246
1904
НИВА
Ночной вѣтеръ задулъ, и опять метель, шестая по счету, завыла надъ ними.
И странное, тихое видѣніе посѣтило его. Онъ вспомнилъ прошлое, далекое прошлое, что когда-то горѣло такимъ яркимъ огнемъ.
Онъ увидѣлъ себя студентомъ, молодымъ естественникомъ, впервые пріѣхавшимъ въ Парижъ. Ахъ, какъ было это давно! Какимъ далекимъ туманомъ заволоклись эти дни! Ему казалось, что онъ совсѣмъ забылъ весь этотъ странный періодъ жизни. Единственный періодъ, когда онъ дѣйствительно жилъ.
Это было въ эпоху Наполеона III. Парижъ жилъ шумной, карнавальной жизнью. Вѣчнымъ праздникомъ катился разгулъ. Еще грозный призракъ франко-прусской войны не вставалъ передъ безпечнымъ правительствомъ. Фейерверки, катанья, маскарады. Оффенбаховская оперетка нахально взвизгивала подъ взмахи развязныхъ смычковъ. Волна разгула охватила и закружила юношу.
Онъ встрѣтился разъ въ маскарадѣ съ веселой маской. У нея на головѣ былъ какой-то колпакъ, плечи обнажены гораздо больше, чѣмъ это требовалъ костюмъ, юбка едва доходила до колѣнъ. Маленькая маска едва держалась на дрожавшихъ отъ смѣха розовенькихъ, полныхъ щекахъ. Она ударила его вѣеромъ по носу и крикнула:
- Юноша, напой меня чѣмъ-нибудь холоднымъ!
Онъ протискался черезъ толпу оживленныхъ, смѣющихся женщинъ, отъ которыхъ пахло въ тѣснотѣ и духами, и потомъ,-къ буфету, гдѣ хлопали пробки, пѣнилось вино, и гдѣ бокалами продавали шампанское. Они, стоя въ углу, выдерживая напоръ толпы, которая прижимала ихъ къ мраморной стойкѣ, пили стаканъ за стаканомъ, и имъ было весело и тепло, и музыка гремѣла, и шаловливый задорный мотивъ изъ «Орфея» возбуждалъ толпу. Потомъ они плотно сцѣпились руками, и ихъ понесло въ тѣсной толпѣ по заламъ, по лѣстницамъ. Два раза они падали, кто-то наступалъ ему на руку, но онъ снова поднимался, и они снова шли, шли впередъ, не чувствуя усталости,-совсѣмъ такъ, какъ онъ эти дни всходилъ на Эльбрусъ.
Потомъ ихъ потокъ вынесъ на улицу. И тамъ было такъ же свѣтло, шумно, весело. У него оторвали одну фалду фрака, его цилиндръ былъ смятъ, грудь на рубашкѣ разорвана. И никто этому не удивлялся, потому что такъ слѣдовало, потому что Парижъ веселился...
- Paris s amuse!..-кричатъ вокругъ.
Кто-то лѣзетъ на фонарный столбъ и закуриваетъ трубку. По бульвару на длинноволосомъ художникѣ ѣдетъ верхомъ какая-то богиня.
- Какъ тебя зовутъ?- спрашиваетъ Дамбіевъ свою спутницу.
- Меня? Отгадай!
- Жанной.
- Нѣтъ! Вотъ тебѣ за это по носу!
- Сюзанной?
- Нѣтъ!
- Маргаритой? Иветтой? Вероникой?
-- Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! Вотъ тебѣ! вотъ!
И она его ударяла остатками изломаннаго вѣера и царапала его лицо до крови.
Встрѣча эта была для него роковою. Семь мѣсяцевъ они не разставались. Онъ такъ ясно представилъ себѣ ихъ комнату, оклеенную желтыми обоями, низенькую, съ откосами и углами, съ большимъ окномъ, откуда виднѣлось множество трубъ и остроконечный шпиль S-te Chapelle. Мебели было очень мало. Денегъ у нихъ было еще меньше. Она была хористкой въ оперѣ, получала гроши, и ея чулки всегда были въ дырахъ. Но зато ея щеки лоснились и краснѣли, какъ яблоки. Она пѣла цѣлый день, танцовала передъ нимъ, варила, жарила, стирала, гладила, хохотала, смѣялась, иногда пла
1904
No 13.
кала, все тутъ же, въ той же комнатѣ. Даже шторы не было у нихъ, и по утрамъ восходящее солнце заливало своимъ зопотомъ всю комнату до послѣдней щели.
Они бѣгали вмѣстѣ по улицамъ. У нея были даровыя мѣста во всѣхъ театрахъ, правда, высоко, но какъ весело было въ вѣчно-знакомой компаніи богемы и каботинокъ! Какъ оживленно они аплодировали, стучали ногами въ антрактахъ, переговаривались съ партеромъ, шикали и свистѣли. Они вмѣстѣ мокли подъ дождемъ, вмѣстѣ карились на солнцѣ. Она ни разу не спросила— любитъ ли онъ ее, да и сама никогда не говорила о своей любви. Но она ходила за нимъ, какъ нянька, обшивала, обстирывала, кормила, поила, лѣчила,—все это безо всякой корысти, все съ чудными ямками на щечкахъ.
Ему казалось, что не будетъ конца этому счастью. Но разъ она вошла къ нему насупившись.
- Я должна уѣхать отъ тебя,-сказала она.
Куда?
- Къ теткѣ. Она заболѣла и проситъ меня пріѣхать къ ней. Въ Бордо.
- Поѣдемъ вмѣстѣ.
- Невозможно. Я должна ѣхать одна. - Почему?
- О, милый! Долго объясняться. Вѣдь ты мнѣ вѣришь. Ну, и вѣрь.
-- Когда же ты вернешься?
- Это неизвѣстно. Пока не выздоровѣетъ тетка.
- Ты лжешь, Сесиль.
- Нѣтъ. У меня больна тетка. Тетка живетъ въ Бордо, и я ѣду къ ней. Я тебѣ оставлю въ залогъ мои платья и ботинки.
И она уѣхала. Онъ съ восторгомъ глядѣлъ на два убогихъ платьица, висѣвшихъ на стѣнѣ подъ дырявой простынею. Ея старыя стоптанныя туфельки печально стояли въ уголку, и по ночамъ мышь лакомилась ихъ сальными задками.
Въ комодѣ онъ нашелъ сломанный вѣеръ, что былъ съ нею въ ночь ихъ знакомства, и цѣловалъ его, какъ священную реликвію. Скоро ли она пріѣдетъ?
Проходили дни, скучной, вялой чередой. Онъ ходилъ въ свою лабораторію, возвращался назадъ на свой непривѣтный холодный чердакъ. Шелъ дождь, непрерывный мелкій дождь, и вылъ вѣтеръ.
Потомъ вдругъ засіяло весеннее яркое солнце. Онъ уже подумывалъ ѣхать въ Бордо, какъ разъ встрѣтилъ ее въ блестящей коляскѣ. Она подъѣхала къ магазину, гдѣ на роскошныхъ витринахъ сіяли изумруды и брильянты. Его даже отшатнуло, когда она прошла мимо.
- Ты воротилась?-могъ только спросить онъ.
- Ахъ, это ты!-сказала она.-Нѣтъ, я и не ѣздила никуда. А видишь ли, я вышла замужъ.
- За кого?
- Не все ли тебѣ равно?
- Зачѣмъ же ты... Какъ же ты смѣла это сдѣлать? Она звонко захохотала.
- Я? Да чѣмъ же я была связана съ тобой? Ты мнѣ не мужъ и никакихъ правъ не имѣешь на меня.
- Нѣтъ, ты мнѣ отвѣтишь,- почти крикнулъ онъ, схвативъ ее за руку.
- Фу, русскій медвѣдь!-прошептала она, съ силой освобождая руку.-Поди прочь, я тебя не знаю!
Ея глаза сверкнули такой злобой, такой холодной ненавистью. Онъ понялъ, что больше ничего ему не осталось.
И какъ онъ плакалъ въ своей мансардѣ, обливая слезами костяшки стараго вѣера, какъ крѣпко сжималъ онъ ихъ въ своей рукѣ!..
Дамбіевъ проснулся. Рука его крѣпко сжимала ручку револьвера. Вокругъ выла буря, онъ былъ на вершинѣ кавказскаго хребта, а Парижъ былъ далеко, и такъ же далеко была промелькнувшая юность.