случая, чтобы чья-нибудь воля такъ открыто и просто стала между мною и Вѣрой.
Франтъ же провелъ это съ подкупающей наглостью: всталъ изъ-за стола, поглядѣлъ на уходящую дѣвушку и. не ожидая рѣшеній съ моей стороны, сразу занялъ позицію рядомъ съ чужою невѣстой.
Мнѣ даже весело стало.
Подумавъ съ минуту, я тоже спустился и тихонько побрелъ черезъ садъ. Калитка оказалась открытой.
Они, значитъ, вышли на улицу и, вѣроятно, гуляютъ въ хорошенькомъ скверикѣ, гдѣ сегодня должна играть музыка.
Признаюсь, смѣлость Вѣры была для меня неожиданной.
— Гм! — сказалъ я себѣ, — нужно будетъ пойти и тебѣ слушать музыку.
Я прошелъ скозь толпу у вертушки и съ большимъ любопытствомъ окинулъ глазами площадку.
Франта и Вѣры здѣсь не было. Тогда я свернулъ въ боковую аллею. Но и тамъ было пусто.
Оставалась оранжерея. Туда и пошелъ я, не зная еще, какъ слѣдуетъ, зачѣмъ это нужно.
Подъ стеклянными гранями было жарко и душно. Ароматная, пьяная сырость чуть дрожала кружками разбросанныхъ бликовъ; гдѣ-то булькалъ фонтанчикъ.
Я усѣлся на узкой скамьѣ подъ густымъ рододендрономъ и рѣшилъ подождать.
Гдѣ-то близко совсѣмъ прозвенѣлъ чей-то смѣхъ.
Я невольно прислушался.
Это онъ — этотъ франтъ. Я узналъ его сразу по глупому «г» вмѣсто «р». Онъ сидѣлъ, отдѣленный одной только толщей листвы, и слова его гладко и ровно журчали у меня за спиною:
— Повтогите еще! Я не понялъ! — Я — невѣста! — отвѣтила Вѣра, и въ отвѣтѣ ея уловилъ я отсутствіе прежней серьезности, съ которой, бывало, она произносила это большое и чистое слово.
Мнѣ захотѣлось пойти и сказать ей, что нельзя это слово обращать въ неумѣстную вывѣску. Сказать, потомъ взять ее за руку и увести. Но какъ разъ въ это время зажурчалъ по
Рис. В. Сварога.
Я нарочно остался стоять на балконѣ...
Франтъ же провелъ это съ подкупающей наглостью: всталъ изъ-за стола, поглядѣлъ на уходящую дѣвушку и. не ожидая рѣшеній съ моей стороны, сразу занялъ позицію рядомъ съ чужою невѣстой.
Мнѣ даже весело стало.
Подумавъ съ минуту, я тоже спустился и тихонько побрелъ черезъ садъ. Калитка оказалась открытой.
Они, значитъ, вышли на улицу и, вѣроятно, гуляютъ въ хорошенькомъ скверикѣ, гдѣ сегодня должна играть музыка.
Признаюсь, смѣлость Вѣры была для меня неожиданной.
— Гм! — сказалъ я себѣ, — нужно будетъ пойти и тебѣ слушать музыку.
Я прошелъ скозь толпу у вертушки и съ большимъ любопытствомъ окинулъ глазами площадку.
Франта и Вѣры здѣсь не было. Тогда я свернулъ въ боковую аллею. Но и тамъ было пусто.
Оставалась оранжерея. Туда и пошелъ я, не зная еще, какъ слѣдуетъ, зачѣмъ это нужно.
Подъ стеклянными гранями было жарко и душно. Ароматная, пьяная сырость чуть дрожала кружками разбросанныхъ бликовъ; гдѣ-то булькалъ фонтанчикъ.
Я усѣлся на узкой скамьѣ подъ густымъ рододендрономъ и рѣшилъ подождать.
Гдѣ-то близко совсѣмъ прозвенѣлъ чей-то смѣхъ.
Я невольно прислушался.
Это онъ — этотъ франтъ. Я узналъ его сразу по глупому «г» вмѣсто «р». Онъ сидѣлъ, отдѣленный одной только толщей листвы, и слова его гладко и ровно журчали у меня за спиною:
— Повтогите еще! Я не понялъ! — Я — невѣста! — отвѣтила Вѣра, и въ отвѣтѣ ея уловилъ я отсутствіе прежней серьезности, съ которой, бывало, она произносила это большое и чистое слово.
Мнѣ захотѣлось пойти и сказать ей, что нельзя это слово обращать въ неумѣстную вывѣску. Сказать, потомъ взять ее за руку и увести. Но какъ разъ въ это время зажурчалъ по
Рис. В. Сварога.
Я нарочно остался стоять на балконѣ...