426
1904
Н И В А
запыхавшись, точно онъ пробѣжалъ много верстъ, сообщилъ.
Тамъ къ воротамъ одноколка подъѣхала, и, кажись. на ней прибыли господинъ Чернецкій, ихній батюшка...
Разомъ вскочили съ своихъ мѣстъ Даша и Валентина. Корниловъ тоже съ безпокойнымъ волненіемъ поднялся. Что-жъ,-сказалъ онъ въ высшей степени неувѣреннымъ голосомъ.-Милости просимъ.
Но навстрѣчу никто не пошелъ. Щегловитовъ чувствовалъ, что происходитъ что-то неловкое, а должно еще произойти и совсѣмъ неладное, и, какъ человѣкъ, всегда и во всемъ предпочитавшій корректныя формы, онъ ощутилъ необходимость смягчить поднимавшуюся бурю.
- Ну, вотъ... значитъ, я буду имѣть честь познакомиться съ вашимъ папа,- сказалъ онъ, обращаясь къ Чернецкимъ, которыя едва его разслышали.
Въ это время, сопровождаемый лаемъ собакъ и Егоромъ Акимычемъ, который для этого вернулся къ воротамъ, изъ-за угла дома показался отставной ротмистръ Николай Степановичъ Чернецкій. Онъ шелъ быстро, правой рукой съ усиліемъ опираясь на толстую палку, въ родѣ костыля, такъ какъ правая нога у него была когда-то ранена.
Высокій, худощавый, нѣсколько сгорбленный, съ сильно загорѣлымъ лицомъ, на которомъ выдавался крупный орлиный носъ и длинная, почти совсѣмъ сѣдая борода, онъ въ эту минуту производилъ впечатлѣніе какъ бы грознаго мстителя, отыскивавшаго свою жертву.
Палка его зловѣще стучала по камнямъ, которыми былъ вымощенъ дворъ. На головѣ его была сильно поношенная военная фуражка, безъ кокарды, а остальная одежда была штатская.
Онъ приблизился къ обществу, прошелъ мимо своихъ дочерей, какъ бы не замѣтивъ ихъ, и остановился передъ Корниловымъ.
Милостивый государь... какимъ-то шатающимся голосомъ промолвилъ онъ:- не имѣю чести васъ знать и извиняюсь, что позволилъ себѣ ворваться къ вамъ, но былъ вынужденъ... былъ вынужденъ къ тому... да-съ... Чернецкій, Николай Степановичъ... Ротмистръ въ отставкѣ, рекомендуюсь... какъ видите, разваливающаяся постройка... никуда негодное строеніе...
Валентина стояла неподвижно, съ нахмуреннымъ лицомъ, съ холоднымъ взглядомъ своихъ глубокихъ серьезныхъ глазъ. Ни малѣйшаго движенія не было замѣтно на ея лицѣ.
Пріѣздъ старика вызвалъ въ ней нехорошее чувство. Привыкшая къ полной свободѣ во время своего заграничнаго ученья, куда она, какъ старшая, была отпущена отцомъ, но гдѣ жила своими трудами, не пользуясь отъ него никакимъ пособіемъ, она не выносила никакого принужденія, никакого вмѣшательства въ свою личную жизнь. Дѣлать же свидѣтелями ихъ семейныхъ отношеній постороннихъ лицъ, какими она считала большинство присутствовавшихъ,- это ей было противно. Когда явился ротмистръ, она разсердилась на него, да такъ и застыла, нисколько не смягченная.
Даша совсѣмъ иначе отнеслась къ пріѣзду отца. Она вся заволновалась, смутилась, растерялась, и ей хотѣлось что-то смягчить, что-то поправить. Она подошла къ старику и сказала мягкимъ, почти виноватымъ голосомъ... - Зачѣмъ вы это, папа? Лучше бы дома сидѣли...
Ротмистръ посмотрѣлъ на нее съ глубокимъ укоромъ и покачалъ головой.
- Дома? Вотъ видите, видите... выкормилъ, воспиталъ, а теперь сиди дома-одинъ; жили вмѣстѣ, а умирать одному... извините,-прибавилъ онъ, повернувшись лицомъ къ Корнилову:- я, дѣйствительно, не въ порядкѣ, но я, какъ отецъ, обиженъ... Это позволительно?
Присядьте, прошу васъ, и успокойтесь, промолвилъ Александръ Васильевичъ и предложилъ ему стулъ.
1904
No 22.
- Благодарю васъ... у меня, дѣйствительно, ноги устали; въ свое время я былъ раненъ! и онъ опустился на стулъ.-Да-съ,-продолжалъ онъ:-на войнѣ былъ раненъ въ ногу, а теперь вотъ въ сердце... Но тогда былъ непріятель-врагъ, а нынче—дочери... родныя дочери... Вотъ онѣ,-продолжалъ онъ, указывая на дѣвушекъ:-заявили мнѣ- да, прямо въ лицо,- что уѣзжаютъ отъ меня вовсе... они будутъ жить здѣсь и что-то такое дѣлать... я не понимаю, что... служить народу!.. Да, да, вотъ это... служить народу,- но, позвольте спросить: на какихъ началахъ онѣ будутъ жить здѣсь? Онѣ молодыя, онѣ дѣвушки, изъ честной дворянской семьи... На какихъ же началахъ, позвольте спросить?
- Папа,- волнующимся голосомъ отвѣтила ему Даша:–мы уже объ этомъ говорили съ вами: на началахъ товарищескихъ, мы всѣ товарищи, мы всѣ братья... мы на братскихъ началахъ... у насъ общее дѣло...
- Ну. да... вотъ видите... они товарищи... онъ товарищъ ей, она ему... Но онъ молодой человѣкъ, а она молодая дѣвушка... До сихъ поръ было такъ, что когда сходятся молодой человѣкъ и молодая дѣвушка, они вступаютъ въ бракъ, вѣнчаются... А тутъ безъ этого,просто такъ какъ-то...
При послѣднихъ словахъ Корниловъ какъ-то весь заволновался и быстро подошелъ къ старику.
Вы это не такъ понимаете, Николай Степановичъ,-горячо замѣтилъ онъ:-мы совсѣмъ не думаемъ объ этомъ.
- Но какъ же? какъ? Я не понимаю... я ничего не понимаю...-жалобнымъ голосомъ восклицалъ Чернецкій и безпомощно развелъ руками:- вѣдь существуютъ же вопросы чести, по крайней мѣрѣ они были всегда до васъ, куда же они дѣвались?
- Ахъ, папа,- нервно промолвила Даша.- Поймите же, что мы объ этомъ не думаемъ... Все это второстепенное и такое неважное... Мы думаемъ только о нашемъ дѣлѣ, о нашемъ долгѣ...
Не понимаю, не понимаю...-какъ-то безпомощно твердилъ старикъ. — Я воспиталъ ихъ... безъ матери... самъ, одинъ, какъ нянька, какъ кормилица... И меня они бросаютъ, стараго человѣка, безногаго, разбитаго, бросаютъ въ яму; для меня, воспитавшаго ихъ, у нихъ нѣтъ долга, а есть для кого-то другого... Не понимаю, не по-ни-ма-ю.
Щегловитовъ, до сихъ поръ бывшій безмолвнымъ свидѣтелемъ всей этой сцены, подошелъ къ нему.
- Позвольте познакомиться съ вами... мы сосѣди,сказалъ онъ мягко и какимъ-то успокоительнымъ голосомъ:-Дегловитовъ, Владиміръ Павловичъ.
- А...
И Чернецкій началъ дѣлать усиліе, чтобы подняться, но Владиміръ Павловичъ, деликатно положивъ обѣ руки ему на плечи, воспрепятствовалъ этому.
- Не безпокойтесь.
Онъ вялъ стулъ, придвинулъ его ближе и сѣлъ противъ Чернецкаго. При этомъ онъ оглянулся и движеніемъ головы далъ понять Корнилову и другимъ, чтобы они разошлись и оставили ихъ вдвоемъ.
Валентина сейчасъ же ушла, и по ея энергичнымъ шагамъ можно было заключить, что она ни на іоту не измѣнила своего настроеніи. Ушелъ также и Петръ, а Егоръ Акимычъ стушевался, но все время оставался за деревьями, какъ бы разсчитывая явиться на помощь Щегловитову, въ случаѣ опасности.
Александръ Васильевичъ и Даша ушли нерѣшительно, а Родичевъ и его дама, увидѣвъ, что всѣ почему-то расходятся, даже не дошли, а просто повернули обратно въ садъ. Старики остались одни.
- Я понимаю ваше огорченіе, уважаемый Николай Степановичъ,- мягкимъ сочувственнымъ голосомъ сказалъ Щегловитовъ, когда убѣдился, что они дѣйстви