62 

1904 

своими острыми карими глазками и приподнялъ шляпу плоскую соломенную, съ черной лентой. 



Лѣчиться ѣдете?-спросилъ онъ. 

А вы докторъ?-рѣзко буркнулъ Медунцовъ. 

Нѣтъ, просто любопытствую. 

нива 

- А за любопытство прародителей изъ рая изгнали. 

Тотъ опять приподнялъ шляпу. 

- Фамилія моя-Дамбіевъ,-сказалъ онъ. 

Весьма возможно,-отозвался старикъ. 

И, помолчавъ, прибавилъ: 



Я по дѣлу. 

- Кому нужно отъ бездѣлья двѣ тысячи верстъ колесить,-въ тонъ ему сказалъ Дамбіевъ. 

Они помолчали съ часъ. Дамбіевъ смотрѣлъ разсѣянно въ окно,- на синее небо и ровную степь, раскинувшуюся на безконечное пространство. Медунцовъ разсматривалъ его изъ-подъ очковъ и поводилъ бровями. 

Верблюды ужъ пошли,-сквозь зубы сказалъ Дамбіевъ. 

Медунцовъ посмотрѣлъ по направленію его взгляда. Посерединѣ голой степи небольшимъ лагеремъ остановился караванъ. Два верблюда сидѣли, поджавши ноги, а одинъ стоялъ, шевеля нижней губою. 

- Безобразныя формы,-замѣтилъ Медунцовъ. 

Природа разнообразна,-поправилъ его Дамбіевъ. 

- Но можно обойтись и безъ уродства?-возразилъ его спутникъ. 

- Вы думаете, человѣкъ красивѣе верблюда? 



Не горбатый. 

Все условно-съ. Для верблюда нѣтъ милѣе другого верблюда. Въ природѣ нѣтъ безобразія, а есть одна красота. Безобразіе-уклоненіе отъ обычной формы, отъ идеала. 

- А жаба, а червякъ, а крыса? 

Бываютъ прекрасные экземпляры. Говорю вамъ, какъ зоологъ. Намъ они кажутся противными; но вѣдь и въ нихъ-частица нашей жизни,-не той, что въ насъ горитъ, а зачаточной, еще не прозрѣвшей безсмертія. 

- Я въ безсмертіе не вѣрю,-вдругъ крикнулъ Медунцовъ.- Вы вчера по поводу этого соловья... Вонъ Нерону на пиръ подавали блюдо изъ десяти тысячъ соловьиныхъ языковъ. Вотъ ваше безсмертіе. 

- Вы гдѣ учились?-спросилъ Дамбіевъ. 

- Высшее образованіе кончилъ, высшее! И сегодня ночью я именно думалъ послѣ вашихъ словъ объ этомъ соловьѣ... И пришелъ къ выводу, что я правъ, я, а не вы. 



Да въ чемъ правы-то? 

Въ томъ, что мы живемъ на тусклой маленькой планетѣ, что мы подчинены сцѣпленію случайныхъ законовъ, совершенно безсистемныхъ... Не возражайте мнѣ! Да! Совершенно безсистемныхъ. Понятія добра и зла не установлены... 

- Хе-хе! Христіанство проглядѣли... 

- Это съ испанскою инквизиціею, крестовыми походами: вы про это христіанство? 

- Нѣтъ, я про настоящее. 

А развѣ мы христіане? Вонъ недавно сынъ убилъ отца и двухъ сестеръ малолѣтокъ. Развѣ среди христіанства это возможно? 



Наступитъ время, когда будетъ невозможно. 

Вы изъ духовныхъ? 

Не совсѣмъ. Я изъ калужскихъ дворянъ. 

А я думалъ, изъ духовныхъ. 

- Чтобъ вѣрить въ то, что духъ нашъ стремится къ божественному идеалу, не надо быть попомъ. 

-- Оставьте вы идеалы! Никто ни къ чему не стремится. Видите, птица на телеграфной проволокѣ сидитъ,-она стремится съѣсть какъ можно больше насѣкомыхъ и червей. Вонъ хохолъ лупитъ палкой лошадь, а она брыкается и хочетъ копытомъ угодить ему въ животъ. Видѣли, какъ полчаса назадъ на станціи велъ 

1904 

No 4. 

жандармъ за шиворотъ какого-то плюгавца. Вотъ жизнь, вотъ идеалы! 

- И вы больше этого ничего не замѣчаете? 

- Ничего. 

- Грустно. А вѣдь ужъ пожить-то немного осталось. 

Не пугайте, и этого не боюсь. Лягу на спинку, сложу лапки, и пусть меня зарываютъ. Не боюсь уничтоженія,-ничего не боюсь. 

- А простуды боитесь. Фуфайку носите. Да много еще чего боитесь. 

- Напримѣръ? 

-- Боитесь деньги потерять. 

Медунцовъ вскинулъ на собесѣдника глазами. 

- Я не люблю ничего терять.- съ разстановкой проговорилъ онъ. — Даже время на безсмысленные разговоры. 

- Я психологъ и рѣдко ошибаюсь,- продолжалъ Дамбіевъ. По вы должны быть очень скупы. У васъ должна быть большая собственность. Не знаю, какая: имѣніе, лѣса, можетъ-быть, просто сундуки съ деньгами, и вы дрожите надъ нею. Отъ домашнихъ требуете безусловнаго повиновенія. 

- У меня пятиэтажный домъ въ два двора,-съ нескрываемымъ наслажденіемъ проговорилъ Медунцовъ:въ самой лей части Петербурга. 

- Ну, вотъ, ну, вотъ!- обрадовался Дамбіевъ.- И этотъ домъ связалъ васъ по рукамъ и по ногамъ. Вы просыпаетесь и думаете о дворникахъ, о страховыхъ, о жильцахъ, о дровахъ, считаете доходы, бранитесь съ подрядчиками... Вижу, вижу, все отсюда вижу. И вамъ некогда ни о чемъ больше думать. И вы несчастны. 

- Не считаю себя несчастнымъ. 

- Несчастны, потому что вамъ осталось жить не Богъ вѣсть сколько. И вы должны это время думать о совершенно ненужныхъ вещахъ: о сколкѣ мостовыхъ, объ окраскѣ дома. 

- Лучше продать и раздать деньги на монастыри или университеты? 

- Ну, быть-можетъ, на что-нибудь другое. 

- Я избавлюсь отъ зла и навяжу его кому-нибудь другому? Я никогда не понималъ этой теоріи отдачи имущества ближнему. Въ силу этой же теоріи имущество только портитъ ближняго. Зачѣмъ же его портить? 

- Да вѣдь говорится не объ отдачѣ, а о раздачѣ имуцества,-возразилъ Дамбіевъ.- Ахъ, какъ вы мало думали! Вамъ все было некогда. Я представляю себѣ: когда вы просыпаетесь, вы тотчасъ вскакиваете съ постели. Если и переберете въ головѣ какіе вопросы, такъ только по хозяйству. 

- Ко мнѣ одна салопница ходитъ,- засмѣялся Медунцовъ:- я ей рубль въ мѣсяцъ даю, такъ она мнѣ васъ напоминаетъ, никогда не поблагодаритъ, а только скажетъ: «Для своей же душеньки, чтобъ ее очистить, подаешь». 

- А вы для чего ей подаете? 

- А такъ, на кофей. Старуха такую пенсію получаетъ, что хватаетъ только на цикорій. Она, вотъ какъ вы, все сожалѣетъ обо мнѣ: «и такъ тамъ дѣловъ у тебя много,—тутъ опека, тамъ опека,—изъ дома урваться некуда; я бы такъ не могла, весь день привыкла бродить»... Нѣтъ, ужъ мы съ вами лучше оставимъ эти разговоры. Глупое времяпровожденіе. 

Они опять замолчали. 

Дамбіевъ ходилъ по коридорчику вагона. День сталъ хмуриться. Сѣрыя тучи расползались надъ степнымъ пространствомъ, вытягивались, свивались, сростались въ огромные клубы. 

- Вы никогда не видали горъ?- спросилъ онъ у Медунцова. 

- Нѣтъ. А развѣ видны? 



Смотрите. 

Медунцовъ подошелъ къ окну.