No 25. 

1904 

нива 

рядочно утомила всѣхъ, и Корнилову не пришло и въ голову что-нибудь предпринять въ тотъ же вечеръ. 

Щегловитовъ посидѣлъ съ полчаса, а потомъ заторопился и уѣхалъ къ себѣ. Онъ оставался ночевать только въ крайнихъ случаяхъ и очень неохотно. Дома у него все было устроено удобно, сообразно его вкусамъ, были предусмотрѣны всѣ его желанія и капризы до мелочей. И онъ любилъ пользоваться этимъ комфортомъ, котораго не находилъ, кромѣ своего дома, нигдѣ въ Россіи, а только за границей, въ дорогихъ отеляхъ, гдѣ онъ всегда останавливался. 

Послѣ его отъѣзда маленькое общество долго сидѣло за чайнымъ столомъ. Всѣхъ охватила какая-то лѣнивая грусть, никому не хотѣлось говорить, не поднималось никакихъ вопросовъ, точно всѣ вопросы были уже разрѣшены. Молчаніе прерывалось изрѣдка какимъ-нибудь замѣчаніемъ, вызваннымъ случайнымъ явленіемъ. 

Уже давно стемнѣло, взошелъ мѣсяцъ, садъ заснулъ. Птицы не шевелились въ своихъ гнѣздахъ, только изрѣдка гдѣ-нибудь вдали вдругъ раздавался пронзительный крикъ испуганной во снѣ птицы, и тогда всѣ вздрагивали. 

Всѣ какъ бы чувствовали надъ своей головой тяжелую ношу, которая съ завтрашняго дня ляжетъ каждому на плечи, и надо будетъ тащить ее, благоговѣйно тащить всю жизнь. И всѣхъ охватывалъ какъ бы какой-то мистическій трепетъ, въ которомъ было что-то и сладкое, и страшное. 

Великая задача, высокое назначеніе человѣка, добровольная жертва на пользу ближняго, уплата вѣкового долга... всѣ эти прекрасныя слова носились въ воображеніи и поднимали духъ, но въ минуты, когда мысленный взоръ обращался къ прошлому, къ тому, что покинуто добровольно, становилось жутко. 

Даша, какъ болѣе впечатлительная и слабая, подчинилась этому сложному настроенію болѣе, чѣмъ другіе. Она сидѣла въ глубокомъ, плетеномъ изъ лозы, креслѣ, блѣдная, съ неподвижными глазами, устремленными въ темное пространство ночи, и въ минуты слабости, когда «покинутое» брало верхъ надъ высокими и прекрасными словами, будущее представлялось ей похожимъ на эту темную-темную даль, въ которой не видно ничего, въ которой исчезаютъ очертанія желтыхъ полей, зеленаго камыша и ивъ, деревьевъ сада и деревенскихъ домовъ. 

Но зато, когда она изгоняла изъ своей души эти вредныя колебанія, ей вдругъ начинало казаться, что тамъ, въ далекой глубинѣ неба, она видитъ восходящее надъ землей солнце, которое свѣтитъ своими плодотворными лучами надъ темными, такъ нуждающимися въ свѣтѣ и теплѣ, душами этихъ бѣдныхъ людей, для которыхъ съ завтрашняго дня она вмѣстѣ со своими близкими будетъ работать, которымъ отдастъ всѣ свои силы. 

Ну, разойдемтесь спать, господа...-сказалъ Корниловъ, поднявшись съ своего мѣста.-Завтра рано соберутся крестьяне... Я уже просилъ объ этомъ Егора Акимыча. 

Всѣ поднялись. Корниловъ молча пожалъ руки каждому. Потомъ, медленно поднявшись, онъ пошелъ въ домъ. Валентина и Даша также молча разошлись по своимъ комнатамъ. 

А Петръ долго еще оставался здѣсь и, сидя неподвижно, думалъ свои думы, особенныя и совсѣмъ не похожія на тѣ, которыя были унесены въ домъ тремя его товарищами. 

Не видно было его лица, и весь онъ сливался съ темнотой ночи. Но если бы кто-нибудь вдругъ освѣтилъ его и заглянулъ въ это лицо, то нашелъ бы его холоднымъ и жесткимъ. 

Онъ поздно ушелъ въ экономическій домъ, гдѣ жилъ его отецъ. 

1904 

483 

На другой день, часовъ въ семь утра, въ усадебномъ дворѣ собралось десятка два мужиковъ, съ вечера призванныхъ сюда Егоромъ Акимычемъ. Пришла не вся деревня. И работа этому мѣшала, да и не удобно было бы имѣть дѣло съ слишкомъ большой толпой. Егоръ Акимычъ посовѣтовалъ выбрать наиболѣе почтенныхъ и умныхъ. 

Въ небольшой кучкѣ мужиковъ преобладали длинныя бороды, не мало было между ними сѣдыхъ. 

Корниловъ поднялся очень рано. Дѣвушки еще спали, и никто не будилъ ихъ. 

Онъ вышелъ во дворъ, чтобы встрѣтиться съ мужиками. Странное ощущеніе испытывалъ онъ, когда спускался по ступенькамъ террасы и направлялся къ ожидавшимь его крестьянамъ. Сердце его билось усиленно. Ему предстояло непривычное дѣло. 

Этихъ бородатыхъ людей онъ не зналъ. Проведя въ своемъ имѣніи дѣтство, онъ никогда не встрѣчался съ ними, а если кто и попадался ему на глаза, онъ какъто не обращалъ на него вниманія. Всѣ жители деревни въ его глазахъ сливались въ одномъ понятіи — «мужикъ». 

Потомъ, когда уже взрослымъ юношей онъ пріѣзжалъ сюда лѣтомъ, у него были свои интересы—книги, прогулки, охота, и никогда ему не приходило въ голову посмотрѣть, какъ живутъ сотни людей, бывшихъ крѣпостныхъ его отца, бокъ-о-бокъ съ нимъ. Точно это былъ совсѣмъ иной міръ, міръ другихъ существъ, устроенныхъ не такъ, какъ люди того круга, въ которомъ онъ вращался. 

Этотъ интересъ къ деревнѣ и ея обитателямъ, къ такъназываемому «меньшому брату», явился какъ-то вдругъ, недавно и совсѣмъ со стороны. 

И вотъ теперь онъ шелъ къ этимъ людямъ, онъ встрѣтится съ ними лицомъ къ лицу, будетъ говорить съ ними, у него съ ними не только явилось что-то общее, но имъ онъ отдаетъ свою землю, свои силы, свою жизнь, самого себя. Вь этомъ было что-то странное, все это должно бы сдѣлаться не такъ, какъ-то иначе. 

Въ головѣ его боролись между собой слова, съ которыми онъ долженъ обратиться къ этимъ людямъ. Онъ никогда не говорилъ съ ними и не зналъ, какимъ языкомь надо говорить съ ними, чтобы они его поняли. 

Въ эти нѣсколько минутъ, когда онъ, выйдя изъ своей комнаты, проходилъ черезъ другія комнаты дома, спускался по ступенькамъ террасы, шелъ черезъ дворъ, онъ много передумалъ о томъ, что вѣдь вотъ онъ живеть въ усадьбѣ полтора мѣсяца, живетъ съ новыми идеями въ головѣ, съ цѣлымъ планомъ, совсѣмъ уже готовымъ къ осуществленію, и ни разу не пришло ему въ голову стать поближе къ крестьянамъ, заговорить съ ними, поразспросить ихъ объ ихъ желаніяхъ, приноровиться къ ихъ понятіямъ и вкусамъ. 

Все, что было нужно въ этомъ направленіи, онъ дѣлалъ черезъ Егора Акимыча и черезъ Петра. 

«Господа»,-мысленно начиналъ онъ свою рѣчь и сейчасъ же браковалъ это слово, какъ негодное. 

«Друзья мои»,-мелькало вслѣдъ затѣмъ въ его головѣ, и тутъ же начинало казаться, что въ этомъ обращеніи есть какая-то фальшь. 

«Братцы»,—выступало передъ нимъ новое слово, и отъ этого слова ему становилось неловко, потому что оно было не его слово, не изъ того языка, которымъ онъ обыкновенно говорилъ со своими друзьями. 

Онъ поднялъ голову и увидѣлъ въ десяти шагахъ отъ себя мужиковъ. Позади нихъ, на нѣкоторомъ разстояніи, стояль Егоръ Акимычъ, а Петръ уже очутился рядомъ съ нимь и, приподнявъ шляпу, желалъ ему добраго утра. 

- Собрались?-сказалъ ему Александръ Васильевичъ, и наблюдательный Петръ по голосу его узналъ, что онъ страшно взволнованъ.