582 

1904 

НИВА 

- Я не смѣюсь... но я привыкла изъ всего дѣлать выводы, а если нужно, то и рѣшенія, для себя, конечно... Если великое дѣло и не стало еще смѣшнымъ, то мое пребываніе здѣсь въ качествѣ помощницы при четырехъ ученикахъ становится болѣе, чѣмъ смѣшнымъ. И я рѣшила уѣхать отсюда. 

Вы уѣзжаете?- съ ужасомъ воскликнулъ Корниловъ. 



Я обязана уѣхать... 

Но куда? Что вы станете дѣлать? 

- Это рѣшится потомъ. Работа всегда найдется. 

- Да, да. У васъ, конечно, найдется. Вы не растеряетесь... Но что я стану дѣлать?.. 

- Этого я не знаю!-промолвила Вѣра Михайловна и замолкла. 

Слушайте, Вѣра...-заговорилъ вдругъ Александръ волнующимся голосомъ и взялъ ея руку:- вы знаете, что вы для меня... Въ такую минуту, когда все ломается и рушится, вы меня хотите оставить... Вы-мое прибѣжище, моя поддержка, моя сила... Что же я стану дѣлать безъ васъ? 

Вѣра Михайловна мягкимъ движеніемъ высвободила свою руку изъ его руки, поднялась со скамейки и встала противъ него. Лицо ея было освѣщено луной. Оно было очень серьезно и какъ-то замкнуто. 

- Слушайте, Александръ... подобные вопросы должны рѣшаться безъ паѳоса и лирики... Я могу многое отдать для васъ, но не все; я не люблю преувеличеній... я люблю жизнь и хочу жить... но я не хочу киснуть... это противно моей душѣ. Я люблю васъ; жить съ вами, дѣлить съ вами все-добро и зло, я готова; но киснуть съ вами я не желаю... и я ничего не подскажу вамъ... Когда рѣшаются вопросы жизни, нельзя подсказывать. Каждый долженъ рѣшать для себя, и вы рѣшите это сами, мой другъ,- прибавила она мягче, чѣмъ сказала всю эту тираду... 

Потомъ она тихонько отошла отъ скамейки и вдругъ незамѣтно для него скрылась за деревьями. 

- Вѣра Михайловна... Вѣра!..-кликнулъ онъ ее, но она не отвѣтила. 

Только слышался шорохъ осеннихъ листьевъ подъ ея ногами, но онъ затихъ. Корниловъ остался одинъ. 

Никогда еще въ жизни онъ не чувствовалъ себя такимъ одинокимъ и несчастнымъ, какъ въ эту минуту. Словно онъ лишился единственной поддержки въ жизни, и у него было такое ощущеніе, что, если онъ сейчасъ станетъ на ноги, то почва подъ нимъ разступится, и онъ провалится въ бездну. 

Съ Вѣрой Михайловной у него никогда не было настоящей близости. Дальше того, чтобы взять ея руку и держать въ своей рукѣ, ихъ отношенія не шли. Казалось, ихъ взаимное чувство достаточно уже созрѣло и выяснилось, чтобы между ними могла возникнуть настоящая близость, и Корнилова, въ минуты унынія и недовольства своей семейной обстановкой, невыразимо манило къ ней. 

Сколько разъ ему хотѣлось привлечь къ себѣ любимую дѣвушку и прижать ее къ своей груди! Но Вѣра Михайловна умѣла деликатно, даже какъ-то нѣжно отклонять его порывы. И при этомъ она не говорила то, что говорятъ обыкновенно въ такихъ случаяхъ, о томъ, что онъ не свободенъ, принадлежитъ другой, и что тогда, когда онъ освободится, наступитъ для него блаженство. Она просто говорила: «не надо». 

И для него было ясно, что ею руководятъ не практическія соображенія, а какая-то чистота, свойственная ея натурѣ, чистота, которой она была вся проникнута. 

Въ ея отношеніяхъ къ нему было много сдержанности; она смотрѣла на него, какъ на человѣка слабаго. постоянно нуждающагося въ ея поддержкѣ. Только въ послѣднее время онъ сталъ замѣчать въ ней какъ бы нетерпѣніе. Тѣ самыя проявленія слабости, которыя 

1904 

No 30. 

прежде вызывали у нея снисходительную улыбку, теперь стали вмущать ее, и часто она даже отказывала ему въ поддержкѣ. 

Часто на его жалобы она отвѣчала: 

- Это все отъ васъ зависитъ. Сдѣлайте же усиліе сами, подымитесь; нельзя, чтобы васъ всегда подымали... Вы тогда разучитесь ходить... 

Въ послѣдніе же дни у нея явилась новая черта: она, которая прежде какъ бы поощряла его тревогу по поводу Даши, иногда даже сама подсказывала ему снисхожденіе къ ней, теперь стала какъ будто ревновать и поддразнивать. Ея живая дѣятельная натура не могла долго выносить этихъ непрерывныхъ колебаній и уступокъ. Она требовала рѣшительнаго поступка. Въ ней слишкомъ много было самостоятельности, чтобы она могла довольствоваться ролью только поддерживать слабаго. Этого слабаго она, можетъ-быть, и любила только потому, что разсчитывала сдѣлать изъ него то, что ей нравитсч. Но душа ея требовала, чтобы это время наконецъ наступило, а при тѣхъ условіяхъ, при которыхъ она жила въ корниловской усадьбѣ, нельзя было и предвидѣть, когда оно наступитъ. 

Корниловъ сидѣлъ одинъ на скамейкѣ долго. Сотню разъ рѣшался онъ встать и предпринять что-нибудь, но всякій разъ его останавливало странное ощущеніе, что съ этимъ шагомъ, съ того момента, какъ онъ покинетъ это лѣсто, его захватитъ непобѣдимое теченіе, съ которымъ бороться будетъ невозможно. 

Часа два прошло съ тѣхъ поръ, какъ Вѣра Михайловна оставила его. Наконецъ, онъ поднялся. Было уже далеко за полночь. Надъ садомъ висѣлъ негустой туманъ. Изъ земли подымались густыя и влажныя испаренія. Наркотическій запахъ сухихъ листьевъ и травъ дѣйствовалъ на нервы возбуждающе. 

«Тамъ всѣ спятъ»,- подумалъ онъ и, пройдя садъ, приблизился къ дому, но не поднялся на террасу, а обогнулъ домъ и прошелъ мимо оконъ со стороны двора. 

Тамъ, при школѣ, была маленькая комната, въ которой жила Вѣра Михайловна; окно выходило во дворъ. Онъ взглянулъ: тамъ не было свѣта. Стора была опущена; значитъ, она спитъ. 

Тогда онъ вернулся къ террасѣ и поднялся. Сквозь стеклянную дверь виденъ былъ свѣтъ въ большой комнатѣ. Онь вспомнилъ, что, уходя, оставилъ лампу зажженной. 

Вдругъ онъ остановился: ему показалось, что тамъ, за дверью, кто-то играетъ на рояли, но тихо, осторожно, чуть слышно. Онъ постоялъ около двери, музыка оборвалась. Кто-то съ шумомъ поднялся. Слышалось перелистываніе тетрадей. Потомъ опять музыка—торопливая, неровная. И опять она оборвалась. 

Онъ постоялъ еще нѣсколько минутъ и отворилъ дверь. Онъ остановился на порогѣ и смотрѣлъ на картину, отъ которой у него замерло сердце. 

Даша сидѣла за раскрытымъ роялемъ, съ котораго были сброшены на полъ всѣ ея книги. На пюпитрѣ стояла раскрытая нотная тетрадь. 

Но она не играла. Съ выраженіемъ отчаянія опустила она руки и голову на рояль, и плечи ея судорожно вздрагивали. Онъ подошелъ къ ней. 

- Даша... ты не спишь? Что ты дѣлаешь? 

Она подняла голову. Лицо ея было воспалено, а глаза мокры отъ слезъ. 

Я сейчасъ пойду спать,-промолвила она, медленно поднялась, не спѣша опустила крышку рояля и повернулась, чтобы идти. 

- Что это значитъ, Даша?-спросилъ Корниловъ. Она обернулась къ нему и остановилась. 

- Ты хочешь говорить со мной?-спросила она. 

- Я хотѣлъ бы знать, что это значитъ,- отвѣтилъ Александръ Васильевичъ. 

- Если ты хочешь говорить со мной, то долженъ го