Бѣдная Болгарія!
Болгарскіе палочники поставили ее въ такое положеніе, что, по справедливому замѣчанію парижской печати, она готова молить, чтобы ее отдали обратно туркамъ.
«Нѣтъ такой пакости, на которую бы мы не рѣшились».
Этотъ милый девизъ господъ рыцарей большой дороги болгарскіе палочники во главѣ со Стамбуловымъ взяли девизомъ и для себя.
Во время недавняго процесса Каравелова, Георгіева, Попова и другихъ, они выкидывали такія откровенныя антраша, что софійскія стѣны краснѣли и падали въ обморокъ.
Процессомъ Каравелова современный рыцарь веревки и палки думалъ упрочить въ Болгаріи порядокъ.
Странный человѣкъ. Онъ думаетъ, что вопіющимъ безпорядкомъ можно упрочить порядокъ. Или у него своя точка зрѣнія на это:
— Чѣмъ больше безпорядку, тѣмъ больше порядку!
Когда въ Болгаріи заведется сплошной безпорядокъ, Стамбуловъ будетъ потирать руки;
— Такого порядка я и не ожидалъ! Я очень доволенъ существующимъ порядкомъ!
Не потому ли, что въ мутной водѣ безпорядка можно будетъ рыбу половить «порядкомъ? »
Что же дѣлаетъ маленькій болгарскій Неронъ во время кровожадныхъ туръ де-форсовъ своего вѣрнаго тигра?
1892 г., — 9 августа, № 31.
ГОДЪ XXVIII.
ГОДЪ XXVIII.
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля,
въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Спиридонова.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ — 7 р., ½ года — 4 р., съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 коп.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почтоваго союза 12 р. внѣ союза — по особому тарифу. Годовые подписчики, добавляющiе одинъ рубль, получаютъ премію: ˮБасни Крылова въ лицахъˮ. Полугодовые не имѣютъ права на премію.
№№ у разносчиковъ — по 20 коп.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильникаˮ:
Москва, Тверская, д. Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись адресъ и условія актора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 коп.; городского на иногородній до 1 іюля 1 р. 30 коп., послѣ 1 іюля — 80 коп.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
О ТОМЪ и О СЕМЪ.
У маленькаго Нерона нѣжная душа: онъ не можетъ видѣть крови и смерти. Во время злодѣйствъ онъ странствуетъ по вѣнскимъ кафешантанамъ.
Скоро, замѣтивъ Фердинанда въ кафешантанѣ, можно будетъ спрашивать:
— Кого то въ Болгаріи вѣшаютъ теперь?
Вообще, каждая палка о двухъ концахъ. И вообще, всему бываетъ конецъ.
Кажется, недалеко то время, когда любителю вѣнскихъ кафешантановъ незачѣмъ будетъ отказываться отъ любимыхъ удовольствій для поѣздокъ въ Болгарію.
А его вѣрному тигру придется смѣнить должность главнаго болгарскаго палочника на должность какого нибудь главнаго зулусскаго палача.
Въ сущности, онъ, можетъ быть, и не жалѣлъ бы объ этомъ. Но окладъ...
Сомнительно, чтобы даже главному зулусскому палачу былъ присвоенъ такой же большой окладъ, какъ главному болгарскому палочнику.
Большое событіе въ желѣзнодорожномъ дѣлѣ. „Подвижной составъˮ избранныхъ дѣятелей, съ „багажемъˮ научной техники, пришелъ въ движеніе. И дѣло-то, если хотите, самое неустойчивое въ мірѣ. Конечно, не въ томъ исключительномъ смыслѣ, что откосы сползаютъ, насыпи разрыхляются, паровозы простуживаются. Дѣло паровое и на всѣхъ парахъ стремится къ улучшенію.
Желѣзнодорожное дѣло — превосходный инструментъ. Нужно только, чтобы онъ былъ приспособленъ къ потребностямъ публики, а не наобо
Губернскій меценатъ.
(Типчикъ).
Петръ Петровичъ мечется.
Петръ Петровичъ въ отчаяніи.
Петру Петровичу 38 лѣтъ, — но съ нимъ еще такого скандала не случалось.
— Что теперь скажутъ про меня? Что подумаютъ?
Ужасъ! Ужасъ! Ужасъ.
Судя по тому, что Петръ Петровичъ мечется по городу съ букетомъ въ рукахъ, всякій губернскій обыватель скажетъ:
— Какая-нибудь актерка новая пріѣхала! И обыватель не ошибется.
Сегодня утромъ пріѣхала на гастроли опереточная примадонна Востроносова, — и Петръ Петровичъ не знаетъ, гдѣ она остановилась.
Вообразите положеньице!
А все каналья Иванъ! Не могъ, бестія, добудиться къ утреннему поѣзду.
Положимъ, и было вчера «поужинато», какъ любитъ выражаться редакторъ мѣстной газеты.
— Вотъ и прозѣвалъ! потерянно объясняетъ Петръ Петровичъ, заѣхавъ въ редакцію, — не приносили-ли вамъ хоть репортеры извѣстія, гдѣ она остановилась?
— Ничего, батенька, не приносили? Да еслибы и принесли, — такъ не зналъ-бы. Только что всталъ. Послѣ вчерашняго такъ голова трещитъ...
— Да ужъ, нечего сказать, благодарю васъ, Петръ Петровичъ, за моего муженька, говоритъ, выплывая въ редакцію, его супруга, — во-первыхъ, ему пить вредно, онъ и такъ Богъ знаетъ какую жизнь ведетъ! А во-вторыхъ, и номеръ изъ-за этого сегодня опоздалъ. Вѣдь, онъ въ шесть часовъ
домой явился, весь «мокрый», хоть выжми. Ужъ я кое-какъ номеръ составила. А что я понимаю? Вотъ статью какую-то о необходимости изгнанія Баттенберга въ газетѣ поставила. А Баттенбергъто, оказывается, лѣтъ семь какъ изгнанъ, съ тѣхъ поръ еще статья валялась. Развѣ я эти дѣла знаю? А отъ этого, вѣдь, газетѣ конфузъ. Сегодня двое приходили назадъ деньги требовать... Вы, говорятъ, намъ старый номеръ продали.
— Анна Львовна! Дорогая! кидается цѣловать ручки Петръ Петровичъ, — да развѣ можно было? Единственный представитель гласности во всей губерніи, будитель общественнаго мнѣнія, руководитель мысли, такъ сказать, — и мы въ кои-то вѣки его ужиномъ не покормимъ. Всѣхъ чествуемъ: актера, антрепренера, скульптора вотъ чествовали, — а онъ напейся, да бюстомъ-то, который для Петербургской выставки сдѣлалъ, кого-то по головѣ и тресни. Бюстъ въ дребезги, и его на три мѣсяца! Ужели мы представителя печати не почествуемъ? Что-же вы насъ за свиней считаете? А что до Баттенберга...
— Баттенбергъ что! угрюмо бурчитъ редакторъ, — Баттенбергъ всегда пустяками былъ. Можно завтра опроверженіе написать: вкралась, молъ, прискорбная опечатка, — вмѣсто „принцъ Баттенбергъˮ слѣдуетъ вездѣ читать: „принцъ Кобургъˮ. Вотъ и все. Досадно, что завтра номеръ скверный выйдетъ. Завтра фельетонъ Строчилова. А Строчиловъ, чай, послѣ вчерашняго, безъ заднихъ ногъ лежитъ...
— Ахъ, Иванъ Кузмичъ, Иванъ Кузмичъ! Да какъ-же было Строчилова не пригласить. Столпъ газеты. Мѣстный талантъ. Гордиться надо, — и вдругъ мы его ужинать не приглашаемъ! Впрочемъ, къ Строчилову-то я заѣду, повезу завтракать, рюмокъ пять въ него коньяку вонжу, онъ
вамъ такой фельетонецъ накатаетъ... Мое почтеніе, Анна Львовна!..
Петръ Петровичъ летитъ въ театръ. — Репетиція началась?
— Никакъ нѣтъ-съ. Скандалъ идетъ, — а репетиція еще не начиналась!
— Какъ не начиналась. Анемподистъ Ильичъ, какъ-же у васъ репетиція не начиналась?
— Какая репетиція! машетъ рукою антрепренеръ, — дернулъ васъ шутъ вчера хоръ ужинать приглашать! Могли-бы и безъ хорового пѣнія обойтись...
— Да, вѣдь, нельзя было, Анемподистъ Ильичъ, вѣдь, я такъ среди прочихъ меценатовъ и подписку дѣлалъ, чтобы для всѣхъ ужинъ, и для хора, и для всѣхъ...
— Ну, вотъ половина и не явилась, — не очухалась. А остальные скандалятъ, пѣть не хотятъ, — пары еще въ головѣ бродятъ.
— А вы ихъ штрафчикомъ.
— Чорта тутъ штрафчикомъ, когда имъ сегодня платить, а у меня въ карманѣ двѣ афишки. Вчера нарочно прикопилъ пятьсотъ цѣлковыхъ, — да всѣ за зеленымъ сукномъ и оставилъ. И охота вамъ была меня съ этими толстосумами играть сажать.
— Батенька, милый, нельзя! Вѣдь это тузы здѣшніе, меценаты и покровители. Надо-же васъ въ ихъ кругъ ввести...
Петръ Петровичъ узнаетъ адресъ примадонны а летитъ къ ней.
— А! Поэту! кричитъ онъ идущему по тротуару юношѣ въ старенькой крылаткѣ, — садитесь! Ѣдемъ! Примадоннѣ сейчасъ представлю, стихи ей сочините. Да что вы, батенька, такой кислый? Ужели со вчерашняго?
— Нынѣшнее не слаще! Письмо изъ журнала получилъ съ отказомъ. Недѣлю-то тому назадъ,
Болгарскіе палочники поставили ее въ такое положеніе, что, по справедливому замѣчанію парижской печати, она готова молить, чтобы ее отдали обратно туркамъ.
«Нѣтъ такой пакости, на которую бы мы не рѣшились».
Этотъ милый девизъ господъ рыцарей большой дороги болгарскіе палочники во главѣ со Стамбуловымъ взяли девизомъ и для себя.
Во время недавняго процесса Каравелова, Георгіева, Попова и другихъ, они выкидывали такія откровенныя антраша, что софійскія стѣны краснѣли и падали въ обморокъ.
Процессомъ Каравелова современный рыцарь веревки и палки думалъ упрочить въ Болгаріи порядокъ.
Странный человѣкъ. Онъ думаетъ, что вопіющимъ безпорядкомъ можно упрочить порядокъ. Или у него своя точка зрѣнія на это:
— Чѣмъ больше безпорядку, тѣмъ больше порядку!
Когда въ Болгаріи заведется сплошной безпорядокъ, Стамбуловъ будетъ потирать руки;
— Такого порядка я и не ожидалъ! Я очень доволенъ существующимъ порядкомъ!
Не потому ли, что въ мутной водѣ безпорядка можно будетъ рыбу половить «порядкомъ? »
Что же дѣлаетъ маленькій болгарскій Неронъ во время кровожадныхъ туръ де-форсовъ своего вѣрнаго тигра?
1892 г., — 9 августа, № 31.
ГОДЪ XXVIII.
ГОДЪ XXVIII.
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля,
въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Спиридонова.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ — 7 р., ½ года — 4 р., съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 коп.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почтоваго союза 12 р. внѣ союза — по особому тарифу. Годовые подписчики, добавляющiе одинъ рубль, получаютъ премію: ˮБасни Крылова въ лицахъˮ. Полугодовые не имѣютъ права на премію.
№№ у разносчиковъ — по 20 коп.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильникаˮ:
Москва, Тверская, д. Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись адресъ и условія актора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 коп.; городского на иногородній до 1 іюля 1 р. 30 коп., послѣ 1 іюля — 80 коп.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
О ТОМЪ и О СЕМЪ.
У маленькаго Нерона нѣжная душа: онъ не можетъ видѣть крови и смерти. Во время злодѣйствъ онъ странствуетъ по вѣнскимъ кафешантанамъ.
Скоро, замѣтивъ Фердинанда въ кафешантанѣ, можно будетъ спрашивать:
— Кого то въ Болгаріи вѣшаютъ теперь?
Вообще, каждая палка о двухъ концахъ. И вообще, всему бываетъ конецъ.
Кажется, недалеко то время, когда любителю вѣнскихъ кафешантановъ незачѣмъ будетъ отказываться отъ любимыхъ удовольствій для поѣздокъ въ Болгарію.
А его вѣрному тигру придется смѣнить должность главнаго болгарскаго палочника на должность какого нибудь главнаго зулусскаго палача.
Въ сущности, онъ, можетъ быть, и не жалѣлъ бы объ этомъ. Но окладъ...
Сомнительно, чтобы даже главному зулусскому палачу былъ присвоенъ такой же большой окладъ, какъ главному болгарскому палочнику.
Большое событіе въ желѣзнодорожномъ дѣлѣ. „Подвижной составъˮ избранныхъ дѣятелей, съ „багажемъˮ научной техники, пришелъ въ движеніе. И дѣло-то, если хотите, самое неустойчивое въ мірѣ. Конечно, не въ томъ исключительномъ смыслѣ, что откосы сползаютъ, насыпи разрыхляются, паровозы простуживаются. Дѣло паровое и на всѣхъ парахъ стремится къ улучшенію.
Желѣзнодорожное дѣло — превосходный инструментъ. Нужно только, чтобы онъ былъ приспособленъ къ потребностямъ публики, а не наобо
Губернскій меценатъ.
(Типчикъ).
Петръ Петровичъ мечется.
Петръ Петровичъ въ отчаяніи.
Петру Петровичу 38 лѣтъ, — но съ нимъ еще такого скандала не случалось.
— Что теперь скажутъ про меня? Что подумаютъ?
Ужасъ! Ужасъ! Ужасъ.
Судя по тому, что Петръ Петровичъ мечется по городу съ букетомъ въ рукахъ, всякій губернскій обыватель скажетъ:
— Какая-нибудь актерка новая пріѣхала! И обыватель не ошибется.
Сегодня утромъ пріѣхала на гастроли опереточная примадонна Востроносова, — и Петръ Петровичъ не знаетъ, гдѣ она остановилась.
Вообразите положеньице!
А все каналья Иванъ! Не могъ, бестія, добудиться къ утреннему поѣзду.
Положимъ, и было вчера «поужинато», какъ любитъ выражаться редакторъ мѣстной газеты.
— Вотъ и прозѣвалъ! потерянно объясняетъ Петръ Петровичъ, заѣхавъ въ редакцію, — не приносили-ли вамъ хоть репортеры извѣстія, гдѣ она остановилась?
— Ничего, батенька, не приносили? Да еслибы и принесли, — такъ не зналъ-бы. Только что всталъ. Послѣ вчерашняго такъ голова трещитъ...
— Да ужъ, нечего сказать, благодарю васъ, Петръ Петровичъ, за моего муженька, говоритъ, выплывая въ редакцію, его супруга, — во-первыхъ, ему пить вредно, онъ и такъ Богъ знаетъ какую жизнь ведетъ! А во-вторыхъ, и номеръ изъ-за этого сегодня опоздалъ. Вѣдь, онъ въ шесть часовъ
домой явился, весь «мокрый», хоть выжми. Ужъ я кое-какъ номеръ составила. А что я понимаю? Вотъ статью какую-то о необходимости изгнанія Баттенберга въ газетѣ поставила. А Баттенбергъто, оказывается, лѣтъ семь какъ изгнанъ, съ тѣхъ поръ еще статья валялась. Развѣ я эти дѣла знаю? А отъ этого, вѣдь, газетѣ конфузъ. Сегодня двое приходили назадъ деньги требовать... Вы, говорятъ, намъ старый номеръ продали.
— Анна Львовна! Дорогая! кидается цѣловать ручки Петръ Петровичъ, — да развѣ можно было? Единственный представитель гласности во всей губерніи, будитель общественнаго мнѣнія, руководитель мысли, такъ сказать, — и мы въ кои-то вѣки его ужиномъ не покормимъ. Всѣхъ чествуемъ: актера, антрепренера, скульптора вотъ чествовали, — а онъ напейся, да бюстомъ-то, который для Петербургской выставки сдѣлалъ, кого-то по головѣ и тресни. Бюстъ въ дребезги, и его на три мѣсяца! Ужели мы представителя печати не почествуемъ? Что-же вы насъ за свиней считаете? А что до Баттенберга...
— Баттенбергъ что! угрюмо бурчитъ редакторъ, — Баттенбергъ всегда пустяками былъ. Можно завтра опроверженіе написать: вкралась, молъ, прискорбная опечатка, — вмѣсто „принцъ Баттенбергъˮ слѣдуетъ вездѣ читать: „принцъ Кобургъˮ. Вотъ и все. Досадно, что завтра номеръ скверный выйдетъ. Завтра фельетонъ Строчилова. А Строчиловъ, чай, послѣ вчерашняго, безъ заднихъ ногъ лежитъ...
— Ахъ, Иванъ Кузмичъ, Иванъ Кузмичъ! Да какъ-же было Строчилова не пригласить. Столпъ газеты. Мѣстный талантъ. Гордиться надо, — и вдругъ мы его ужинать не приглашаемъ! Впрочемъ, къ Строчилову-то я заѣду, повезу завтракать, рюмокъ пять въ него коньяку вонжу, онъ
вамъ такой фельетонецъ накатаетъ... Мое почтеніе, Анна Львовна!..
Петръ Петровичъ летитъ въ театръ. — Репетиція началась?
— Никакъ нѣтъ-съ. Скандалъ идетъ, — а репетиція еще не начиналась!
— Какъ не начиналась. Анемподистъ Ильичъ, какъ-же у васъ репетиція не начиналась?
— Какая репетиція! машетъ рукою антрепренеръ, — дернулъ васъ шутъ вчера хоръ ужинать приглашать! Могли-бы и безъ хорового пѣнія обойтись...
— Да, вѣдь, нельзя было, Анемподистъ Ильичъ, вѣдь, я такъ среди прочихъ меценатовъ и подписку дѣлалъ, чтобы для всѣхъ ужинъ, и для хора, и для всѣхъ...
— Ну, вотъ половина и не явилась, — не очухалась. А остальные скандалятъ, пѣть не хотятъ, — пары еще въ головѣ бродятъ.
— А вы ихъ штрафчикомъ.
— Чорта тутъ штрафчикомъ, когда имъ сегодня платить, а у меня въ карманѣ двѣ афишки. Вчера нарочно прикопилъ пятьсотъ цѣлковыхъ, — да всѣ за зеленымъ сукномъ и оставилъ. И охота вамъ была меня съ этими толстосумами играть сажать.
— Батенька, милый, нельзя! Вѣдь это тузы здѣшніе, меценаты и покровители. Надо-же васъ въ ихъ кругъ ввести...
Петръ Петровичъ узнаетъ адресъ примадонны а летитъ къ ней.
— А! Поэту! кричитъ онъ идущему по тротуару юношѣ въ старенькой крылаткѣ, — садитесь! Ѣдемъ! Примадоннѣ сейчасъ представлю, стихи ей сочините. Да что вы, батенька, такой кислый? Ужели со вчерашняго?
— Нынѣшнее не слаще! Письмо изъ журнала получилъ съ отказомъ. Недѣлю-то тому назадъ,