422 

1904 

НИВА 

Но что же тутъ такого? Что тутъ такого?-спрашивалъ Острогоновъ, сильно возвысивъ голосъ отъ внутренняго волненія.- Я только хочу быть послѣдовательнымъ и буду, буду, буду... Я вотъ сейчасъ сдѣлаю первый важный шагъ, и вы всѣ увидите... Косить, пахать я умѣю... я не умѣлъ, но научился... и вотъ мнѣ нужна помощница въ жизни, какъ нужна она всякому крестьянину, и я ее избралъ... я избралъ ее по душѣ... и вотъ... 

Онъ вдругъ сдѣлалъ нѣсколько широкихъ шаговъ, что заставило окружавшихъ его разступиться. Малаша въ это время несла изъ дому, спускаясь съ террасы, кучу маленькихъ тарелокъ для земляники, которую сейчасъ должны были подать. Острогоновъ направился къ террасѣ и въ двухъ шагахъ отъ нея остановился. 

Малаша, увидѣвъ всю картину и въ особенности Острогонова съ пылающимъ лицомъ, съ безпорядочно растрепавшимися волосами, тоже вдругъ остановилась; руки ея дрожали, и тарелки, которыя она держала, позванивали. 

- Вотъ, Малаша, ты мнѣ не вѣрила,-сказалъ, обращаясь къ ней, Острогоновъ:-такъ вотъ я теперь при всѣхъ говорю тебѣ: прошу тебя, будь моей женой... прошу, обвѣнчаемся и будемъ жить по-мужицки!.. 

Малаша почувствовала, что кровь вся отхлынула отъ ея лица, руки ея задрожали, онѣмѣли и опустились, куча тарелокъ выпала изъ ея рукъ и со звономъ и трескомъ разсыпалась по ступенькамъ террасы. 

Если бы она не владѣла собой, то, вѣроятно, упала бы въ обморокъ, но съ нею этого не случилось. Она судорожно схватила обѣими руками конецъ своего фартука и, закрывъ имъ лицо, стремительно убѣжала обратно въ домъ. 

Острогоновъ постоялъ нѣсколько секундъ на мѣстѣ, какъ-то упорно глядя въ землю, передъ собой, потомъ круто повернулся, взглянулъ на всѣхъ и произнесъ: 

- Вотъ... теперь я все сказалъ. 

И затѣмъ онъ рѣшительными и быстрыми шагами ушелъ въ садъ и скрылся за деревьями. 

Впечатлѣніе, произведенное этимъ эпизодомъ, было необыкновенно. Водворилось глубокое молчаніе, и каждый изъ присутствовавшихъ молчалъ по-своему. 

Казалось бы, что съ точки зрѣнія молодыхъ людей это было въ порядкѣ вещей. Острогоновъ исходилъ изъ общаго имъ принципа и безстрастно доводилъ его до конца; а между тѣмъ, никто не былъ такъ смущенъ, какъ Корниловъ, а вслѣдъ за нимъ Даша, да, пожалуй, и Валентина. 

Александръ Васильевичъ растерялся и, послѣ того какъ наступило довольно продолжительное молчаніе, сказалъ какъ-то неувѣренно, какъ будто извиняясь за происшедшее. 

Онъ вообще странный человѣкъ, но это самая большая изъ его странностей... я этого не ожидалъ... 

Всякій имѣетъ право жить по-своему, замѣтила Валентина и вопросительно взглянула на Петра Егоровича, у котораго въ глазахъ играла какая-то неопредѣленная усмѣшка. 

Правда, промолвилъ онъ, какъ бы отвѣчая на ея вопросительный взглядъ. Но лучше жить умно, чѣмъ глупо... 

А вы считаете это глупымъ?-спросилъ Щегловитовъ, который до сихъ поръ занимался тѣмъ, что разсматривалъ свои красиво отдѣланные ногти, поворачивая ихъ такъ и этакъ. 

- Я этого не сказалъ, Владиміръ Павловичъ,-отвѣтилъ Петръ.-Это надо еще разобрать. Это ново! 

А по-моему, и разбирать нечего,-замѣтилъ Щегловитовъ.- Я нахожу, что господинъ Острогоновъ идетъ прямо и послѣдовательно. Выходитъ ли онъ изъ истины или изъ заблужденія, это вопросъ другой, но онъ не уклоняется отъ прямого пути. 

1904 

No 22. 

Значитъ, вы, дядя, считаете, что мы всѣ уклоняемся?-спросилъ Александръ Васильевичъ. 

- Избави Богъ! Я этого не думаю, но все же... все же, вы какъ-то мягче... не такъ ужъ круто... да притомъ же поступокъ Острогонова и не такъ ужъ оригиналенъ. Я встрѣчалъ людей даже высшаго круга, которые женились на крестьянкахъ. И знаете, господа, я даже не считаю это мезальянсомъ. Крестьянство на Руси- многовѣковое сословіе. Оно, пожалуй, древнѣе дворянстза будетъ. Тутъ вся суть въ томъ, чтобы человѣкъ нашелъ себѣ наиболѣе пригодную форму для счастья. Ахъ, Дарья Николаевна, или- извините Даша... Я, признаться, выпилъ чуточку больше, чѣмъ слѣдуетъ, этого добраго стараго вина, какимъ-то чудомъ сохранившагося въ здѣшнемъ погребѣ, и чувствую наплывь какого-то высокаго чувства, отъ котораго давно отвыкъ! И знаете ли, чего жаждетъ моя душа? 

- Мнѣ это очень трудно знать, Владиміръ Павловичъ,отвѣтила Даша. 

-- Музыки! Хорошей музыки, извлеченной изъ струнъ тонкими нѣжными талантливыми пальцами. Сыграйте же что-нибудь! 

- Я?-воскликнула Даша и, широко раскрывъ глаза, съ изумленіемъ, почти съ ужасомъ взглянула на него.— Я этимъ давно уже не занимаюсь. 

- Да, Даша уже нѣсколько мѣсяцевъ серьезно не играетъ...-подтвердила Валентина. 

- Это ничего не значитъ: не занимаетесь, а всетаки сыграйте. 

- Право... мнѣ какъ-то дико барабанить пальцами по клавишамъ, да и настроенія нѣтъ... — промолвила Даша, и ея щеки почему-то вдругъ густо покраснѣли.Да и къ чему это? Я въ музыкантши не готовлюсь, играть мнѣ не придется, потому что жизнь моя будетъ наполнена другимъ дѣломъ, болѣе важнымъ. Къ чему? 

И когда она это говорила, глаза ея горѣли какимъ-то страннымъ новымъ блескомъ, а въ голосѣ слышалось глубокое волненіе. 

А вы, все-таки, сыграйте, пастойчиво говорилъ Щегловитовъ:—сыграйте, сыграйте... 

- Пожалуйста, сыграйте... у васъ такой талантъ,попросила Заболотная. 

Даша смотрѣла неувѣренно, и глаза ея, обращенные къ Александру Васильевичу, какъ будто о чемъ-то спрашивали. 

-- Что-жъ, Даша... отчего не сыграть? Дядя такъ этого хочетъ,-сказалъ Корниловъ. 

- Да ужъ потѣшь насъ напослѣдокъ!- промолвилъ Петръ, и въ голосѣ его прозвучала та легкая усмѣшка, которая была на его лицѣ.- Пусть это будетъ послѣдній разъ. 

- Лебединая пѣсня?- тихимъ и слегка дрожащимъ голосомъ спросила Даша и поднялась. 

Она, не спѣша, прошла къ террасѣ и съ видомъ лѣни и неохоты поднялась по ней и скрылась въ домѣ. Всѣ ожидали въ молчаніи. Прошло нѣсколько минутъ. 

А затѣмъ въ растворенныя двери и окна полилась музыка. Даша выбрала патетическую сонату Бетховена, который былъ ея любимцемъ. Строгіе, сдержанные, но въ то же время сильные и глубокіе звуки выходили изъ комнаты и раздавались по двору и по усадьбѣ, и слышалось въ нихъ какъ бы прощаніе съ чѣмъ-то, можетъ-быть, глубоко-затаенное сожалѣніе о чемъ-то; было въ нихъ что-то неясное, похожее и на радость, и на отчаяніе. 

Всѣ слушали внимательно, сосредоточенно. Долго играла Даша, но вотъ заключительный аккордъ, и звуки прекратились. Захлопнулась крышка рояля. Всѣ подняли головы. Даша появилась на террасѣ, щеки ея горѣли румянцемь, глаза ея были влажны, и въ нихъ свѣтилось глубокое волненіе. Казалось, душа ея была потрясена. 

- Преступленіе!- вдругъ промолвилъ Щегловитовъ,