406 

1904 

НИВА 

ловку, всегда носила неизмѣнно черное платье, позволяя себѣ только украшать его скромными кружевцами; она была настолько умна, чтобы на фонѣ болѣе чѣмъ скромныхъ одѣяній, въ которыхъ ходили сестры Чернецкія, не быть смѣшной, разодѣвшись въ драгоцѣнныя ткани. 

Въ лицѣ ея было много жизни и какого-то неистребимаго хищнаго желанія, которымъ такъ и горѣли ея красивые блестящіе глаза. 

Она уже издали заговорила звонкимъ, нѣсколько надорваннымъ и потому грубоватымъ голосомъ. 

- Я всегда появляюсь внезапно, какъ вихрь... А, Владиміръ Павловичъ, неизмѣнный парижанинъ, я васъ не видала лѣтъ семь, но сразу узнала!-промолвила она, протягивая руку Щегловитову.Я узнала, что сегодня здѣсь рѣшительное собраніе, и вотъ прикатила. 

А развѣ вы рѣшили вступить въ колонію?-съ тонкой усмѣшкой спросилъ Щегловитовъ. 

- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ!-отмахиваясь обѣими руками отъ этого предположенія, возразила Заболотная.-Да вѣдь меня и не примутъ... куда мнѣ!.. Но знаете, я люблю все... какъ это сказать... все идейное, принципное... и меня тянетъ сюда, просто тянетъ... Ахъ, здравствуйте, Алексѣй Сергѣевичъ!-вдругъ воскликнула она, отыскавъ, наконецъ, Родичева.-Вы гдѣ-то въ тѣни, васъ и не видно. Но, господа,-прибавила она, обратившись ко всѣмъ:-если я вамъ мѣшаю, вы можете просто прогнать меня... 

- О, что вы!- откликнулась на это Даша.-Намъ никто не можетъ помѣшать. 

Во время этихъ разговоровъ присутствующіе какъ-то незамѣтно раздѣлились на группы, и, пока Сила хлопоталъ, каждая группа вполголоса вела свой особый разговоръ. 

Корниловъ стоялъ неподалеку отъ стола съ Дашей. Онъ заботливо смотрѣлъ въ ея глаза и безпокоился по поводу ихъ выраженія. 

- Если-бъ ты видѣлъ его,-говорила ему Даша:-когда я напрямикъ сказала о нашемъ планѣ и о томъ, что я здѣсь останусь, чтобы вмѣстѣ работать: онъ готовъ былъ проклясть меня. Онъ былъ страшно несчастенъ... 

- Что дѣлать, Даша!-успокоительно говорилъ ей Корниловъ.-Идея требуетъ жертвы... ради нея мы не должны ни передъ чѣмъ останавливаться. 

- Я знаю, Саша, голубчикъ, я знаю...-съ глубокимъ довѣріемъ смотря ему въ глаза, говорила Даша:-но старикъ можетъ пріѣхать сюда въ догонку; мы вѣдь почти убѣжали. Тогда мнѣ будетъ слишкомъ трудно. 

- Пусть пріѣдетъ... мы докажемъ ему, что мы не дѣти. Онъ говорилъ это съ глубокимъ убѣжденіемъ. 

А неподалеку отъ нихъ, закрытая густыми, низко склонившимися вѣтвями дуба, Валентина, указывая глазами въ ихъ сторону, говорила Петру: 

- Ты вѣдь знаешь, Петръ, что они-слабыя дѣти... на нихъ однихъ нельзя было бы положиться; но въ тебя я вѣрю, Петръ, я вѣрю только въ тебя... знай это, Петръ, только въ тебя и за тобой я иду! 

Петръ Матюшинъ смотрѣлъ на нее какимъ-то страннымъ, какъ бы испытующимъ взглядомъ, въ которомъ было что-то холодное. 

Ты только смотри, чтобы не пожалѣть, Валентина...-промолвилъ онъ какъ-то сквозь зубы. 

- О, никогда! Я иду сознательно, слишкомъ сознательно... 

Заболотная и Родичевъ, пользуясь тѣмъ, что всѣ занялись своими дѣлами, отошли отъ общества на порядочное разстояніе. Родичевъ все старался оставаться слегка позади нея, очевидно, боясь обратить ея вниманіе на свой костюмъ. 

Вы сегодня какой-то подавленный, Алексѣй Сергѣевичъ,-говорила ему городская гостья.-Но, право же, меланхолія вамъ не къ лицу, вамъ гораздо больше идетъ выраженіе побѣдное. 

1904 

No 21. 

- Очень можетъ быть,-отвѣчалъ Родичевъ:- но, чтобы усвоить такое выраженіе, надо побѣдить; я же до сихъ поръ чувствую себя только побѣжденнымъ... 

- Ну, знаете, мой другъ, при всѣхъ вашихъ достоинствахъ, которыя я очень цѣню, вамъ не хватаетъ сообразительности... вамъ все надо разжевывать. 

- А вы позволяете мнѣ быть сообразительнымъ? 

- Но это право каждаго,-загадочно отвѣчала Заболотная. 



Посмотримъ... 

Острогоновъ не нашелъ себѣ собесѣдника и не былъ расположенъ къ изліяніямъ; онъ стоялъ у стола и посматривалъ на всѣхъ нетерпѣливо, но, наконецъ, не выдержалъ и разсердился. 

- Господа, что же это? Позвали завтракать и говорить о дѣлѣ, а всѣ расположились по-парно, словно танцовать собираются. 

- А въ самомъ дѣлѣ,-подхватилъ Щегловитовъ, который тоже, въ сущности, досадовалъ на промедленіе:— танцовать мы будемъ послѣ пиршества. 

- Да, да, господа... сядемте,-сказалъ Корниловъ. 

Сила и Малашка въ это время принесли кушанья, и всѣ начали усаживаться. 

- Мы сосѣди? Не правда ли?-промолвила Заболотная, обращаясь къ Родичеву, когда они направлялись къ столу. 

- Это все, чего я добиваюсь отъ жизни!-галантно отвѣтилъ Родичевъ. 

Всѣ усѣлись. Заболотная и Родичевъ заняли оставшіяся пустыми мѣста рядомъ. Выпили водку, закусили, потомъ ѣли холодную рыбу, при чемъ разговоръ вертѣлся на неважныхъ предметахъ. 

Подали что-то мясное, стали пить вино, котораго въ Корниловкѣ вдоволь оставалось отъ запасовъ прежняго времени. 

Острогоновъ не принималъ никакого участія въ разговорѣ, угрюмо глядя въ свою тарелку. 

Когда существенная часть завтрака была окончена, и аппетиты были удовлетворены, когда многіе уже отодвинули свои стулья, а Щегловитовъ, вынувъ сигару и испросивъ у дамъ разрѣшеніе, закурилъ ее, Александръ Васильевичъ, до сихъ поръ принимавшій участіе въ разговорѣ на случайныя темы, вдругъ сдѣлался молчаливъ и задумчивъ, а лицо его приняло озабоченное выраженіе. 

Въ эту минуту всѣ почувствовали, что сейчасъ должно произойти «самое главное и самое важное». Разговоръ какъ-то самъ собой прекратился, всѣ были готовы слушать. 

И раздался голосъ Александра Васильевича, но не тотъ, какимъ онъ бесѣдовалъ съ своими гостями еще нѣсколько минутъ тому назадъ, а особенный голосъ, какого никто никогда, можетъ-быть, еще не слышалъ отъ него,-глубокій и проникновенный. 

- Господа,- сказалъ онъ:- я обращаюсь къ тебѣ, Даша, и къ тебѣ, Валентина, къ тебѣ, Родичевъ, къ тебѣ, Острогоновъ, къ тебѣ, Петръ, къ тѣмъ, кто понимаетъ меня... Господа... милые товарищи,-продолжалъ онъ дрожащимъ голосомъ: — вотъ, наконецъ, сбывается все то, о чемъ мы мечтали и изъ-за чего пріѣхали сюда... Вамъ пришлось долго ждать, и вы скучали по дѣлу, за которымъ пріѣхали, но это было необходимо... Вы сами видѣли: тянулась длинная процедура ввода во владѣніе, хотя я имѣлъ на это право уже два года тому назадъ, но тогда... тогда я не былъ еще готовъ, и мнѣ не было это нужно, но вотъ теперь мы покончили съ этимъ... 

Онъ на минуту остановился и перевелъ духъ. Имъ овладѣло глубокое волненіе. Никто не воспользовался этимъ молчаніемъ, чтобы вставить свое слово, и онъ, собравшись съ новыми силами, продолжалъ: 

- Товарищи... мой дядя, бывшій опекунъ, и отецъ Матюшина-управлявшій имѣніемъ, сдали мнѣ все въ полномъ порядкѣ. Такъ какъ съ этой минуты вы всѣ