346
1904
НИВА
не одинъ. Это рѣшено цѣлымъ кружкомъ людей, согласившихся вмѣстѣ работать.
Да, конечно,-говорилъ Щегловитовъ:-я знаю; я видѣлъ этотъ кружокъ людей и беру на себя смѣлость сказать, что не всѣ члены этого кружка мнѣ одинаково нравятся; но это дѣло вкуса, а-главное, что они ничѣмъ не рискуютъ. Ты же добровольно отказываешься отъ благополучія, пріобрѣтеннаго нѣсколькими поколѣніями твоихъ предковъ.
- При помощи чужихъ рукъ и спинъ... Мы, дядя, никогда не сойдемся, и потому лучше намъ не спорить. Щегловитовъ развелъ руками.
- Что-жъ, не будемъ спорить!
Въ это время они вышли изъ сада и почти лицомъ къ лицу встрѣтились съ Матюшиными. Петръ приподнялъ шляпу и опять надѣлъ ее, а Егоръ Акимычъ совсѣмъ снялъ свою фуражку и держалъ ее въ рукахъ. Они поздоровались. Егоръ Акимычъ счелъ своимъ долгомъ объяснить столь раннюю прогулку со своимъ сыномъ.
Больно хорошъ воздухъ, такъ вотъ и прогуливаемся... Потомъ онъ почтительно приблизился къ Щегловитову: Что-же-съ, Владиміръ Павловичъ, не нашли ли какихъ непорядковъ?
Нѣтъ, нѣтъ, Егоръ! Все въ порядкѣ,-предупредительно и поспѣшно отвѣтилъ Щегловитовъ.- Я думаю, ни одинъ еще опекунъ не сдавалъ наслѣднику его достояніе въ такой исправности, какъ мы съ тобой.
- Очень вамъ благодаренъ, Владиміръ Павловичъ,сказалъ старикъ Матюшинъ, кланяясь ему.
Въ это время Корниловъ бесѣдовалъ съ Петромъ. Мы сейчасъ кончимъ,- говорилъ онъ:- надоѣло мнѣ это, но дядя хочетъ быть точнымъ. У тебя довѣренность написана? И проектъ аренды готовъ?
- У меня все готово,-отвѣтилъ Петръ.
- Ну, вотъ и ладно, сегодня за завтракомъ всѣ соберемся и окончательно поговоримъ, а завтра съѣздимъ въ городъ къ нотаріусу. Поскорѣе бы ужъ!.. Надоѣла эта ненужная возня... Мы теперь къ озеру пройдемъ.
Ахъ, да,-очевидно съ той цѣлью, чтобы и Щегловитовъ слышалъ, сказалъ молодой Матюшинъ:- мы съ дядей сейчасъ смотрѣли здѣсь глиняный холмъ. Вѣдь это чистѣйшій каолинъ... Тутъ можно фарфоровую фабрику построить...
- О!-Корниловъ добродушно разсмѣялся.-Ужъ это пусть строитъ кто-нибудь другой... Намъ не до этого...
И они скоро разошлись. Щегловитовъ и Корниловъ пошли къ рыбному озеру, которое лежало за полверсты отъ мостика, а Матюшины вошли въ садъ.
Полдороги въ саду они прошли молча. Петръ чувствовалъ, что его рѣчи подняли въ душѣ старика цѣлую бурю, и какъ бы давалъ ему время пережить и усвоить это. А Егоръ Акимычъ торопливо раздумывалъ, взвѣшивалъ и готовилъ отвѣтъ.
Уже видны были ворота, которыя вели во дворъ усадьбы. Старикъ вдругъ остановился и положилъ руку на плечо сына.
Ну, такъ вотъ что, Петруха: много тебѣ не скажу, зачѣмъ говорить лишнее?-а вотъ это знай...
Онъ оглядѣлся, какъ бы желая убѣдиться, что по близости никого нѣтъ, и заговорилъ тихо, но внятно и выразительно:
Деньги имѣются... А коли считать, такъ-десятками тысячъ... вотъ...
И, сказавъ это, онъ вынулъ изъ кармана платокъ и съ усердіемъ провелъ имъ по лбу, на которомъ вдругъ выскочили крупныя капли пота, свидѣтельствовавшія о трудной работѣ, происходившей въ его душѣ.
Петръ не успѣлъ откликнуться на это важное сообщеніе. Гдѣ-то очень близко послышался странный шелестъ. Они остановились. Шелестъ короткими полосами равномѣрно повторялся.
- Кто-то траву коситъ: промолвилъ Егоръ Акимовичъ:-кажись, никому не приказывалъ...
1904
No 18.
Они сдѣлали еще нѣсколько шаговъ, съ любопытствомъ заглядывая по обѣ стороны дороги, гдѣ за рядами деревьевъ-слѣва фруктовыхъ, а справа, со стороны рѣчки, дубковъ, тополей и вязовъ,—росла трава, и вдругъ передъ ними открылась полянка, вся заросшая высокой зеленой травой.
Коренастый, широкоплечій человѣкъ, съ смуглымъ, сильно загорѣлымъ лицомъ, густо обросшимъ волосами, въ выпущенной ситцевой рубахѣ, подпоясанной шнуромь, въ высокихъ сапогахъ, съ нѣкоторою нетвердостью держа въ рукахъ косу, снималъ ею траву.
Коса въ его рукахъ дѣйствовала не очень исправно, часто цѣпляясь за траву, попадая остріемъ въ землю, но все же часть поляны была уже скошена.
Петръ взглянулъ на поляну и усмѣхнулся: - Это Острогоновъ косить учится,- сказалъ онъ отцу:-мужикомъ быть упражняется.
- Ахъ, вотъ оно что,-промолвилъ Егоръ Акимычъ и, свернувъ съ дороги, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по травѣ.
- Добраго утра, Матвѣй Осиповичъ,- сказалъ онъ, приподымая фуражку:- нашему мужицкому дѣлу обучаетесь? Это хорошо! Съ мужиками жить, по-мужичьи и выть... хе-хе!.. А коса-то у васъ все же спотыкается.
Острогоновъ остановилъ работу. Желтая шляпа изъ обыкновенной житной соломы съѣхала у него на затылокъ. Его невысокій упругій лобъ былъ весь покрытъ частыми каплями пота. Къ вискамъ прилипли смоченныя потомъ свѣсившіяся пряди волосъ.
- Ничего!-какимъ-то угрюмымъ баскомъ отвѣтилъ онъ.-Выучусь! Не мудреная наука!
- Это дѣйствительно: мудренаго тутъ мало. А вы повыше-то косу захватите, такъ она и летче пойдетъ...
- Правда?- спросилъ Острогоновъ и сейчасъ же исполнилъ этотъ совѣтъ, передвинувъ правую руку повыше. Затѣмъ онъ сталъ дѣлать пробные взмахи, и коса дѣйствительно пошла по травѣ легче.
-- Въ самомъ дѣлѣ, такъ лучше,-сказалъ онъ и опять принялся косить траву съ гораздо лучшимъ успѣхомъ.
- Ну, вотъ,-промолвилъ Егоръ Акимычъ:- значитъ, и у насъ въ деревнѣ есть наука, которой ученье требуется.
И онъ вернулся на дорогу.
- Ты уже пилъ чай, Острогоновъ?-спросилъ Петръ.
- Нѣтъ еще,-отвѣтилъ Острогоновъ:-вотъ скошу поляну и приду.
Ну, ладно...
И Матюшины пошли дальше, а Острогоновъ продолжалъ свою работу. Матюшины молча вышли изъ сада. Здѣсь Егоръ Акимовичъ отдѣлился и пошелъ въ экономію, а Петръ направился къ помѣщичьему дому.
II.
Лѣто 1877 года было для корниловской усадьбы роковымъ лѣтомъ.
Стояла она уже много лѣтъ и зимъ, видала разные порядки и большія перемѣны, но такихъ событій, какія произошли этимъ лѣтомъ, она никогда еще не переживала. Событія эти заставили пожимать плечами и разводить руками не только всѣхъ обычныхъ жителей самой усадьбы и деревни Корниловки, но и обывателей окрестныхъ мѣстъ и, пожалуй, даже цѣлаго уѣзда. Никто, ни одинъ человѣкъ во всемъ уѣздѣ, ничего не понималъ, а если бы молва объ этихъ событіяхъ распространилась по губерніи и даже по цѣлому краю, то и тамъ поняли бы очень немногіе.
Старый домъ корниловской усадьбы съ множествомъ комнатъ, въ которыхъ мирно покоилась тяжелая мебель краснаго дерева, а на стѣнахъ непоколебимо висѣли вылинявшіе и запыленные портреты предковъ многихъ поколѣній корниловской семьи, вдругъ наполнился жильцами. Зазвенѣли въ немъ человѣческіе голоса, и все молодые, сильные и задорные, зазвучали какія-то новыя слова, никогда никѣмъ еще здѣсь не произносимыя, и