384
1904
НИВА
1904
No 20.
Заговоривъ о творчествѣ нашего геніальнаго композитора, кстати будетъ привести здѣсь нѣсколько словъ изъ воспоминаній П. А. Степанова, у котораго Глинка въ 1841 г. работалъ надъ «Русланомъ». «Съ первыхъ же дней переѣзда Глинка усиленно занялся «Русланомъ». Весь въ себѣ сосредоточенный, въ творческой работѣ, ходилъ онъ по комнатамъ; я старался пройти, не развлекая его, и потомъ всматривался: то онъ подойдетъ къ фортепіано, возьметъ нѣсколько аккордовъ, спѣшитъ въ свою комнату и скоро пишетъ на большихъ потныхъ листахъ, расположенныхъ по его столу; опять ходитъ, опять записываетъ, часто безъ помощи инструмента. Такъ продолжалось до тѣхъ поръ, пока совсѣмъ стемнѣетъ, и тогда, утомленный, онъ ложился и жаловался на боль и усталость. Обѣдъ возстановлялъ его силы, и вечеромъ онъ бывалъ подчасъ веселъ и разговорчивъ». Въ такомъ творческомъ настроеніи М. И. Глинка изображенъ Глинка на извѣстномъ портретѣ И. Е. Рѣпина (стр. 381). Глинка, неоднократно бывавшій за границей,-въ Берлинѣ, Вѣнѣ, Парижѣ, Миланѣ, Римѣ, Неаполѣ и, впослѣдствіи въ Испаніи, несмотря на прекрасное знакомство съ складомъ западно-европейской музыки, чувствовалъ себя чужимъ въ ея сферѣ,-и это онъ прекрасно сознавалъ, какъ видно хотя бы изъ слѣдующихъ его строкъ: «Писать для здѣшнихъ театровъ не вижу возможности. Интригъ здѣсь болѣе, чѣмъ гдѣ-либо, а сверхъ того, живя за границей, я болѣе и болѣе убѣждаюсь въ томъ, что я душою русскій, и мнѣ трудно поддѣлываться подъ чужой ладъ». Эти строки относятся къ тому времени, когда «Русланъ», хотя и имѣлъ огромный успѣхъ (нельзя же иначе назвать успѣхъ оперы, данной въ короткое время тридцать два раза), но былъ временно отодвинутъ на второй планъ по причинѣ наплыва знаменитыхъ итальян
Домъ Томилова въ Эртелевомъ переулкѣ (съ памятной доской), въ которомъ жилъ въ 1854-56 гг.
совершенно наоборотъ, а именно: началъ тѣмъ, чѣмъ другіе кончаютъ, т. е. увертюрой въ четыре руки, которую написалъ для фортепіано, съ означеніемъ инструментовъ». Это относится къ 1834 г., ко времени работы надъ «Жизнью за Царя»-сюжетомъ, предложеннымъ ему Жуковскимъ, обѣщавшимъ написать либретто; по этому поводу Кукольникъ отмѣтилъ въ своемъ дневникѣ 31-го декабря: «...Жуковскій напишетъ слова, и это хорошо: не будетъ итальянской безсмыслицы; выйдетъ, какъ въ «Фрейшютцѣ»: просто и со смысломъ».
Творчество Глинки во многомъ напоминаетъ творчество Моцарта; онъ также сочинялъ вездѣ: въ обществѣ, на прогулкѣ, въ каретѣ, и, когда творилъ, ничто не могло мѣшать этой дѣятельности, хотя бы вокругъ него разговаривали, шумѣли, смѣялись. Такъ, знаменитое тріо «Ахъ, не мнѣ, бѣдному», онъ написалъ въ квартирѣ Кукольника, подъ шумъ и говоръ пирующихъ друзей, какъ это видно изъ его «Записокъ»; или, хоръ изъ «Жизни за Царя»: «Разливалася, разгулялася» сочиненъ имъ въ каретѣ, около Новгорода, по дорогѣ чрезъ Москву въ Новоспасское, куда онъ направлялся съ молодой женой (стр. 382, 383 и 391). Подслушанная имъ пѣсенка чухонскаго извозчика дала ему мысль написать музыку, послужившую для баллады Финна въ «Русланѣ»; три татарскія мелодіи, сообщенныя ему секретаремъ персидскаго посольства Гайваловскимъ. послужили основами: первыя двѣ для лезгинки, а третья для андантс Ратмира «И жаръ, и зной». Такимъ же образомъ черпалъ онъ изъ живого источника темы для своихъ испанскихъ увертюръ (двѣ серенады записаны съ напѣва погонщика муловъ; онѣ вошли въ «Ночь въ Мадритѣ»). Но въ какіе перлы созданія возвелъ онъ этотъ сырой, безхитростный матеріалъ! Рояль М. И. Глинки.
Хранится въ музеѣ его имени въ петербургской консерваторіи.