БУДИЛЬНИКЪ
1892 г., — 5 іюля, № 26.
ГОДЪ XXVIII
ГОДЪ XXVIII.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ — 7 p. ½ года — 4 р.;
съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почт. союза — 12 р., внѣ союза — поособому тарифу. Годов. подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: „Басни Крылова въ лицахъˮ. Полугодовые не имѣютъ права на премію.
у разносчиковъ — 20 к.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильникаˮ: Москва, Тверская, домъ Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи — понедѣльникъ и четвергъ съ 3 до 5 ч. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое дли печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 к.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 30 к., послѣ 1 ІЮЛЯ — 80 к.
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Спиридонова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
СОВѢТЪ МЕФИСТОФЕЛЯ
Не лукавьте слишкомъ,
люди! Надо помнить и о томъ,
Что конецъ лисицы
всякой Въ магазинѣ мѣховомъ.
Отъ конторы редакціи „БУДИЛЬНИКАˮ.
Съ настоящимъ № 26 „Будильникаˮ разсылается подписчикамъ съ разсрочкой, уплатившимъ вто
рой взносъ, премія журнала за 1892 г.
„БАСНИ КРЫЛОВА въ ЛИЦАХЪˮ
О ТОМЪ и О СЕМЪ.
Никто такъ не понимаетъ человѣка, какъ собака! Она ближе всѣхъ къ нему по своему положенію, а равно въ отношеніи умственномъ и сердечномъ. Спутникъ, товарищъ, другъ дома — все это собака.
Но изъ всѣхъ животныхъ только люди живутъ между собой «какъ собаки»; вслѣдствіе этого собаки такъ часто бѣсятся. Есть, значитъ, отъ чего съ ума сойти. Къ счастью, среди идей, завѣщаннныхъ вѣками и изуродованныхъ людьми, сохранилась во всей своей первоначальной простотѣ идея о намордникахъ. Что можетъ быть проще, какъ надѣть намордникъ собакѣ, во избѣжаніе того, чтобъ она не «забылась» и не укусила за икру человѣка съ лучезарными намѣреніями! Всякая благоразумная собака сама предпочитаетъ шествовать въ намордникѣ, чѣмъ попасть въ «передѣлку». Многія благородныя собаки, наконецъ, носятъ свои намордники съ достоинствомъ, добросовѣстно исполняя всѣ обязанности, положенныя имъ судьбой...
Только ученые смотрятъ на «собачій вопросъ
съ довольно смѣшной точки зрѣнія — и возлагаютъ всѣ надежды на «прививку».
По мнѣнію ученыхъ, человѣкъ можетъ дать укусить себя въ любое мѣсто, лишь бы ему было привито предварительно «все нужное» по послѣдней методѣ. Хорошенькая метода, нечего сказать!
Благодаря ей, до сихъ поръ человѣчеству привили телячью матерію и «собачье бѣшенство»...
Но надо же принять во вниманіе, что не всѣ люди „такъ образованыˮ и не въ каждомъ уѣздномъ городѣ имѣется свой Пастеръ. Даже въ Москвѣ нѣтъ Пастера, а собакъ у насъ много.
Спрашивается: за что онѣ пользуются такой нечеловѣческой свободой?
Вѣроятно, оттого, что Москва, какъ пожилая дама, питаетъ слабость къ собакамъ.
Другого правдоподобнаго объясненія мы не находимъ.
Ничего нѣтъ невѣроятнаго въ томъ, что нищіе когда нибудь перестанутъ отравлять существованіе пѣшеходовъ «обыкновеннымъ манеромъ», а начнутъ донимать ихъ на велосипедѣ и велосипедомъ. Это тѣмъ болѣе вѣроятно, что людичеловѣки постепенно преобразовываются въ велосипедистовъ и нищимъ ничего не остается, какъ сѣсть на велосипедъ и поѣхать въ догонку за «человѣчествомъ». Нищенство всегда шло по пятамъ человѣка: оно идетъ за нимъ пѣшкомъ, сидитъ съ нимъ въ вагонѣ, «слѣдуетъ» за экипажемъ, перебирается изъ города на дачу и обратно; привѣтствуетъ его при рожденіи, улыбается
ИНИЦІАТОРЪ.
(Изъ области благихъ намѣреній).
Желалъ бы я знать, не сошелъ-ли съ ума мой достопочтенный другъ Иванъ Ильичъ? говорилъ задумчиво Петръ Петровичъ Лопаткинъ, съ недоумѣніемъ поглядывыя на развернутое письмо.
— А что такое случилось? спросила жена Лопаткина.
— Случилось какое-то диво въ рѣшетѣ... Вотъ, слушай: „не имѣю времени подробно тебѣ писать, дорогой Петръ Петровичъ, ибо тороплюсь въ баню, до которой, какъ тебѣ извѣстно, я охотникъ и сильный аматеръ. Объясню все при личномъ свиданіи, а теперь прошу тебя пріѣхать ко мнѣ завтра вечеромъ и привезти твои старые охотничьи сапоги, да только непремѣнно! Они мнѣ нужны для всемірной выставки въ Чикаго. Твой другъ и кумъ Иванъ Здобновъˮ.
— Неужели Здобновъ ѣдетъ въ Чикаго?!
— Не понимаю... Въ письмѣ сказано ясно: для выставки въ Чикаго. Но дѣло въ томъ, что Иванъ Ильичъ человѣкъ многосемейный, служащій, занятой, наклонный къ удару... Куда тутъ, къ бѣсу, разъѣзжать по американскимъ выставкамъ? Странно, крайне странно...
— Можетъ быть, онъ командированъ въ Чикаго?
— Кѣмъ это, позвольте спросить? Желѣзнодорожнымъ правленіемъ, гдѣ Здобновъ свои триста рублей въ мѣсяцъ, какъ изъ своего чемодана, вынимаетъ? Странно ты судишь, Катенька, очень странно...
На другой день Петръ Петровичъ захватилъ свои старые сапоги, въ которыхъ ходилъ на охоту
еще до законнаго брака, и поѣхалъ къ Здобнову, въ деревню Гусиная Печень.
Пріѣхавъ на дачу друга и кума, Лопаткинъ хотѣлъ отворить балконную дверь, но она оказалась запертой. Онъ постучался. Раздались осторожные шаги и ворчанье:
— Кого тамъ еще лукавые принесли?
Щелкнулъ замокъ, и на порогѣ выступила толстая фигура Здобнова.
— Петя! обрадовался хозяинъ. — Это ты, дружище? Не ждалъ тебя такъ рано... Ну, спасибо! А это что за свертокъ? Болотные сапоги? Ангелъ, ангелъ! За сапоги я тебя разцѣлую особенно... Нагнись-ка, нагнись!
— Постой, погоди! отбивался гость. —Ты мнѣ прежде, Иванъ Ильичъ, толкомъ разсказывай: ѣдешь ты на выставку въ Чикаго, или это было съ твоей стороны нѣкоторой игривостью воображенія?
— Я? ни Боже мой! Зачѣмъ я туда поѣду?
— Въ такомъ случаѣ, я вижу, что это фантошъ! Какъ, любезнѣйшій кумъ; въ дождь, слякоть, въ непогодь ты заставляешь меня ѣхать и везти какіе-то сапоги, чтобы потомъ похохотать? Это просто чортъ знаетъ, что такое!
— Ангелъ, за что ты сердишься? Болотные сапоги мнѣ нужны именно для выставки въ Чикаго Я хочу... Э! нѣтъ! Стой, горячка! Пойдемъ ко мнѣ въ комнату, я тебѣ все покажу... и тогда ты поймешь въ одинъ моментъ мою затѣю!
Хозяинъ схватилъ гостя и потащилъ къ себѣ. Лопаткинъ вошелъ въ кабинетъ Здобнова и принялся чихать отъ пыли, запаха персидской ромашки и скипидара. Вся комната, мебель, полъ и даже письменный столъ были завалены какимито странными вещами, въ большинствѣ случаевъ истрепанными и грязными. Поверхъ какой-то
огромной кучи лежалъ овчиной наружу худой во всѣхъ мѣстахъ полушубокъ; тутъ же стояли на
полу бутылки, старые лапти, обгорѣлый чубукъ давнихъ временъ валялось нѣсколько рубахъ съ косыми воротами, жилетки, виднѣлась какая-то посуда, кухонная утварь, въ стѣну воткнулся топоръ. Гость остановился изумленный.
— Все это... эти самыя вещи, всѣ до единой, въ томъ числѣ и твои болотные сапоги, за которые тебѣ гранъ-мерси, — все это есть транспортъ на всемірную выставку въ Чикаго!
— Зачѣмъ же это?!
— Затѣмъ, мой добрый, чтобы этимъ самымъ транспортомъ дать понятіе въ Америкѣ о томъ, каковы наши кустарно-промышленныя дѣлишки...
Петръ Петровичъ развелъ руками. — Однако, идею ты высидѣлъ!
— Н-да! Но ты, однако, находишь ее недурной? — Напротивъ, голубчикъ. Идея самая, прости пожалуйста, глупая и нелѣпая!
— Почему же нелѣпая?
— Потому, что это просто курамъ на смѣхъ! Въ Чикаго выставка серьезная, съ разными диковинками, художественными произведеніями, а тутъ... просто и слова не подыщешь! Такъ, куча старья, мѣшокъ татарина...
— Но пойми, это оригинально: дать разными старыми вещами дѣйствительную картину производительности. Пошлю мой транспортъ на собственныя деньги...
— Пошли, пошли... Знакомые тебя на смѣхъ поднимутъ, по всему городу слава пойдетъ, въ газеты угодишь...
— А почему, желалъ бы я знать?
— Сочтутъ тебя рехнувшимся. А враги сейчасъ ухватятся и начнутъ яму тебѣ рыть. Вотъ какъ слетишь съ своего теплаго мѣста, тогда, на досугѣ, отправляй куда хочешь транспорты...
— Скажите, пожалуйста! фыркнулъ Иванъ
1892 г., — 5 іюля, № 26.
ГОДЪ XXVIII
ГОДЪ XXVIII.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ — 7 p. ½ года — 4 р.;
съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почт. союза — 12 р., внѣ союза — поособому тарифу. Годов. подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: „Басни Крылова въ лицахъˮ. Полугодовые не имѣютъ права на премію.
у разносчиковъ — 20 к.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильникаˮ: Москва, Тверская, домъ Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи — понедѣльникъ и четвергъ съ 3 до 5 ч. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое дли печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 к.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 30 к., послѣ 1 ІЮЛЯ — 80 к.
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Спиридонова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
СОВѢТЪ МЕФИСТОФЕЛЯ
Не лукавьте слишкомъ,
люди! Надо помнить и о томъ,
Что конецъ лисицы
всякой Въ магазинѣ мѣховомъ.
Отъ конторы редакціи „БУДИЛЬНИКАˮ.
Съ настоящимъ № 26 „Будильникаˮ разсылается подписчикамъ съ разсрочкой, уплатившимъ вто
рой взносъ, премія журнала за 1892 г.
„БАСНИ КРЫЛОВА въ ЛИЦАХЪˮ
О ТОМЪ и О СЕМЪ.
Никто такъ не понимаетъ человѣка, какъ собака! Она ближе всѣхъ къ нему по своему положенію, а равно въ отношеніи умственномъ и сердечномъ. Спутникъ, товарищъ, другъ дома — все это собака.
Но изъ всѣхъ животныхъ только люди живутъ между собой «какъ собаки»; вслѣдствіе этого собаки такъ часто бѣсятся. Есть, значитъ, отъ чего съ ума сойти. Къ счастью, среди идей, завѣщаннныхъ вѣками и изуродованныхъ людьми, сохранилась во всей своей первоначальной простотѣ идея о намордникахъ. Что можетъ быть проще, какъ надѣть намордникъ собакѣ, во избѣжаніе того, чтобъ она не «забылась» и не укусила за икру человѣка съ лучезарными намѣреніями! Всякая благоразумная собака сама предпочитаетъ шествовать въ намордникѣ, чѣмъ попасть въ «передѣлку». Многія благородныя собаки, наконецъ, носятъ свои намордники съ достоинствомъ, добросовѣстно исполняя всѣ обязанности, положенныя имъ судьбой...
Только ученые смотрятъ на «собачій вопросъ
съ довольно смѣшной точки зрѣнія — и возлагаютъ всѣ надежды на «прививку».
По мнѣнію ученыхъ, человѣкъ можетъ дать укусить себя въ любое мѣсто, лишь бы ему было привито предварительно «все нужное» по послѣдней методѣ. Хорошенькая метода, нечего сказать!
Благодаря ей, до сихъ поръ человѣчеству привили телячью матерію и «собачье бѣшенство»...
Но надо же принять во вниманіе, что не всѣ люди „такъ образованыˮ и не въ каждомъ уѣздномъ городѣ имѣется свой Пастеръ. Даже въ Москвѣ нѣтъ Пастера, а собакъ у насъ много.
Спрашивается: за что онѣ пользуются такой нечеловѣческой свободой?
Вѣроятно, оттого, что Москва, какъ пожилая дама, питаетъ слабость къ собакамъ.
Другого правдоподобнаго объясненія мы не находимъ.
Ничего нѣтъ невѣроятнаго въ томъ, что нищіе когда нибудь перестанутъ отравлять существованіе пѣшеходовъ «обыкновеннымъ манеромъ», а начнутъ донимать ихъ на велосипедѣ и велосипедомъ. Это тѣмъ болѣе вѣроятно, что людичеловѣки постепенно преобразовываются въ велосипедистовъ и нищимъ ничего не остается, какъ сѣсть на велосипедъ и поѣхать въ догонку за «человѣчествомъ». Нищенство всегда шло по пятамъ человѣка: оно идетъ за нимъ пѣшкомъ, сидитъ съ нимъ въ вагонѣ, «слѣдуетъ» за экипажемъ, перебирается изъ города на дачу и обратно; привѣтствуетъ его при рожденіи, улыбается
ИНИЦІАТОРЪ.
(Изъ области благихъ намѣреній).
Желалъ бы я знать, не сошелъ-ли съ ума мой достопочтенный другъ Иванъ Ильичъ? говорилъ задумчиво Петръ Петровичъ Лопаткинъ, съ недоумѣніемъ поглядывыя на развернутое письмо.
— А что такое случилось? спросила жена Лопаткина.
— Случилось какое-то диво въ рѣшетѣ... Вотъ, слушай: „не имѣю времени подробно тебѣ писать, дорогой Петръ Петровичъ, ибо тороплюсь въ баню, до которой, какъ тебѣ извѣстно, я охотникъ и сильный аматеръ. Объясню все при личномъ свиданіи, а теперь прошу тебя пріѣхать ко мнѣ завтра вечеромъ и привезти твои старые охотничьи сапоги, да только непремѣнно! Они мнѣ нужны для всемірной выставки въ Чикаго. Твой другъ и кумъ Иванъ Здобновъˮ.
— Неужели Здобновъ ѣдетъ въ Чикаго?!
— Не понимаю... Въ письмѣ сказано ясно: для выставки въ Чикаго. Но дѣло въ томъ, что Иванъ Ильичъ человѣкъ многосемейный, служащій, занятой, наклонный къ удару... Куда тутъ, къ бѣсу, разъѣзжать по американскимъ выставкамъ? Странно, крайне странно...
— Можетъ быть, онъ командированъ въ Чикаго?
— Кѣмъ это, позвольте спросить? Желѣзнодорожнымъ правленіемъ, гдѣ Здобновъ свои триста рублей въ мѣсяцъ, какъ изъ своего чемодана, вынимаетъ? Странно ты судишь, Катенька, очень странно...
На другой день Петръ Петровичъ захватилъ свои старые сапоги, въ которыхъ ходилъ на охоту
еще до законнаго брака, и поѣхалъ къ Здобнову, въ деревню Гусиная Печень.
Пріѣхавъ на дачу друга и кума, Лопаткинъ хотѣлъ отворить балконную дверь, но она оказалась запертой. Онъ постучался. Раздались осторожные шаги и ворчанье:
— Кого тамъ еще лукавые принесли?
Щелкнулъ замокъ, и на порогѣ выступила толстая фигура Здобнова.
— Петя! обрадовался хозяинъ. — Это ты, дружище? Не ждалъ тебя такъ рано... Ну, спасибо! А это что за свертокъ? Болотные сапоги? Ангелъ, ангелъ! За сапоги я тебя разцѣлую особенно... Нагнись-ка, нагнись!
— Постой, погоди! отбивался гость. —Ты мнѣ прежде, Иванъ Ильичъ, толкомъ разсказывай: ѣдешь ты на выставку въ Чикаго, или это было съ твоей стороны нѣкоторой игривостью воображенія?
— Я? ни Боже мой! Зачѣмъ я туда поѣду?
— Въ такомъ случаѣ, я вижу, что это фантошъ! Какъ, любезнѣйшій кумъ; въ дождь, слякоть, въ непогодь ты заставляешь меня ѣхать и везти какіе-то сапоги, чтобы потомъ похохотать? Это просто чортъ знаетъ, что такое!
— Ангелъ, за что ты сердишься? Болотные сапоги мнѣ нужны именно для выставки въ Чикаго Я хочу... Э! нѣтъ! Стой, горячка! Пойдемъ ко мнѣ въ комнату, я тебѣ все покажу... и тогда ты поймешь въ одинъ моментъ мою затѣю!
Хозяинъ схватилъ гостя и потащилъ къ себѣ. Лопаткинъ вошелъ въ кабинетъ Здобнова и принялся чихать отъ пыли, запаха персидской ромашки и скипидара. Вся комната, мебель, полъ и даже письменный столъ были завалены какимито странными вещами, въ большинствѣ случаевъ истрепанными и грязными. Поверхъ какой-то
огромной кучи лежалъ овчиной наружу худой во всѣхъ мѣстахъ полушубокъ; тутъ же стояли на
полу бутылки, старые лапти, обгорѣлый чубукъ давнихъ временъ валялось нѣсколько рубахъ съ косыми воротами, жилетки, виднѣлась какая-то посуда, кухонная утварь, въ стѣну воткнулся топоръ. Гость остановился изумленный.
— Все это... эти самыя вещи, всѣ до единой, въ томъ числѣ и твои болотные сапоги, за которые тебѣ гранъ-мерси, — все это есть транспортъ на всемірную выставку въ Чикаго!
— Зачѣмъ же это?!
— Затѣмъ, мой добрый, чтобы этимъ самымъ транспортомъ дать понятіе въ Америкѣ о томъ, каковы наши кустарно-промышленныя дѣлишки...
Петръ Петровичъ развелъ руками. — Однако, идею ты высидѣлъ!
— Н-да! Но ты, однако, находишь ее недурной? — Напротивъ, голубчикъ. Идея самая, прости пожалуйста, глупая и нелѣпая!
— Почему же нелѣпая?
— Потому, что это просто курамъ на смѣхъ! Въ Чикаго выставка серьезная, съ разными диковинками, художественными произведеніями, а тутъ... просто и слова не подыщешь! Такъ, куча старья, мѣшокъ татарина...
— Но пойми, это оригинально: дать разными старыми вещами дѣйствительную картину производительности. Пошлю мой транспортъ на собственныя деньги...
— Пошли, пошли... Знакомые тебя на смѣхъ поднимутъ, по всему городу слава пойдетъ, въ газеты угодишь...
— А почему, желалъ бы я знать?
— Сочтутъ тебя рехнувшимся. А враги сейчасъ ухватятся и начнутъ яму тебѣ рыть. Вотъ какъ слетишь съ своего теплаго мѣста, тогда, на досугѣ, отправляй куда хочешь транспорты...
— Скажите, пожалуйста! фыркнулъ Иванъ