрались, отдѣлали другъ друга во всю ивановскую и попросили сторожа закрыть засѣданіе! Недалеко, вѣроятно, то время, когда гласные при встрѣчѣ будутъ только угощать другъ друга «по ланитамъ» — и даже краснѣть не будутъ...
Американцы, которые привезли намъ хорошую муку, разскажутъ, вѣроятно, за океаномъ, что хотя наши муниципалы не умѣютъ отличить хлѣбъ отъ камня, тѣмъ не менѣе они понимаютъ толкъ въ стиркѣ грязнаго бѣлья.
Провинція тоже не дремлетъ и время отъ времени она доставляетъ матеріалъ для юмористики. «Матеріалъ», обыкновенно, накапливается годами невѣдомо для міра и выползаетъ наружу изъ выѣденнаго яйца. Такова послѣдняя «саратовская исторія», изъ-за которой до сихъ поръ не перестаютъ ломать перья и портить бумагу. Вмѣсто выѣденнаго яйца, тамъ былъ «простой фельдшеръ», и, еслибы не фельдшеръ, никто никогда не зналъ бы, «чѣмъ страдаетъ» саратовская интеллигенція. Фельдшеръ заставилъ «выйти изъ себя» предсѣдателя, а за симъ всѣхъ врачей — изъ состава земской службы.
Изъ стоячаго болота дѣло было перенесено на почву принципіальную — и тогда оказалось, что принципіально всѣ должны разойтись въ разныя стороны. Фельдшеръ сыгралъ роль бомбы, которая «взорвала» всѣхъ: отъ санитарнаго совѣта не осталось и слѣда.
Въ химіи существуетъ очень «интересная бумажка», извѣстная подъ названіемъ «лакмусовой»: она обладаетъ свойствомъ опредѣлять составъ той жидкости, въ которую ее опускаютъ при анализѣ. — Намъ думается, что, для опредѣленія состава той болотной жидкости, въ которой процвѣтаютъ наши интеллигентные дѣятели, достаточно опустить бумажку, извѣстную подъ названіемъ
«кредитной», и тогда можно тотчасъ убѣдиться въ томъ, что тамъ больше кислятины, чѣмъ соли. Можетъ быть, даже бумажка покраснѣетъ: интеллигенты же «краснѣть», кажется, не въ состояніи.
ДУМЕЦЪ — ДУМЦУ. (Современный романсъ).
Брось-ка, другъ, смотрѣть угрюмо! Вновь отстроенная дума
Намъ не дастъ скорбей: Черезъ пень валить колоду
И толочь, какъ прежде, воду Будемъ мы и въ ней.
Саз.
ВЪ ОЖИДАНІИ ЦИКЛОНА.
— Что такое „циклонъˮ, Иванъ Петровичъ?.. — Это, такъ сказать, вальсирующая буря, Ольга Павловна...
— Циклонъ, говорятъ, иногда цѣлые дома съ мѣста сдвигаетъ... — Случается...
— Вотъ если бы онъ мой домишко съ Плющихи да на Тверскую переставилъ! Хорошо бы было...
— Домовладѣльцамъ теперь пыль съ дворовъ вывозить совсѣмъ не слѣдуетъ...
— Какъ такъ?..
— Налетитъ циклонъ и всю эту пыль съ собой унесетъ!..
п. с.
КЪ ПЕТЕРБУРГСКОМУ СКАНДАЛУ.
Новыя вѣянья бродятъ здѣсь видно, Здѣсь непокорный преслѣдуютъ духъ:
Гласный поспоритъ (какъ спорить не стыдно! ), Спорщика тотчасъ прогонятъ обидно,
Двое поспорятъ — такъ выведутъ двухъ.
Какъ не родиться томительной думѣ?..
Что если спорить начнетъ большинство?.. Вѣрно тогда при скандалѣ и шумѣ
Выведутъ гласныхъ, a въ «Питерской думѣ» Будетъ безгласныхъ господъ торжество.
Бѣлый арапъ.
МОСКОВСКІЯ АРАБЕСКИ.
— Мѣщанская управа не очень-то жалуетъ своихъ служащихъ... — Какъ такъ?
— Да, ужъ сколько времени они сидятъ безъ жалованья!
Въ парфюмерномъ магазинѣ.
Пшютъ. — Люби мена!
Продавщица. — Вы съ ума сошли, милостивый государь?!
Пшютъ. — Да, вѣдь, я же у васъ духовъ „люби меняˮ спрашиваю, m-lle?! Развѣ у васъ они еще не поступали въ продажу?
— Гласные думы перебрались въ новое зданіе. — А новыми сонниками они обзавелись?
— Читалъ про крушеніе товарнаго поѣзда, устроенное на Московско-Курской дорогѣ быкомъ?
— Читалъ. Одна быки мосты поддерживаютъ, другіе вагоны сокрушаютъ. Чудеса!
— Въ Москвѣ школу мукомоловъ открыть собираются.
— Давно пора: все-таки адвокатамъ конкуренція будетъ.
Смотрѣли у Прянишникова „Страшный дворъ? “ — Я, батенька, каждый день на страшный дворъ собственнаго домохозяина Антисанитаров а смотрю... Надоѣло!
Уважительная причина.
— Ты чего ради духовное завѣщаніе-то писать такъ спѣшишь? Здоровъ, силенъ, молодъ...
— Завтра я дачу искать начинаю. Нужно же приготовиться.
— Я бы назвалъ нашихъ велосипедистовъ Иродами!
— Почему?
— Они занимаются избіеніемъ младенцевъ...
Аэль.
СКАЗКИ.
Все время мѣняетъ, скажу безъ опаски: Порядки и мнѣнья, легенды и сказки... О жабѣ, о волкѣ съ лисицею встарь
Немудрою занятъ былъ сказкой дикарь.
— Сколько жалованья? спросилъ его первый молодой врачъ, жившій въ третьемъ этажѣ на окраинѣ столицы. — Сто рублей? Мало... Не изъ за чего рисковать... Извините, не поѣду...
Другой медицинскій юноша отговорился родственниками
— Меня, знаете, такъ далеко не отпустятъ... — Но, милостивый государь, вы хорошее жалованье получите, награду отъ графа...
— Далеко... не могу... Можно ли въ такую глушь забираться!
Таганскій измѣнилъ тактику.
— На сколько вы имѣете практики въ мѣсяцъ? задалъ онъ вопросъ третьему врачу.
— На рубль семьдесятъ пять копѣекъ, отвѣчалъ тотъ. — До крайней мѣрѣ, за мартъ это у меня было...
— Желаете ѣхать въ Уфимскую губернію, приблизительно, мѣсяца на три, на четыре? Вотъ какое дѣло и вотъ какой гонораръ.
— Мм... Изъ столицы — въ Уфу... Трудно рѣшиться...
Да, вѣдь, у васъ здѣсь рубль семьдесятъ пять копѣекъ въ мѣсяцъ зарабатывается...
— За то, милостивый государь, я живу въ столицѣ... Помилуйте, центръ просвѣщенія... Я, вотъ, уроки даю, рублей сорокъ — пятьдесятъ зашибаю... театры, столичные люди...
— А тамъ благородная миссія! Поймите это, господинъ докторъ!
— Такъ-то оно такъ, но... извините, я подумаю, и васъ письменно извѣщу... До свиданія... Четвертый молодой докторъ прямо сказалъ:
— Озолотите, не поѣду. Я имѣю практику въ шестьдесятъ рублей и, понятно, нуждаюсь, но за то я въ столицѣ, мнѣ можетъ пофортунить, я вылѣчу какого нибудь гуся или туза, моя практика усотнится! А тамъ, хоть звѣзды съ неба схвати, все одинъ результатъ: полная непопулярность. Не поѣду. Прощайте.
Бѣдный Таганскій ѣздилъ, хлопоталъ, писалъ графу негодующія письма, но дѣло шло плохо. Наконецъ, четыре партіи были собраны. Ихъ наполнило восемь врачей, изъ которыхъ только одинъ былъ, дѣйствительно, молодой, недавно кончившій и свѣтло глядящій юноша, желавшій гдѣ бы то ни было, но приносить пользу и въ трудѣ зарабатывать свой хлѣбъ. Отъ этого врача Таганскій остался въ восторгѣ и лично обѣщалъ ему награду въ двѣсти рублей. Остальные доктора были изъ заштатныхъ больничныхъ старичковъ, два полицейскихъ — и тоже отставныхъ; все это народъ былъ изъ неудачниковъ, затертый столичными медицинскими орлами, коршунами и копчиками, какъ выражался о нихъ Таганскій въ письмахъ къ графу. Пользу они, конечно, приносить могли, но не та была идея у графа и у Таганскаго. Они хотѣли дать молодежи развернуть свои сочныя силы, дать работу горячимъ бой
цамъ, и какой же странный итогъ получился въ ихъ дѣлѣ!
Фельдшера и фельдшерицы съ няньками набрались скорѣе, но среди нихъ опять-таки почти не попадалось молоденькихъ птенцовъ. Это былъ тоже народъ бракованный, долго практиковавшій, вытѣсненный и захудалый въ безработицѣ. Но Таганскій былъ радъ хоть такимъ партіямъ. Онъ поскорѣе отослалъ ихъ въ Уфимскую губернію, а черезъ день сидѣлъ у графа съ графиней, всплескивалъ руками и энергично бранился.
— Срамъ, срамъ! кричалъ онъ, стуча рукой по газетѣ со статьей «перепроизводство интел
лигентныхъ силъ». — Стыдно писать подобную труху и лганье! У насъ если есть какое интеллигентное перепроизводство, такъ это препроизводство интеллигентнаго эгоизма, привычки къ столичнымъ кафе-шантанамъ, эпидемія любви къ столичной праздности и мишурѣ!
— Полно, успокоивалъ Таганскаго графъ. — Просто намъ, голубчикъ, не посчастливилось... Просто вы попадали на такихъ людей, которые плохи. А попади на хорошихъ, не то бы говорили...
— Нѣтъ, графъ, оставьте! Это вы по своей добротѣ такъ говорите! восклицалъ Таганскій и, стуча по статьѣ, продолжалъ съ гнѣвомъ повторять:
— Стыдно такъ лгать, нечестно!..
А. А. Чацкій.
Почему, спрашивается, «неугомонный Брэдложилъ въ Англіи и Лоръ во Франціи, когда Шауманъ и Кедринъ добились въ Петербургѣ гораздо большаго — ихъ удалили на цѣлые семь дней съ «выдающимся скандаломъ»! — «Милостивые государи — бацъ! — Я протестую — трахъ!! — Прошу занести въ протоколъ — бацъ-бацъ, трахъ-тарарахъ!!.. » Вотъ какіе великолѣпные отчеты доставляетъ теперь Петербургская дума...
Для провинціи, во всякомъ случаѣ, это не только поучительно, но и весьма утѣшительно: она давно уже нуждается въ примѣрѣ для оживленія. Петербургская дума показала, какимъ образомъ это дѣлается: собрались, отдѣлали другъ друга во всю ивановскую и попросили сторожа закрыть засѣданіе! Недалеко, вѣроятно, то время, когда гласные при встрѣчѣ будутъ только угощать другъ друга «по ланитамъ» — и даже краснѣть не будутъ...
Американцы, которые привезли намъ хорошую муку, разскажутъ, вѣроятно, за океаномъ, что хотя наши муниципалы не умѣютъ отличить хлѣбъ отъ камня, тѣмъ не менѣе они понимаютъ толкъ въ стиркѣ грязнаго бѣлья.
Провинція тоже не дремлетъ и время отъ времени она доставляетъ матеріалъ для юмористики. «Матеріалъ», обыкновенно, накапливается годами невѣдомо для міра и выползаетъ наружу изъ выѣденнаго яйца. Такова послѣдняя «саратовская исторія», изъ-за которой до сихъ поръ не перестаютъ ломать перья и портить бумагу. Вмѣсто выѣденнаго яйца, тамъ былъ «простой фельдшеръ», и, еслибы не фельдшеръ, никто никогда не зналъ бы, «чѣмъ страдаетъ» саратовская интеллигенція. Фельдшеръ заставилъ «выйти изъ себя» предсѣдателя, а за симъ всѣхъ врачей — изъ состава земской службы.
Изъ стоячаго болота дѣло было перенесено на почву принципіальную — и тогда оказалось, что принципіально всѣ должны разойтись въ разныя стороны. Фельдшеръ сыгралъ роль бомбы, которая «взорвала» всѣхъ: отъ санитарнаго совѣта не осталось и слѣда.
Въ химіи существуетъ очень «интересная бумажка», извѣстная подъ названіемъ «лакмусовой»: она обладаетъ свойствомъ опредѣлять составъ той жидкости, въ которую ее опускаютъ при анализѣ. — Намъ думается, что, для опредѣленія состава той болотной жидкости, въ которой процвѣтаютъ наши интеллигентные дѣятели, достаточно опустить бумажку, извѣстную подъ названіемъ
«кредитной», и тогда можно тотчасъ убѣдиться въ томъ, что тамъ больше кислятины, чѣмъ соли. Можетъ быть, даже бумажка покраснѣетъ: интеллигенты же «краснѣть», кажется, не въ состояніи.
ДУМЕЦЪ — ДУМЦУ. (Современный романсъ).
Брось-ка, другъ, смотрѣть угрюмо! Вновь отстроенная дума
Намъ не дастъ скорбей: Черезъ пень валить колоду
И толочь, какъ прежде, воду Будемъ мы и въ ней.
Саз.
ВЪ ОЖИДАНІИ ЦИКЛОНА.
— Что такое „циклонъˮ, Иванъ Петровичъ?.. — Это, такъ сказать, вальсирующая буря, Ольга Павловна...
— Циклонъ, говорятъ, иногда цѣлые дома съ мѣста сдвигаетъ... — Случается...
— Вотъ если бы онъ мой домишко съ Плющихи да на Тверскую переставилъ! Хорошо бы было...
— Домовладѣльцамъ теперь пыль съ дворовъ вывозить совсѣмъ не слѣдуетъ...
— Какъ такъ?..
— Налетитъ циклонъ и всю эту пыль съ собой унесетъ!..
п. с.
КЪ ПЕТЕРБУРГСКОМУ СКАНДАЛУ.
Новыя вѣянья бродятъ здѣсь видно, Здѣсь непокорный преслѣдуютъ духъ:
Гласный поспоритъ (какъ спорить не стыдно! ), Спорщика тотчасъ прогонятъ обидно,
Двое поспорятъ — такъ выведутъ двухъ.
Какъ не родиться томительной думѣ?..
Что если спорить начнетъ большинство?.. Вѣрно тогда при скандалѣ и шумѣ
Выведутъ гласныхъ, a въ «Питерской думѣ» Будетъ безгласныхъ господъ торжество.
Бѣлый арапъ.
МОСКОВСКІЯ АРАБЕСКИ.
— Мѣщанская управа не очень-то жалуетъ своихъ служащихъ... — Какъ такъ?
— Да, ужъ сколько времени они сидятъ безъ жалованья!
Въ парфюмерномъ магазинѣ.
Пшютъ. — Люби мена!
Продавщица. — Вы съ ума сошли, милостивый государь?!
Пшютъ. — Да, вѣдь, я же у васъ духовъ „люби меняˮ спрашиваю, m-lle?! Развѣ у васъ они еще не поступали въ продажу?
— Гласные думы перебрались въ новое зданіе. — А новыми сонниками они обзавелись?
— Читалъ про крушеніе товарнаго поѣзда, устроенное на Московско-Курской дорогѣ быкомъ?
— Читалъ. Одна быки мосты поддерживаютъ, другіе вагоны сокрушаютъ. Чудеса!
— Въ Москвѣ школу мукомоловъ открыть собираются.
— Давно пора: все-таки адвокатамъ конкуренція будетъ.
Смотрѣли у Прянишникова „Страшный дворъ? “ — Я, батенька, каждый день на страшный дворъ собственнаго домохозяина Антисанитаров а смотрю... Надоѣло!
Уважительная причина.
— Ты чего ради духовное завѣщаніе-то писать такъ спѣшишь? Здоровъ, силенъ, молодъ...
— Завтра я дачу искать начинаю. Нужно же приготовиться.
— Я бы назвалъ нашихъ велосипедистовъ Иродами!
— Почему?
— Они занимаются избіеніемъ младенцевъ...
Аэль.
СКАЗКИ.
Все время мѣняетъ, скажу безъ опаски: Порядки и мнѣнья, легенды и сказки... О жабѣ, о волкѣ съ лисицею встарь
Немудрою занятъ былъ сказкой дикарь.