146 

1904 

НИВА 

вышла побѣдительницей изъ испытанія. Такой заразительной веселости мы давно не видали. Г-жа Бананова была сегодняшній вечеръ въ особенномъ ударѣ и вызвала единодушные и несмолкаемые аплодисменты». 

И ей не казалось страннымъ, что сонные наборщики, люди семейные, стоя по ночамъ передъ тусклой лампой, набирали эту статейку. Кандидатъ университета, попавшій въ корректоры, правилъ оттискъ, водворяя на мѣсто заблудившіяся яти; потомъ все отпечатывали; утромъ почтальонъ бѣжалъ съ газетой и разносилъ ее подписчикамъ, и тѣ, едва проснувшись, читали важное событіе: «Госпожа Бананова исполненіемъ роли Тото доказала...» 

На маленькую дочку она смотрѣла легко, и прямотаки ее не любила, какъ обузу. Та тихонько сидѣла въ углу и наблюдала, какъ звѣрекъ, что дѣлаетъ мамаша, какъ подносятъ ей цвѣты и подарки, какъ цѣлуютъ ея ручку, а иногда и щечку, какъ обмѣниваются съ нею каламбурами; иногда и ей перепадали цвѣты и поцѣлуи, но больше затѣмъ, чтобъ она не мѣшала. 

Въ послѣднюю зиму, служа въ Москвѣ, Евлалія задумала сочинить пьесу. Мысль эта сначала показалась всѣмъ дикой: какъ это Евлалія будетъ сочинять драму, да гдѣ ей, да какъ! Но потомъ, когда она прочла однажды отрывокъ, мнѣнія перемѣнились. Старый суфлеръ даже внезапно сказалъ: 

- Это, знаете, Шиллеръ-съ! 

А комикъ не безъ ехидства прибавилъ: 

- Смерть Шиллеру! вотъ-съ это что! 

Надо правду сказать, что ей нѣсколько помогалъ одинъ фельетонистъ, обладавшій бойкимъ стихомъ и пылавшій къ ней довольно неплатонической страстью. Онъ и сюжетъ съ ней разработалъ и кой-какія сцены написалъ. Евлалія полагала, что пьеса эта дастъ ей цѣлое состояніе, и ѣздила по всей Москвѣ ее читать. Теперь, поймавъ Павла Степановича, она обрадовалась, что можетъ добиться мнѣнія и отъ петербуржца. 

XXVI. 

Жила она въ двухъ шагахъ отъ Павла Степановича. Въ условленный часъ, передъ вечеромъ, онъ пришелъ къ ней. На дворикѣ, поросшемъ бурьяномъ, висѣло мокрое бѣлье. Свинья съ поросятами задумчиво гуляла возлѣ забора. Бѣленькій маленькій домикъ былъ покрытъ соломой. На крылечкѣ валялись игрушки. Хозяйка въ очаровательномъ капотѣ встрѣтила гостя съ неменѣе очаровательной улыбкой. 

- Я вся дрожу,-сказала она:-вся дрожу до послѣдней фибры. Троньте руки. Не правда ли, ледъ? 

Онъ сказалъ, что не стоитъ волноваться, и что онъ готовъ слушать. Тогда она взяла себя руками за голову и повторила: 

- Я горю. 

Павелъ Степановичъ просилъ не терять золотого времени. Она вытащила увѣсистую тетрадь и сказала: - Что-то будетъ? 

Онъ сѣлъ на диванъ рядомъ съ ней. 

- Первая декорація должна быть одна поэзія,-заговорила она.- Представьте себѣ деревню, въ тихій, ясный лѣтній вечеръ. Тишина. Вдали рожокъ. И вдругъ пикникъ. 

Она начала читать. Читала она недурно, даже иногда подыгрывала жестами рукъ и мимикой. Изъяснялись у нея крестьянки довольно страннымъ языкомъ: 

Смотри, Дуняша, пыли золотистой 

Встаютъ столбы отъ ѣдущихъ господъ; II будутъ здѣсь они до часа, какъ падетъ Туманъ прозрачный на долинѣ мглистой. 

А одинъ крестьянинъ говорилъ: 

Ты одержима чарами, мой другъ. Нечисто тутъ, сошлюся на подругъ. 

Иногда бывали очень богатыя риѳмы: 

Послушай, эй, сноха, Куда моя дѣвалася соха! 

. 

1904 

Во второй картинѣ героиня пѣла пѣсню: 

Мое таинственно рожденье, 

И не шутя, 

Не знаю я, чье я творенье 

И чье дитя. 

Ничто пылъ крови не остудитъ 

Въ моей груди! 

Что мнѣ сулитъ судьба? Что будетъ Тамъ, впереди? 

No 8. 

Хорошо?-спрашивала Евлалія Павла Степановича. 



Хорошо, но страшно!-отвѣчалъ онъ. 

Послѣ третьей картины онъ спросилъ, нѣтъ ли у нея молока? 

- Молока!- нѣжно и радостно воскликнула она.Сейчасъ молоко будетъ. 

И она скрылась изъ комнаты. 

Онъ взялъ рукопись и сталъ перелистывать; впереди было еще много. Ему кинулись въ глаза риѳмы: въ ухѣ, старухѣ, колётъ, скелетъ, куда-жъ и бандажъ. Онъ опять раскрылъ рукопись на прежнемъ мѣстѣ, какъ вдругъ услышалъ подъ диваномъ какое-то сопѣніе. 

«Собака или кошка?»-подумалъ и нагнулся. 

Но вмѣсто кошки, онъ увидѣлъ дѣтскую ногу въ бѣломъ чулкѣ и стоптанномъ башмакѣ. Нагнувши голову ниже, онъ увидѣлъ синенькую юбку, передникъ и румяное дѣтское лицо, смотрѣвшее на него маленькимъ, юркимъ чернымъ глазомъ. 

- Что ты тутъ дѣлаешь?-воскликнулъ онъ. 

Лежу. 

- Зачѣмъ? 

Мама велѣла. 

-- И давно ты лежишь? 

Съ половины шестого. 

- И до какихъ поръ ты будешь лежать. 

- Пока мама не позволитъ. 

- Вылѣзай-ка оттуда. 



Боюсь. 

Онъ нагнулся и потянулъ ее за ногу. Она выползла наружу. 

- Ну, вставай, вставай. 

Она встала, не зная, плакать ей или смѣяться. 

- За что тебя туда посадили? 



Я не слушалась. 

-- А зачѣмъ ты не слушалась? Тебя какъ зовутъ. - Ниной. 

- Ты часто лежишь подъ диваномъ? 



Часто. Каждый день. 

Послышались шаги. Дѣвочка съежилась и хотѣла быстро нырнуть подъ диванъ, но гость ее поймалъ за юбку. 

- Ну, ужъ это извините,-заговорилъ онъ:-назадъ не пущу. 

- Какъ ты смѣла вылѣзти,- заговорила мать, появляясь въ комнатѣ и густо краснѣя. 

- Это я ее вытащилъ,-возразилъ гость.- Ужъ вы оставьте ее въ покоѣ. 

- Ужасная дрянь!- равнодушно замѣтила мать. Крадетъ сахаръ и носитъ куда-то къ сосѣдямъ. 

У дѣвочки налились слезами глаза, но она ничего не сказала. 

- Жестокихъ наказаній я не люблю,- продолжала мать.- А вотъ подъ диваномъ лежать, это самое простое. И не больно, и скучно для нея. А эти колѣни, розги, это такъ шаблонно. Варенья хотите? 

- Варенья? А ей вы дадите? 

- Да пускай ѣстъ. Вы думаете, я съ ней жестока? Смотрите, какія у нея щеки! Лопнуть хотятъ. Ѣстъ цѣлый день. Вы думаете, она меня не любитъ? Нинка, скажи, ты любишь меня? 

- Люблю. 

-

Очень? 

- Очень. 

- Ну, вотъ видите. Бери варенья, наложи себѣ,