— Что у васъ тамъ?!
— Бѣлыя мыши, дядюшка.
— Брр... откуда вы эту гадость взяли? — Онѣ прелестны, дядюшка. Взгляните.
— Оставьте меня въ покоѣ съ вашими мышами! Л человѣкъ нервный. И сѣрыхъ то до смерти боюсь, а ужъ бѣлыя... уфъ!.. это даже неестественно для мыши — быть бѣлою... Зачѣмъ онѣ вамъ понадобились?
— Онѣ танцуютъ, дядюшка. А еще у насъ есть обязьянка. Пресмѣшная. Она, дядюшка, вчера взяла вашу чернильницу и ну по кабинету красить! Такая забавница. А еще — попугай.
Попугая дядюшка, впрочемъ, и самъ замѣтилъ, потому что тотъ давно уже кричалъ ему:
— Дуракъ! колпакъ! тюфякъ! телятина!
Дамы тѣмъ временемъ извлекли изъ футляра аристонъ. Раздались звуки „Прекрасной Еленыˮ. Мыши въ клѣткѣ запрыгали, попугай заоралъ паче прежняго, обезьянка скакала по стульямъ, дѣти визжали, Полина пѣла, Лиза подтягивала съ жестикуляцій. Иванъ Ивановичъ стоялъ посреди этого содомскаго вопля неподвижный, какъ соляной столбъ, и столько же понималъ, что съ нимъ дѣлается. Пользуясь азартомъ дамъ, увлеченныхъ до самозабвенія аристономъ, обезьянкой, бѣлыми мышами и попугаемъ, онъ тихонько выбрался изъ столовой и прошелъ въ свою спальню. Но здѣсь — первое, что бросилось ему въ глаза, были ноги огромнаго размѣра, въ сапогахъ размѣра еще большаго, горизонтально протянутыя на его кровати, по бѣлому байковому одѣялу.
— Это что такое?! возопилъ несчастный, —
послушайте... вы! кто вы такой? какъ вы смѣете взбираться па мою постель и еще съ ногами?
— Что жъ? я ничего. Я ноги, пожалуй, сниму, возразилъ незнакомецъ снисходительнымъ басомъ, — чего вы горячитесь? не понимаю. Вы Иванъ Ивановичъ что ли?
— А чорть меня знаетъ, кто я такой, гдѣ я, зачѣмъ я, почему я! Былъ Иванъ Ивановичъ, а теперь меня, кажется, подмѣнили и не то я хозяинъ этой квартиры, не то никогда въ ней и не бывалъ. Вы то что за птица?
— Я штыкъ-юнкеръ въ отставкѣ, Антипъ Ипсилонъ, женихъ Полины Иксъ. — Да она же замужемъ?!
— Разведется... А, впрочемъ, я, можетъ быть, лучше на Лизѣ Игрэкъ женюсь. Обѣ канашки недурны. Только безъ прилагательнаго.
Иванъ Ивановичъ махнулъ рукой и направился въ кухню, гдѣ, наконецъ, нашелъ знакомое лицо — кухарку:
— Мавра! это ты? — Я, батюшка. — А тамъ кто?
— А кто жъ ихъ знаетъ, батюшка? Сродственники.
— А мы съ тобой съ ума не сошли? — Не могу знать, батюшка.
— Всѣ они здѣсь, по крайней мѣрѣ?! въ полномъ составѣ?
— Гдѣ тамъ, батюшка! Есть еще дядюшка Семенъ Ивановичъ, тетушка Прасковья Поликарповна, дочка ихъ — барышня Соня, барыня Надя...
— Довольно!
— Саша, Оля...
— Довольно, говорю!
Милые гости съѣли все, что можно было съѣсть въ домѣ, носили платье Ивана Ивановича, заложили нѣкоторыя его вещи, разсчитали старухуняньку, прослужившую въ домѣ двадцать лѣтъ, и наняли новую горничную; словомъ, — саранча прошла по квартирѣ! Налетали они изъ провинціи день за днемъ въ теченіе цѣлой недѣли.
— Что же мнѣ дѣлать? гамлетствовалъ Иванъ Ивановичъ, — выйти и крикнуть, какъ невѣста въ «Женитьбѣ»: пошли вонъ, дураки! или сперва послать за городовымъ.
Но ни на то, ни на другое не нашелъ въ себѣ рѣшимости. Кончилъ тѣмъ, что удралъ изъ собственнаго дома и, черезъ одного пріятеля посмѣлѣе себя, повелъ съ родственниками переговоры объ очищеніи оккупированной квартиры.
— Что жъ? мы уйдемъ! капитулировали родственники, — мы, вѣдь, почему къ нему пріѣхали? Думали, что, какъ онъ хорошее мѣсто занимаетъ, то у него большія деньги есть. А теперь видимъ, что онъ самъ еле-еле изворачивается. На что онъ намъ такой? Пусть онъ дастъ намъ по четвертной бумагѣ на физіономію, и шабашъ! Ноги нашей здѣсь не будетъ! духа не останется!
На томъ и порѣшили. Иванъ Ивановичъ въѣхалъ тріумфаторомъ въ свою освобожденную отъ нашествія квартиру, но даже и до сихъ поръ онъ не въ состояніи говорить о пережитой передрягѣ спокойно!!!
Spirifus Familiaris.
Напротивъ, намъ даже отрадно видѣть, что управцы восприняли съ пользою идеи, которыя проповѣдуетъ „Будильникъˮ. Мы всегда говорили, что въ городскомъ самоуправленіи каланча есть, была и пребываетъ символомъ стойкости, несокрушимости и прямизны. Во всѣхъ экстренныхъ, торжественныхъ и затрапезныхъ случаяхъ муниципалы должны непремѣнно имѣть въ виду каланчу. Мы только предостерегали — не принимать каланчу за зубочистку и не ковырять ею въ зубахъ послѣ общественной пирушки; каланча принадлежитъ обществу, а управцы принадлежатъ каланчѣ. Это аксіома. Дружно собираться вокругъ этого символа и хлопать другъ другу по животику — вотъ истинное назначеніе драгоцѣннаго городского человѣка!
«Испытаніямъ» конецъ!
Послѣ экзаменовъ всѣ „блѣдные отпрыскиˮ безъ различія направленій — реалисты, гимназисты, военные и гражданскіе — съ удовольствіемъ уписываютъ заслуженную ими простоквашу. Бѣдные и блѣдные молодые люди!! Вся кровь, потерянная ими во время испытаній, должна всецѣло пасть на голову Саллюстія и Ньютона.
Еслибъ добродушный Овидій предвидѣлъ, что онъ будетъ вѣками отнимать сонъ и аппетитъ у безбородыхъ молодыхъ людей и превратитъ юнцовъ — кровь съ молокомъ — въ кислыхъ старцевъ а lа простокваша, онъ бы такихъ «метаморфозъне дѣлалъ!
Бѣгство адвокатовъ и „несостоятельностьˮ новѣйшихъ гражданъ заставили задуматься «серьезныхъ людей» надъ тѣми отпрысками усовъ, которые немилосердно терзаются и изъ которыхъ потомъ выходятъ или безпомощная, дряблая «трава», или же плотоядные усы „кота въ сметанѣˮ. Кому же довѣрить капиталы и кому своихъ дочерей? Не подлежитъ сомнѣнію, что всѣ позднѣйшія «растраты» находятся въ прямой связи съ безумной «растратой молодыхъ силъ надъ условнымъ наклоненіемъ и величайшимъ вулканомъ Чимборасо»!
Какъ же быть? — Одни предлагаютъ сжечь всѣ книги и отправить „сразуˮ молодыхъ людей окончивать курсъ туда, гдѣ они все равно потомъ „доканчиваютъ послѣдній стаканъ. ˮ — Послѣ чего слѣдуетъ «тушеніе огней». Тогда «молодые кандидаты» встанутъ на второй день здоровые духомъ и тѣломъ!..
Другіе же, наоборотъ, предлагаютъ печатать въ ресторанахъ вмѣсто прейсъ-курантовъ и меню „повторительные курсыˮ химіи и законовѣдѣнія — и заставить, такимъ образомъ, молодыхъ людей задуматься и повторить пройденное прежде, чѣмъ они поднесутъ преступную чашу жизни ко рту. — Дудки, милостивые государи!
И книги и прейсъ-куранты могутъ ужиться отлично: дайте человѣку, понявшему „суть жизниˮ и видѣвшему примѣры своихъ родителей, книги въ руки — и онъ непремѣнно будетъ искать „человѣкаˮ, который ему подаетъ телячье рагу. А съ другой стороны, заставьте молодого человѣка цѣлый день гнаться за голубями и онъ кончитъ свои вожделѣнія на конюшнѣ и деньги оставитъ въ окошкѣ тотализатора. — Что лучше?
Лучше всего дѣйствовать на молодыхъ людей здоровымъ бифштексомъ и хорошимъ „примѣромъˮ.
МАЛЕНЬКІЯ ДЕРЗОСТИ.
— Читали? На пожарѣ нашли кости, — никакъ разобрать не могутъ, чьи онѣ: человѣчьи или коровьи?
— Нынче, батюшка, и при жизни-то человѣка отъ животнаго отличить трудно!
Въ „Фантазіиˮ.
— Какъ вамъ нравится Ева Сарси?
— Очень. Но зачѣмъ она танцуетъ въ театральныхъ костюмахъ? Было бы интереснѣе увидать ее въ ея собственномъ.
— Почему городская управа такъ хлопочетъ о водопроводѣ!
— А чтобъ гласные какъ можно скорѣе „воды въ ротъ набралиˮ.
Но случаю „прилета саранчиˮ.
— Папаша, что это за саранча такая, о которой ты читалъ въ газетахъ?
— А это, душечка, насѣкомыя такія особенныя... ну, какъ-бы тебѣ объяснить?.. Вродѣ нашихъ дачныхъ разнощиковъ провизіи.
На улицѣ.
— Что это за вагонъ конки зеленаго цвѣта?
— Вѣроятно, оштрафовали какъ слѣдуетъ. Позеленѣешь!
Маркизъ Враль.
ЭКЗАМЕНЫ. На систему зубренья Нелогичны нападки:
Горекъ корень ученья, Но плоды его сладки.
Вѣдь, и мы въ свое время Занимались долбнёю, Но тяжелое бремя Унеслося волною.
Намъ экзаменовъ страсти Очень близко знакомы,
Но теперь въ нашей власти Есть права и дипломы. Ради мудраго знанья, Ради правъ особливо, Всѣ сіи испытанья
Надо снесть терпѣливо. Декадентъ.
СКИТАЛЕЦЪ.
(Риѳмованная проза).
Москвичъ, ошалѣвъ, отъ Москвы оторвался родимой и въ Кунцево сдуру поѣхалъ, природой манимый. Бродилъ онъ по парку печальнѣй Мельмота — скитальца, бродилъ одиноко, лишь издали видѣлъ онъ Вальца. Чайкомъ напоила его самоварщица въ паркѣ, — на завтра горчишникъ, компрессъ и четыре припарки. И Кунцево бросилъ москвичъ, безпощадно ругая, и вотъ очутился онъ въ сѣни кусковскаго „Гаяˮ. Спросилъ ветчины онъ и рюмку вина за буфетомъ, а къ утру чуть чуть не простился, бѣдняга, со свѣтомъ. Кусковскую жизнь обозвалъ онъ, въ сердцахъ, идіотской и счастья поѣхалъ искать на Плѣши богородской; Тутъ барышенъ три милліона — боюсь, не навратьбы! — нашелъ онъ, пылающихъ страстью и жаждущихъ свадьбы. И понялъ москвичъ: не уйти мнѣ отъ этихъ плутовокъ! Коль здѣсь я останусь, окрутятъ еще до Петровокъ! Въ Сокольникахъ чувствовалъ странникъ себя очень мило, какъ вдругъ его за воротъ цапнулъ какой-то громила. Напрасно злодѣю москвичъ угрожалъ протоколомъ: къ заставѣ вернуться пришлось ему нищимъ и голымъ!..
Нить.
— Бѣлыя мыши, дядюшка.
— Брр... откуда вы эту гадость взяли? — Онѣ прелестны, дядюшка. Взгляните.
— Оставьте меня въ покоѣ съ вашими мышами! Л человѣкъ нервный. И сѣрыхъ то до смерти боюсь, а ужъ бѣлыя... уфъ!.. это даже неестественно для мыши — быть бѣлою... Зачѣмъ онѣ вамъ понадобились?
— Онѣ танцуютъ, дядюшка. А еще у насъ есть обязьянка. Пресмѣшная. Она, дядюшка, вчера взяла вашу чернильницу и ну по кабинету красить! Такая забавница. А еще — попугай.
Попугая дядюшка, впрочемъ, и самъ замѣтилъ, потому что тотъ давно уже кричалъ ему:
— Дуракъ! колпакъ! тюфякъ! телятина!
Дамы тѣмъ временемъ извлекли изъ футляра аристонъ. Раздались звуки „Прекрасной Еленыˮ. Мыши въ клѣткѣ запрыгали, попугай заоралъ паче прежняго, обезьянка скакала по стульямъ, дѣти визжали, Полина пѣла, Лиза подтягивала съ жестикуляцій. Иванъ Ивановичъ стоялъ посреди этого содомскаго вопля неподвижный, какъ соляной столбъ, и столько же понималъ, что съ нимъ дѣлается. Пользуясь азартомъ дамъ, увлеченныхъ до самозабвенія аристономъ, обезьянкой, бѣлыми мышами и попугаемъ, онъ тихонько выбрался изъ столовой и прошелъ въ свою спальню. Но здѣсь — первое, что бросилось ему въ глаза, были ноги огромнаго размѣра, въ сапогахъ размѣра еще большаго, горизонтально протянутыя на его кровати, по бѣлому байковому одѣялу.
— Это что такое?! возопилъ несчастный, —
послушайте... вы! кто вы такой? какъ вы смѣете взбираться па мою постель и еще съ ногами?
— Что жъ? я ничего. Я ноги, пожалуй, сниму, возразилъ незнакомецъ снисходительнымъ басомъ, — чего вы горячитесь? не понимаю. Вы Иванъ Ивановичъ что ли?
— А чорть меня знаетъ, кто я такой, гдѣ я, зачѣмъ я, почему я! Былъ Иванъ Ивановичъ, а теперь меня, кажется, подмѣнили и не то я хозяинъ этой квартиры, не то никогда въ ней и не бывалъ. Вы то что за птица?
— Я штыкъ-юнкеръ въ отставкѣ, Антипъ Ипсилонъ, женихъ Полины Иксъ. — Да она же замужемъ?!
— Разведется... А, впрочемъ, я, можетъ быть, лучше на Лизѣ Игрэкъ женюсь. Обѣ канашки недурны. Только безъ прилагательнаго.
Иванъ Ивановичъ махнулъ рукой и направился въ кухню, гдѣ, наконецъ, нашелъ знакомое лицо — кухарку:
— Мавра! это ты? — Я, батюшка. — А тамъ кто?
— А кто жъ ихъ знаетъ, батюшка? Сродственники.
— А мы съ тобой съ ума не сошли? — Не могу знать, батюшка.
— Всѣ они здѣсь, по крайней мѣрѣ?! въ полномъ составѣ?
— Гдѣ тамъ, батюшка! Есть еще дядюшка Семенъ Ивановичъ, тетушка Прасковья Поликарповна, дочка ихъ — барышня Соня, барыня Надя...
— Довольно!
— Саша, Оля...
— Довольно, говорю!
Милые гости съѣли все, что можно было съѣсть въ домѣ, носили платье Ивана Ивановича, заложили нѣкоторыя его вещи, разсчитали старухуняньку, прослужившую въ домѣ двадцать лѣтъ, и наняли новую горничную; словомъ, — саранча прошла по квартирѣ! Налетали они изъ провинціи день за днемъ въ теченіе цѣлой недѣли.
— Что же мнѣ дѣлать? гамлетствовалъ Иванъ Ивановичъ, — выйти и крикнуть, какъ невѣста въ «Женитьбѣ»: пошли вонъ, дураки! или сперва послать за городовымъ.
Но ни на то, ни на другое не нашелъ въ себѣ рѣшимости. Кончилъ тѣмъ, что удралъ изъ собственнаго дома и, черезъ одного пріятеля посмѣлѣе себя, повелъ съ родственниками переговоры объ очищеніи оккупированной квартиры.
— Что жъ? мы уйдемъ! капитулировали родственники, — мы, вѣдь, почему къ нему пріѣхали? Думали, что, какъ онъ хорошее мѣсто занимаетъ, то у него большія деньги есть. А теперь видимъ, что онъ самъ еле-еле изворачивается. На что онъ намъ такой? Пусть онъ дастъ намъ по четвертной бумагѣ на физіономію, и шабашъ! Ноги нашей здѣсь не будетъ! духа не останется!
На томъ и порѣшили. Иванъ Ивановичъ въѣхалъ тріумфаторомъ въ свою освобожденную отъ нашествія квартиру, но даже и до сихъ поръ онъ не въ состояніи говорить о пережитой передрягѣ спокойно!!!
Spirifus Familiaris.
Напротивъ, намъ даже отрадно видѣть, что управцы восприняли съ пользою идеи, которыя проповѣдуетъ „Будильникъˮ. Мы всегда говорили, что въ городскомъ самоуправленіи каланча есть, была и пребываетъ символомъ стойкости, несокрушимости и прямизны. Во всѣхъ экстренныхъ, торжественныхъ и затрапезныхъ случаяхъ муниципалы должны непремѣнно имѣть въ виду каланчу. Мы только предостерегали — не принимать каланчу за зубочистку и не ковырять ею въ зубахъ послѣ общественной пирушки; каланча принадлежитъ обществу, а управцы принадлежатъ каланчѣ. Это аксіома. Дружно собираться вокругъ этого символа и хлопать другъ другу по животику — вотъ истинное назначеніе драгоцѣннаго городского человѣка!
«Испытаніямъ» конецъ!
Послѣ экзаменовъ всѣ „блѣдные отпрыскиˮ безъ различія направленій — реалисты, гимназисты, военные и гражданскіе — съ удовольствіемъ уписываютъ заслуженную ими простоквашу. Бѣдные и блѣдные молодые люди!! Вся кровь, потерянная ими во время испытаній, должна всецѣло пасть на голову Саллюстія и Ньютона.
Еслибъ добродушный Овидій предвидѣлъ, что онъ будетъ вѣками отнимать сонъ и аппетитъ у безбородыхъ молодыхъ людей и превратитъ юнцовъ — кровь съ молокомъ — въ кислыхъ старцевъ а lа простокваша, онъ бы такихъ «метаморфозъне дѣлалъ!
Бѣгство адвокатовъ и „несостоятельностьˮ новѣйшихъ гражданъ заставили задуматься «серьезныхъ людей» надъ тѣми отпрысками усовъ, которые немилосердно терзаются и изъ которыхъ потомъ выходятъ или безпомощная, дряблая «трава», или же плотоядные усы „кота въ сметанѣˮ. Кому же довѣрить капиталы и кому своихъ дочерей? Не подлежитъ сомнѣнію, что всѣ позднѣйшія «растраты» находятся въ прямой связи съ безумной «растратой молодыхъ силъ надъ условнымъ наклоненіемъ и величайшимъ вулканомъ Чимборасо»!
Какъ же быть? — Одни предлагаютъ сжечь всѣ книги и отправить „сразуˮ молодыхъ людей окончивать курсъ туда, гдѣ они все равно потомъ „доканчиваютъ послѣдній стаканъ. ˮ — Послѣ чего слѣдуетъ «тушеніе огней». Тогда «молодые кандидаты» встанутъ на второй день здоровые духомъ и тѣломъ!..
Другіе же, наоборотъ, предлагаютъ печатать въ ресторанахъ вмѣсто прейсъ-курантовъ и меню „повторительные курсыˮ химіи и законовѣдѣнія — и заставить, такимъ образомъ, молодыхъ людей задуматься и повторить пройденное прежде, чѣмъ они поднесутъ преступную чашу жизни ко рту. — Дудки, милостивые государи!
И книги и прейсъ-куранты могутъ ужиться отлично: дайте человѣку, понявшему „суть жизниˮ и видѣвшему примѣры своихъ родителей, книги въ руки — и онъ непремѣнно будетъ искать „человѣкаˮ, который ему подаетъ телячье рагу. А съ другой стороны, заставьте молодого человѣка цѣлый день гнаться за голубями и онъ кончитъ свои вожделѣнія на конюшнѣ и деньги оставитъ въ окошкѣ тотализатора. — Что лучше?
Лучше всего дѣйствовать на молодыхъ людей здоровымъ бифштексомъ и хорошимъ „примѣромъˮ.
МАЛЕНЬКІЯ ДЕРЗОСТИ.
— Читали? На пожарѣ нашли кости, — никакъ разобрать не могутъ, чьи онѣ: человѣчьи или коровьи?
— Нынче, батюшка, и при жизни-то человѣка отъ животнаго отличить трудно!
Въ „Фантазіиˮ.
— Какъ вамъ нравится Ева Сарси?
— Очень. Но зачѣмъ она танцуетъ въ театральныхъ костюмахъ? Было бы интереснѣе увидать ее въ ея собственномъ.
— Почему городская управа такъ хлопочетъ о водопроводѣ!
— А чтобъ гласные какъ можно скорѣе „воды въ ротъ набралиˮ.
Но случаю „прилета саранчиˮ.
— Папаша, что это за саранча такая, о которой ты читалъ въ газетахъ?
— А это, душечка, насѣкомыя такія особенныя... ну, какъ-бы тебѣ объяснить?.. Вродѣ нашихъ дачныхъ разнощиковъ провизіи.
На улицѣ.
— Что это за вагонъ конки зеленаго цвѣта?
— Вѣроятно, оштрафовали какъ слѣдуетъ. Позеленѣешь!
Маркизъ Враль.
ЭКЗАМЕНЫ. На систему зубренья Нелогичны нападки:
Горекъ корень ученья, Но плоды его сладки.
Вѣдь, и мы въ свое время Занимались долбнёю, Но тяжелое бремя Унеслося волною.
Намъ экзаменовъ страсти Очень близко знакомы,
Но теперь въ нашей власти Есть права и дипломы. Ради мудраго знанья, Ради правъ особливо, Всѣ сіи испытанья
Надо снесть терпѣливо. Декадентъ.
СКИТАЛЕЦЪ.
(Риѳмованная проза).
Москвичъ, ошалѣвъ, отъ Москвы оторвался родимой и въ Кунцево сдуру поѣхалъ, природой манимый. Бродилъ онъ по парку печальнѣй Мельмота — скитальца, бродилъ одиноко, лишь издали видѣлъ онъ Вальца. Чайкомъ напоила его самоварщица въ паркѣ, — на завтра горчишникъ, компрессъ и четыре припарки. И Кунцево бросилъ москвичъ, безпощадно ругая, и вотъ очутился онъ въ сѣни кусковскаго „Гаяˮ. Спросилъ ветчины онъ и рюмку вина за буфетомъ, а къ утру чуть чуть не простился, бѣдняга, со свѣтомъ. Кусковскую жизнь обозвалъ онъ, въ сердцахъ, идіотской и счастья поѣхалъ искать на Плѣши богородской; Тутъ барышенъ три милліона — боюсь, не навратьбы! — нашелъ онъ, пылающихъ страстью и жаждущихъ свадьбы. И понялъ москвичъ: не уйти мнѣ отъ этихъ плутовокъ! Коль здѣсь я останусь, окрутятъ еще до Петровокъ! Въ Сокольникахъ чувствовалъ странникъ себя очень мило, какъ вдругъ его за воротъ цапнулъ какой-то громила. Напрасно злодѣю москвичъ угрожалъ протоколомъ: къ заставѣ вернуться пришлось ему нищимъ и голымъ!..
Нить.