166 

1904 

НИВА 

- Мало вы ее знаете! Никогда у нея языкъ не повернется просить кого объ этомъ. 

- Отъ себя, значитъ. Ну, а я васъ попрошу объ одномъ: не продолжать этого разговора. Между отцомъ и дочерью не можетъ быть судей. Если она васъ выбрала судьею, такъ я, съ своей стороны, этого не желаю. Я глубоко готовъ чтить и уважать васъ... Вы, говорятъ, миссіонеромъ были долго... Я очень этому радъ... очень... Просвѣщали дикарей, говорятъ, азбуку изобрѣтали... Очень все хорошо... очень. Но меня оставьте въ сторонѣ. Я ни на какія убѣжденія не поддамся. Я старъ и упрямъ. Ха-ха! Я упрямъ. Очень упрямъ! И мѣняться мнѣ поздно. Я не религіозенъ, никогда не былъ религіозенъ, никогда... Но человѣка въ васъ, повѣрьте, уважаю. 

А отчего же вы въ себѣ не уважаете человѣка? Это, что я бережливъ и на вздоръ деньги не трачу? Вѣдь меня за скупость всѣ корятъ. Деньги копить-грѣхъ, не надо! А если деньги ни къ чему хорошему не служатъ, такъ позвольте мнѣ ихъ отнимать отъ другихъ. Да, я хочу отнять ихъ у дочери, потому что иначе она ихъ растратитъ. Это мое убѣжденіе, это необходимо сдѣлать... 

Да, но вы насиліе, сударь мой, употребляете. Вы призываете судъ на помощь и противъ дочери. Это нехорошо, не по-человѣчески... 

Суды, владыко, утверждены правительствомъ. Едва ли похвально то, что вы ихъ не одобряете. 

О-о! Вы вотъ куда, въ доносительную сторону повернули. Ну-съ, а я вамъ вотъ что скажу; вы тогда только можете имѣнье вашей дочери взять, если она сама принесетъ вамъ его и скажетъ: «возьми». 

- Ну, она ужъ не такая дура! 

Архіепископъ посмотрѣлъ на него. 

-- Почемъ знать! Быть-можетъ, и принесетъ она. Быть-можетъ, она пойметъ то, что вы не понимаете. Вы не имѣете права отнимать у нея. Но если начнете отнимать, то она не имѣетъ права противиться. 

- Это глубоко очень, ваше высокопреосвященство!... Не по моимъ мозгамъ... Ха-ха! Этого я понять не могу... Это свыше меня-съ. Четвертое измѣреніе... Ха-ха! 

Отецъ Василій внесъ расписку. 

- Пожалуйте, готово,- сказалъ онъ, кладя ее на столъ. 

Медунцовъ прочелъ и помахалъ по воздуху, чтобъ она высохла. 

А что-жъ, тутъ и ваша лепта есть? спросилъ у него отецъ Василій. 

- А вотъ та желтенькая бумажка, что вы отбросили, ха-ха!-сказалъ Медунцовъ и подошелъ къ владыкѣ. 

Не сердитесь, ваше высокопреосвященство. Благословите меня передъ уходомъ. 

Незачѣмъ,- недовольно, почти печально, сказалъ архіепископъ.-Я думаю, вы въ моемъ благословеніи не нуждаетесь, проживете и безъ него. И думаю тоже, что дочь ваша окажется лучше васъ. Увижусь на-дняхъ съ нею и поговорю. 

- Я, кажется, разстроилъ васъ, владыко?.. 

- Нѣтъ, что же!.. Грустно вообще. что столько еще дикости въ людяхъ, столько звѣриной натуры осталось... Двѣ тысячи лѣтъ прошло... И все еще звѣри-люди... 

- Эхъ, ваше высокопреосвященство,- проговорилъ Медунцовъ.-Я бы много сказалъ вамъ, много... Да ни къ чему этотъ разговоръ не приведетъ. Каждый изъ насъ при своемъ останется. Такъ что же и тратить попусту время. Имѣю честь кланяться. 

Онъ поклонился и заковылялъ изъ двери. 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. 

I. 

Въ Тифлисѣ, на самомъ берегу Куры, въ старомъ развѣсистомъ саду, принадлежавшемъ гостиницѣ, носившей почему-то названіе Лондона, въ палящій іюльскій 

1904 

No 9. 

день, у небольшого круглаго столика, за бутылкой кахетинскаго сидѣло два господина, мало похожихъ другъ на друга. Одинъ изъ нихъ былъ колоссальнаго роста и безобразно тученъ. Другой былъ тоже дороденъ, но, сравнительно со своимъ собесѣдникомъ, казался подросткомь. У перваго лицо было оплывшее отъ безпросыпнаго питья и безсонныхъ ночей; одѣтъ онъ былъ въ сѣруо черкеску и баранью кавказскую шапку. Второй былъ одѣтъ по-европейски, и самой замѣчательной примѣтой его лица были крохотные глазки, метавшіеся, какъ лисенята въ клѣткѣ, изъ одной стороны въ другую. Перваго фамилія была Амброзіевъ, второй былъ ходатай по дѣламъ, Бржиклецкій. 

- Мочи нѣтъ, жарко,- говорилъ Сигизмундъ Владиславовичъ, наливая въ стаканы холодную красноватую жидкость. У васъ здѣсь какой-то желѣзный котелъ, просто дышать нечѣмъ. Обступили со всѣхъ сторонъ горы, и вѣтра нѣтъ. Хоть бы дождь пошелъ. 

- Я привыкъ,-густымъ басомъ проговорилъ Амброзіевь.-Я жары не чувствую. 

- Вы здѣсь подъ присмотромъ? 

- Да. 

-- Опять драка? 

- Да. Въ театрѣ хватилъ одного члена. У меня бой необыкновенно вѣрный, разсчитанный. И хладнокровіе при томъ адское. И билъ я его только въ четверть удара, но тѣмъ не менѣе получилась непріятность. Приговорили меня на семь сутокъ и сверхъ того надзираютъ. 

- Насилу я васъ разыскалъ. 

Меня разыскать трудно. Я постояннаго жительства не имѣю. Да не стоитъ. Знакомыхъ много. 

- Вы нигдѣ не служите? 

Нѣтъ. Характеръ у меня неуживчивый. Люблю правду. Чуть ложь гдѣ почувствую, сейчасъ размахнусь и... того. Непріятный я человѣкъ. И многіе думаютъ, что я это въ пьяномъ видѣ. Совершеннѣйшій вздоръ: пьянымъ въ жизнь никогда не былъ, алкоголь на меня не дѣйствуетъ. 

- Да, вы какъ проточная труба, въ васъ спиртъ не остается,-подтвердилъ Бржиклецкій. 

- Это съ семинаріи еще у меня. 

И онъ сталъ разсказывать про семинарію. Пилъ онъ и тамъ уже сверхъ мѣры, такъ что изумлялись люди опытные. Соборный дьяконъ даже вызвался его напоить, но подъ утро самъ пересталъ понимать что бы то ни было, а Амброзіевъ только немного вспотѣлъ и густо напѣвалъ: 

Я твой храни-тель, И утѣши-тель! 

Потомъ онъ предпочелъ свѣтскую карьеру духовной и поступилъ въ полкъ. Выдержалъ онъ экзаменъ на офицера, но черезъ полгода оказался опять нижнимъ чиномъ, да еще гдѣ-то въ Оренбургѣ. Это не помѣшало ему дойти до подпоручика. Но передъ самой войной, снова онъ попалъ въ рядовые, да еще въ Закавказье. Война вывезла его, и въ третій разъ онъ надѣлъ офицерскія эполеты. Но тутъ онъ сказалъ себѣ: 

- Шабашъ, чего добраго, въ третій разъ разжалуютъ! Лучше въ отставку выйти. 

И онъ вышелъ. Мать оставила ему послѣ смерти нѣсколько тысчонокъ. Онъ купилъ виноградникъ и сталъ заниматься ремесломъ Ноя. 

- Оно, знаете, такъ и надлежитъ на Кавказѣ: по преданію, здѣсь именно былъ Ковчегъ и прочее, хотя новѣйшія изысканія помѣщаютъ Араратъ въ Гималайскомъ хребтѣ. Ну-съ, разводка мнѣ удалась. Такія лозы рислинга я досталъ, что получилось что-то невообразимое. Но я былъ несчастливѣе Ноя. У того былъ одинъ Хамъ,-а и былъ окруженъ цѣлымъ округомъ Хамовъ. Они подводили мнѣ всевозможныя мерзопакости, и кончилось тѣмъ, что я расправился со всѣми ими по оди