No 26. 

1904 

НИВА 

не вѣнчается. Но обстоятельства потребовали отступленія отъ этого обычая, и Острогоновъ съ Малашей повѣнчались. Съ этого времени Острогоновъ сталъ жить у род ныхъ своей жены. 

Теперь Матвѣй Осиповичъ занялся постройкой своей избы. На краю села, тамъ, гдѣ начиналась помѣщичья земля, тянувшаяся далеко вдоль дороги, мало-по-малу вырастали стѣны благообразной постройки, появилась крыша, окна, стали обносить плетнемъ пространство для двора, заводился сарайчикъ и хлѣвъ. Острогоновъ самъ присматривалъ за постройкой, при чемъ его видѣли въ такой же одеждѣ, въ какой онъ проживалъ въ корниловской усадьбѣ. 

Въ августѣ молодая чета уже перешла въ свой домъ и начала хозяйствовать: забѣгали по двору куры, захрюкала въ сараѣ пара свиней, завелись корова и лошадь. 

А когда повѣяло осенней прохладой, и корниловскіе обыватели выѣхали въ свои поля и стали пахать землю подъ озими, то и Острогоновъ вышелъ на свое поле. Въ рукахъ его неровно ходилъ плугъ, постоянно цѣплялся за землю, за траву и останавливался. Но сюда часто приходилъ тесть его, самъ Андрей Мокѣевъ, который снисходительно и отечески давалъ ему указанія, поправлялъ его ошибки, обучалъ его и при этомъ говорилъ ему добродушно: 

А вѣдь, чего добраго, Матвѣй Осиповичъ, изъ тебя таки-выйдетъ мужикъ... Думалъ, что нѣтъ, анъ вижу, что выйдетъ... А трудно, братъ, мужикомъ быть... Не легкое дѣло мужицкую работу справлять... 

По взрытой землѣ ходилъ не прежній баринъ въ высокихъ сапогахъ и темно-сѣромъ пиджакѣ, а настоящій мужикъ, въ лапоткахъ, въ сермягѣ и въ черной поярковой шляпѣ, съ загнутыми снизу полями. 

Малаша занималась домашнимъ хозяйствомъ, своей птицей, свиньями и коровой. Видъ у нея былъ довольный. Она не жалѣла о томъ, что вышла за Острогонова. 

- Ничѣмъ не хуже онъ мужика,-говорила она своей матери:-а можетъ, даже и получше. Все этакъ-то разсудительно у него выходитъ, да по хорошему. Случается, что я чего не понимаю, и онъ учить меня зачнетъ и даже разсердится, да скоро отойдетъ. Нашъ-то мужикъ уже десять разъ за это время побилъ бы и за косы оттаскалъ бы, а онъ и пальцемъ не тронулъ... 

Такъ устроилась жизнь Матвѣя Осиповича Острогонова, перешедшаго изъ баръ въ крестьянство, и законной жены его Малаши. А въ усадьбѣ въ это время кипѣла работа. Тамъ шла спѣшная перестройка. Большая часть дома передѣлывалась подъ школу. Для жилья было оставлено только четыре комнаты: для каждаго по спальнѣ и одна общая, гдѣ собирались обѣдать и проводить свободные часы. 

Работа кипѣла. Приближалось время, когда, какъ предполагалось по заранѣе намѣченному плану, школьныя комнаты, дворъ и садъ наполнятся дѣтьми и огласятся веселыми дѣтскими голосами. 

Корниловъ ходилъ по дому, самъ слѣдилъ за передѣлками. Валентина каждый день уходила на деревню, обходила крестьянскія избы и лѣчила дѣтей и бабъ, а изрѣдка и мужиковъ. А Даша большею частью сидѣла или лежала въ саду на травѣ, по цѣлымъ днямъ читая книжки. Рояль за все это время ни разу не былъ раскрытъ, музыка ни разу не раздавалась въ этомъ домѣ. 

Но у Даши не было прежняго выраженія неудовлетворенности и скрытой грусти. Глаза ея смотрѣли ясно, въ нихъ свѣтилась вѣра въ себя, въ свое дѣло и въ будущее-всѣ сомнѣнія исчезли. 

Петръ Матюшинъ былъ занятъ больше всѣхъ. Передача въ аренду крестьянамъ земли оказалась дѣломъ чрезвычайно сложнымъ; приходилось возиться съ нимъ каждый день. Являлась масса претензій, и ихъ надо было разрѣшать и примирять. Матюшинъ часто ѣздилъ 

1904 

503 

въ городъ и проводилъ тамъ по нѣскольку дней, посѣщая нотаріуса и множество казенныхъ учрежденій. 

Въ экономическій домъ постоянно приходили мужики и вели съ Матюшинымъ какіе-то переговоры, о чемъ-то уславливались, торговались. Корниловъ ни о чемъ не спрашивалъ, какъ будто это до него и не касалось. Онъ безусловно вѣрилъ Матюшину и зналъ, что тотъ устроитъ все наилучшимъ образомъ. 

А съ началомъ зимы началась работа, и вскорѣ малопо-малу начали обозначаться признаки какихъ-то новыхъ отношеній. Признаки эти были сперва неясны: они робко пробивались наружу, какъ бы стараясь пріучить къ себѣ непривычный глазъ наблюдателя. 

Но наступило время, когда они вдругъ выразились въ ясныхъ и совсѣмъ неожиданныхъ формахъ. 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. 

I. 

Не многое перемѣнилось въ губернскомъ городѣ, хотя съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхавшій въ это августовское утро господинъ былъ въ этомъ городѣ, прошло около девяти лѣтъ. 

Попрежнему были плохія мостовыя, какъ прежде мало было движенія на улицахъ, и совершенно такъ же, какъ въ прежнее время, въ городѣ была единственная приличная гостиница, называвшаяся «Дворянской». Сюда и повезъ извозчикъ пріѣзжаго господина въ экипажѣ, который безъ сомнѣнія во всѣ эти девять лѣтъ не подвергался ремонту. 

Но зато, когда пріѣзжій проѣзжалъ черезъ городъ, то увидѣлъ нѣсколько выросшихъ новыхъ зданій, построенныхъ въ совершенно новомъ стилѣ, веселомъ и бойкомъ. На одномъ была надпись: «сельско-хозяйственное училище третьяго разряда», на другомъ — «губернская земская управа», на третьемъ—«городская дума», и его, пріѣхавшаго изъ Европы, порадовало, что большая часть новыхъ зданій, которыя онъ видѣлъ, оказались общественными. Были и частныя въ три-четыре этажа, принадлежавшія купцамъ и чиновникамъ. 

Было очевидно, что внутренняя жизнь города поднялась, но съ этимъ не гармонировало его благоустройство. Даже сточныхъ трубъ до сихъ поръ не построили, и жидкіе отбросы попрежнему отводились при посредствѣ канавъ, шедшихъ по обѣ стороны улицъ и стыдливо прикрытыхъ деревянными мостками. 

Пріѣзкій остановился въ Дворянской гостиницѣ и отдалъ для прописки свой заграничный паспортъ, изъ котораго въ конторѣ гостиницы узнали, что онъ потомственный дворянинъ Алексѣй Сергѣевичъ Родичевъ. Прислуга гостиницы, вообще обладавшая прекрасной памятью, вспомнила, что Родичевъ въ давнія времена живалъ въ гостиницѣ, и, когда главный лакей принесъ ему обратно паспортъ, уже побывавшій въ участкѣ, то несмотря на то, что пріѣзжій занималъ самый дорогой нумеръ о трехъ комнатахъ и слѣдовательно принадлежалъ къ тостямъ высокаго ранга, рѣшился вступить съ нимъ въ разговоръ. 

- А мы васъ помнимъ, господинъ Родичевъ: вы у насъ изволили останавливаться много лѣтъ тому... Какъ же-съ! 

Очень пріятно... Я тоже помню тебя, любезный. ты только сильно растолстѣлъ,—отвѣтилъ довольно добродушно Родичевъ. 

- Это точно... Живемъ безъ движенія, такъ отъ этого. А и вы много перемѣнились, господинъ Родичевъ... 

Неужели? И какъ же ты находишь, къ лучшему или къ худшему? 

Лакей ухмыльнулся, такъ какъ ему поставили очень деликатный вопросъ. 

- Да какъ сказать... По-моему, къ лучшему... Потолстѣть изволили, да въ прическѣ словно бы кудря