962 

1913 

НИВА 

смѣхомъ, Викторъ Павловичъ.-И это въ благодарность, Владиміръ Моисеевичъ, за то, что вы излѣчили меня отъ злокачественной экземы въ какихъ-нибудь три мѣсяца вашего пребыванія въ Зеленыхъ Горкахъ, между тѣмъ какъ я три года страдалъ передъ тѣмъ... Я не оправдываюсь-я только объясняю свое поведеніе-вооружила меня противъ васъ Прасковья. Она поминутно жаловалась на васъ... Ахъ, военная хитрость женщинъ... Я только потомъ узналъ, что она сама бѣгала къ вамъ... 

За медицинской помощью съ жалобами на васъ!-горячо прервалъ Гансбургъ. 

Ша! Мертвые сраму не имутъ! съ засверкавшими глазами вскричалъ Крюковъ.-Не будемъ говорить дурно о покойницѣ. У нея были свои незамѣнимыя достоинства. Недаромъ же 1 очти десять лѣтъ я не выходилъ изъ-подъ власти ея чаръ и только недавно рѣшилъ отвѣдать царствія небеснаго и разорвать съ прошлымъ... Совсѣмъ разорвать... совлечь съ себя ветхаго человѣка... Докторъ Гансбургъ, я говорю съ вами не съ глазу на глазъ, а при Степанѣ Ѳедоровичѣ-достойнѣйшемъ, правдивѣйшемъ и благороднѣйшемъ человѣкѣ... Катонѣ нашего уѣзда! Пусть онъ будетъ свидѣтелемъ. Если бы не вы, я бы до сихъ поръ пресмыкался въ дурныхъ страстяхъ. Она увлеклась вами... Выпорядочный человѣкъ и, разумѣется, не станете разоблачать своихъ истинныхъ отношеній хотя бы уже и къ покойницѣ... Намъ всегда дорога память женщины, бывшей намъ близкою... А что я перенесъ и перечувствовалъ- одному Богу извѣстно. Одно время я въ состояніи былъ убить васъ... отравить васъ... изъ вашей же аптечки... Я ничего не скрываю, я ужасно откровененъ. Не лицемѣръ-нѣтъ. Въ результатѣ сердце перегорѣло. Бѣдная Прасковья умерла. Но я умеръ для нея еще раньше. И умеръ, чтобы воскреснуть для неизмѣримо высшаго существа! Докторъ Разгуляевъ знаетъ, о комъ я говорю, и по глазамъ его вижу, что онъ сочувствуетъ мнѣ и радуется счастью моей избранницы. Сегодня же я напишу письма, реабилитирующія васъ, Владиміръ Моисеевичъ, и, кромѣ того... я у васъ въ неоплатномъ долгу. Душа моя истерзалась бы и угасла, если бы я не расквитался со всѣми, кого я обидѣлъ... Или вы, можетъ-быть, думаете, что мнѣ легко было принять послѣдній вздохъ Прасковьи? Но я выслушалъ ея исповѣдь, и, докторъ Гансбургъ,-тутъ онъ всталъ, вынулъ изъ бокового кармана бумажникъ и торжественно протянулъ его:-если не отъ меня въ знакъ примиренія со мною и забвенія моей вины предъ вами, то возьмите по крайней мѣрѣ ради мира несчастной тѣни! 

Докторъ Гансбургъ, смущенный и красный, дотронулся до бумажника, но отдернулъ руку. 

- Позвольте,- пролепеталъ онъ:- рѣшительно ничего не понимаю. То-есть, отлично понимаю, что я заслуживаю, и поэтому я не хотѣлъ бы отказываться... Я, конечно, вылѣчилъ васъ отъ трудной формы экземы. Но я не могу обязываться взять на себя честь быть причиною вашего разлада съ покойной-это было бы самооклеветаніе. Еще разъ-я не отказываюсь... 

Крюковъ послѣ краткой паузы спряталъ бумажникъ обратно. Безкорыстіе не всегда умѣстно,-сказалъ онъ.-Но я уважаю ваши убѣжденія. Хорошо, я употреблю эту сумму на какоенибудь доброе дѣло. 

Гансбургъ вытеръ платкомъ потъ, заструившійся по его высокому лбу. 

Иногда пріятно, Владиміръ Моисеевичъ, оставлять въ долгу. Это особый видъ эгоизма. А можетъ-быть, вы еще и передумаете?.. 

Темные глаза его сузились, и онъ съ страннымъ удовольствіемъ смотрѣлъ на вспотѣвшаго Гансбурга. 

Итакъ,-началъ Разгуляевъ: вы признали себя неправымъ по отношенію къ доктору Гансбургу... Денегъ, разумѣется, отъ васъ мой коллега не можетъ взять,-нахмурившись, продолжалъ Разгуляевъ.-Если его превосходительство, вашъ кузенъ, напишетъ пригласительное письмо доктору Гансбургу, значитъ новый курсъ вашъ возымѣлъ дѣйствіе. На этомъ можно остановиться. А что вы хотѣли бы сказать мнѣ лично? 

Степанъ Ѳедоровичъ, главное: не думайте обо мнѣ дурно! вскричалъ Крюковъ.- И злодѣи получаютъ прощеніе. А я не былъ преступникомъ. Я старался только утверждать свою личность. Вѣдь мы живемъ разъ! Жизнь всѣми сторонами привле

1913 

No 49. 

кала меня. И я думалъ уже, что самое упоительное я узналъ въ ней... Хорошо было ѣсть скоромное въ посты... Скажу больше. Хорошо насиліе, доколѣ ненаказуемо!..—Онъ невольно скрипнулъ зубами и тихо засмѣялся. — Хорошо свернуть голову куропаткѣ и приколоть зайца послѣ первой же угонки... Какъ-то изъ монастыря я увезъ молоденькую послушницу, потому что была какая-то неизьяснимая прелесть въ ея черномъ шлыкѣ. А когда шлыкъ она сбросила и надѣла розовое платье и взбила волосы  ля модъ— я отослалъ ее къ родителямъ... Я—поклонникъ всего необыкновеннаго, ангелоподобнаго, беззавѣтно невиннаго. Дважды я былъ женатъ и дважды разочаровался. Но вѣра въ бракъ, какъ въ выслее счастье, доступное намъ, снова горитъ въ моей душѣ. Неправда ли, она, ваша воспитанница—моя избранница?... Моя избранница! И клянусь вамъ, я буду утонченно нѣженъ съ нею, всѣ двадцать ноготковъ ея буду холить, какъ драгоцѣннѣйшую собственность. Надъ пережитымъ крестъ. Все въ будущемъ. Александра Григорьевна будетъ ступать только по коврамъ изъ роскошныхъ цвѣтовъ. И если я о чемъ скорблю, то объ единственномъ- какъ можно было допустить, чтобы такая дѣвушка до двадцати трехъ лѣтъ ждала меня! Увы, какъ мы жадны и ненасытны! Хрупкій благоуханный цвѣтокъ оберегать отъ холода и сырости!— Онъ съежилъ щеки и наморщилъ носъ. — Сегодня я не буду въ Долгушинѣ. Но какъ бы не узнала Александра Григорьевна о смерти Прасковьи?! Ей хорошо извѣстно, что я съ Прасковьей давно уже порвалъ... У меня правило—искренность и откровенность. Ну, а впрочемъ, Степанъ Ѳедоровичъ, какъ вамъ будетъ угодно. Вы можете разсказать ей самое дурное обо мнѣ и взвинтить ея нервы описаніемъ мученій покойницы.—И онъ всталъ въ странномъ возбужденіи. — Если бы это повліяло даже на отказъ мнѣ отъ царствія небеснаго, то,—онъ развелъ руками:—я заболѣю отъ горя и однако примирюсь. Ну, что же дѣлать! Свѣтъ не клиномъ сошелся. Мое желаніе, женясь на Александрѣ Григорьевнѣ, получить вашу дружбу. Успокойтесь, докторъ. Присядьте. Паціенты подождутъ. Вы черезчуръ церемонитесь съ хамами. Я примирюсь, потому что я гордъ. Я могу увѣрить себя, что есть еще ангелы привлекательнѣе. Я вернусь въ адъ привычныхъ мнѣ радостей—и неужели сама Александра Григорьевна не будетъ потрясена этимъ? Не одинъ я заинтересованъ, а и Лавровскій спитъ и видитъ. Будемъ же справедливы и безпристрастны. Когда сдѣлаешь тысячу верстъ, и остается только одна верста, трудно возвращаться назадъ, но можно! Повернуть оглобли!.. Ха-ха-ха! 

Докторъ Разгуляевъ медленно развернулъ носовой платокъ, громко очистилъ носъ и холодно спросилъ: 

- Вамъ, можетъ-быть, угодно, чтобы я передалъ точный смыслъ вашихъ словъ Лавровскимъ? Я могу. И хотя смыслъ раздвоенный, но онъ ясенъ. Васъ начинаетъ тяготить тысяча первая верста? 

Викторъ Павловичъ сузившимися глазами долго смотрѣлъ въ немигающіе глаза Степана Ѳедоровича. Наконецъ разсмѣялся. 

Еще не поздно, совершенно вѣрно,-сказалъ онъ.-Я возвращаться не желаю. Мнѣ царствіе небесное нужно, день и ночь я мечтаю о немъ. Я мечтаю о своемъ собственномъ царствіи небесномъ. Я хочу быть въ немъ помѣщикомъ, полнымъ хозяиномъ. Но если ужасная смерть Прасковьи, какъ призракъ, встанетъ между нами и вызоветъ другіе призраки, враждебные мнѣ, Александра Григорьевна можетъ отказаться. Перенесу я или не перенесу ударъ—все равно, мстить не буду, объявляю торжественно. Документы, которые у меня есть на Лавровскаго, пускать въ оборотъ не стану. И хорошо — вотъ мысль! — испытать мою избранницу! Степанъ Ѳедоровичъ, надо же мнѣ убѣдиться... въ пятьдесятъ лѣтъ приходятъ естественныя сомнѣнія... а что, если уже тяготятся мною, и скандальная смерть моей бывшей любовницы есть капля, которая переполнитъ чашу, и только деньги помѣшаютъ ей излиться? Могу же я требовать идеальнаго къ себѣ отношенія. Я до того сдѣлался новымъ, что даже готовъ порвать заемныя письма. Итакъ. уполномачиваю васъ передать, что я разрѣшаю... Но пусть сегодня или завтра она лично мнѣ скажетъ  да  или  нѣтъ . Отъ васъ зависитъ, Степанъ Ѳедоровичъ, разстроить бракъ и не допустить... Вы—человѣкъ прямой и, знаю, предубѣжденный противъ меня. Вы меня терпѣть не можете—и все-таки я избираю васъ посредникомъ, при чемъ уклониться вы