266 

1904 

НИВА 

смѣялись, говорили, спорили, что-то разсказывали другъ другу, а онъ смотрѣлъ помимо нихъ и тяжело дышалъ. - Mon Dieu! Кого я вижу!-раздалось возлѣ него, и шурша шелковыми юбками и блистая свѣженькимъ свѣтлымъ платьемъ, съ приколотымъ на груди пучочкомъ анютиныхъ глазокъ и душистаго горошка, появилась таdame Рацевичъ.-Въ какомъ вы прохладномъ уголкѣ. Сколько времени я васъ не видала! Нѣтъ, какой ужасъ! Вы читали «Московскій Вѣстникъ»! Что написали про насъ-вѣдь это рѣшительно невозможно. 

- Не знаю-съ,-недовольно проговорилъ онъ. 

И кто это написалъ неизвѣстно,- продолжала она.-Никто не знаетъ. Но я догадываюсь. Я догадываюсь, чье это дѣло: это Глушкинъ. Знаете, этотъ молодой поэтъ. Онъ все вертѣлся, какъ волчокъ, вокругъ насъ, и вдругъ, можете себѣ представить, рѣшился сдѣлать предложеніе одной изъ моихъ дочерей. Это, конечно, было оскорбленіемъ, и оскорбленіемъ ужаснымъ! Я отказала наотрѣзъ. Но при этомъ я ему сказала, что прошу его не только продолжать кланяться, но и продолжать бывать у насъ, потому что я ненавижу, когда идутъ сплетни и разговоры по-пустому. Ну, не сошлись люди почему-нибудь, зачѣмъ же нарушать внѣшній декорумъ? Такъ вѣдь? 

Медунцовъ что-то промычалъ въ отвѣтъ. - И вдругъ... нѣтъ, вы прочтите... 

Она вытащила откуда-то сложенную въ узкую тетрадку газету и подала ему ее. 

- Это такая гадость. Отплатить за радушіе, за гостепріимство... Нѣтъ, вы непремѣнно прочтите... 

Мнѣ въ этихъ очкахъ неудобно, сударыня,-попробовалъ онъ отговориться. 

-- Такъ я вамъ сама прочту. Тутъ вѣдь и про васъ есть. И написано все это такимъ ужаснымъ уличнымъ языкомъ. Вы только послушайте. Это корреспонденція изъ Кисловодска. «Нынѣшній сезонъ очень оживленъ. Съѣхалась бездна народа. Московскіе купцы съ налетомъ западной культуры и съ татарскими замашками; петербургскіе домовладѣльцы и чиновники; мамаши-генеральши, чающія выдать своихъ дочекъ замужъ; жирныя грузинки и армянки съ немытыми шеями и колоссальными, какъ у попугаевъ, носами»; ну, и такъ далѣе, и такъ далѣе. 

Она поклонилась съ ласковой сіяющей улыбкой проходившему статному ротмистру и продолжала чтеніе. «Во главѣ всѣхъ пиршествъ и увеселеній всегда можно видѣть нѣкую госпожу Роговичъ»...» Слышите: Роговичъ? 

- Но вѣдь ваша фамилія Рацевичъ? 

- Боже мой, но это такъ близко. Всякій пойметъРацевичъ, Роговичъ. Мою фамилію почему-то всегда коверкаютъ: Зацѣпичъ, Куцевичъ, Ругевичъ... 

Она опять кивнула головкой сенатору, проходившему мимо съ очень полной дамой, и продолжала чтеніе: 

-«...нѣкую госпожу Роговичъ. Наложивъ на свои увядающія щеки слои штукатурки...» Вотъ, не хотите ли посмотрѣть, гдѣ у меня штукатурка? 

Она близко наклонилась къ нему. Онъ почувствовалъ запахъ туалетной воды и щекотаніе ея волосъ на вискѣ. 

- Гдѣ же штукатурка? Возьмите платокъ, проведите. Хотите помочить его въ водкѣ, въ уксусѣ... Никакого слѣда не будетъ. Чѣмъ я виновата, что у меня съ дѣтства такой цвѣтъ лица? 

Она невинными глазами посмотрѣла на него. 

- Да, вы не виноваты,-пробормоталъ онъ. 

- Теперь дальше «...она съ своими перезрѣлыми дочерьми скачетъ на хромыхъ мѣстныхъ клячахъ...» Теперь я опять спрошу у васъ, оставивъ въ сторонѣ хромыхъ клячъ, какъ мои дочери могутъ быть перезрѣлыми, когда я сама, по крайней мѣрѣ насколько мнѣ говоритъ зеркало, еще не перезрѣла?.. Вѣдь я не перезрѣла, monsieur Медуницынъ, да? 

1904 

No 14. 

Онъ снисходительно посмотрѣлъ на нее и сказалъ: - Для меня-вы дѣвочка. Я чуть не въ дѣды вамъ гожусь. 

- Вотъ видите, и вы, такой опытный человѣкъ, то же говорите. Но что дальше, слушайте: «Дочки отчаянно кокетничаютъ, влѣзаютъ при помощи кавалеровъ на высокіе утесы, и кавалеры увѣряютъ, что оттуда открываются превосходные виды. Сама мамаша подаетъ блистательный примѣръ правильно организованнымъ флертомъ. Но, увы! Всѣ ихъ маневры остаются тщетными, ухаживателей много, но предложенія (въ смыслѣ брачныхъ узъ) никто не дѣлаетъ»... Какъ вы это, monsieur Медунцовъ, находите? 

- Почему же это на васъ?.. 

- А вотъ я сейчасъ объясню... Я пропускаю середину корреспонденціи и прямо перехожу въ конецъ. Вотъ: «Въ послѣдніе дни наше водяное общество было сильно взволновано слѣдующимъ фактомъ. Отставной зоологъ вздумалъ на старости лѣтъ взобраться на Эльбрусъ. Къ нему присоединился извѣстный адвокатъ. До вершины они, конечно, не добрались, но, упившись коньякомъ, поссорились. Адвокатъ хотѣлъ сбросить зоолога въ пропасть, но тому удалось выкарабкаться, и онъ подкупилъ сопровождавшихъ его казаковъ, чтобъ они продержали адвоката раздѣтымъ на снѣгу всю ночь. Была буря, и термометръ показывалъ 32 градуса ниже нуля по Цельзію. Результатомъ было то, что у адвоката пришлось отнять нижнія конечности. Казака, способствовавшаго престулленію и всю ночь державшаго адвоката за плечи, нашли убитымъ въ бездонной пропасти. Ссора между великими путешественниками произошла изъ-за кляузнаго дѣла, поднятаго однимъ отставнымъ петербургскимъ чиновникомъ противъ своей дочери, мѣстной помѣцицы. Адвокатъ, давно извѣстный своими печальными похожденіями въ мѣстныхъ судахъ, явился представителемъ со стороны старика-кляузника; а зоологъ самъ подбирается къ деньгамъ молодой помѣщицы и собирается построить какую-то станцію для ученыхъ открытій на средства вдовы. Inde ira. Конечно, можетъбыть, все это сплетни, но ходатаю отрѣзали ноги, такъ что онъ теперь ходатай, который не ходитъ, какъ острятъ мѣстные каламбуристы». 

- Зачѣмъ вы мнѣ все это читаете?-спросилъ Медунцовъ. 

- А вотъ зачѣмъ: я хотѣла васъ окунуть во всю эту мерзостъ и спросить совѣта. Что писалъ это Глушкинъ,-мнѣ это ясно, какъ Божій день. Неужели же мы останемся равнодушны ко всему этому? 

- Я, по крайней мѣрѣ, останусь. 

- Ну, а я предприняла кой-какія мѣры. 

- Какія же? 

- Я сдѣлалась втрое вѣжливѣе съ нимъ, чѣмъ была прежде. Сама къ нему подхожу, зову къ себѣ. Онъ такъ поводитъ ушами, какъ заяцъ, и боится засады. Его смущеніе выдаетъ его при всѣхъ. Правда, это тонко придумано? 

Медунцовъ согласился, что тонко. 

- Во-вторыхъ, я его хочу выслать отсюда. 

- Развѣ вы можете высылать кого-нибудь? 

- Я не могу, но если всѣ захотятъ, если составятъ адресъ начальнику края, или даже комиссару водъ, то, я думаю, его немедленно препроводятъ. Я вотъ жду здѣсь жандармскаго начальника, съ нимъ поговорю, потомъ поговорю съ комиссаромъ. Вѣдь я слабая женщина, я не могу ничего сдѣлать одна. Я всегда въ такихъ случаяхъ прибѣгаю къ мужской помощи. Я такъ перевела одного полиціймейстера, который былъ со мной нелюбезенъ, съ доходнаго мѣста на такое, что онъ потомъ локти себѣ кусалъ. То-есть не локти, а какъ это говорится, что такое кусаютъ? Я хотѣла васъ попросить, можно мнѣ сказать отъ вашего имени, что вы возмущены этой корреспонденціей?