586 

1904 

НИВА 

думали о тебѣ и старались подымать тебя, потому что ты шаталась и ежечасно упадала. И волей-неволей я узналъ ее, оцѣнилъ и... мнѣ приходится сказать и это слово: полюбилъ... 

Онъ остановился и прислушивался къ ея молчанію. Онъ находилъ это молчаніе неестественнымъ, ужаснымъ. Онъ ждалъ, что такое признаніе вызоветъ въ ней бурю, что онъ услышитъ крики и стоны. 

И вотъ она молчитъ даже тогда, когда онъ произнесъ слово, которое считалъ наибольшимъ. 

И онъ на минуту растерялся, но скоро собралъ свои силы и продолжалъ: 

Какой изъ всего этого будетъ выводъ, ты, Даша, сама поймешь... Мнѣ нѣтъ надобности высказывать его. Ты сама не захочешь, чтобы моя жизнь была насиліемъ... 

Онъ кончилъ: ему больше нечего было сказать; и опять онъ смотрѣлъ на Дашу и поражался ея выдержкой. 

Но вотъ ему показалось, что она какъ-то вся заколебалась и судорожно схватилась обѣими руками за подоконникъ. 

Дай мнѣ воды...-едва слышно прошептала она. 

Онъ отыскалъ графинъ съ водой, налилъ въ стаканъ и подалъ. Она выпила и возвратила ему стаканъ. Онъ пододвинулъ ей стулъ, она сѣла. 

Еще нѣсколько секундъ она старалась овладѣть собой, дѣлая страшныя усилія, и, наконецъ, выпрямилась и посмотрѣла на него холоднымъ и черствымъ взглядомъ, какой до сихъ поръ онъ видѣлъ только у сестры ея, Валентины. 

- Это прошло... это была слабость,-сказала она.Я на что-то должна отвѣчать... Ахъ, да... выводъ!.. Да, выводъ ясенъ, конечно: ты долженъ оставить насъ и уйти съ нею, чтобы создать себѣ новую жизнь на новыхъ началахъ. Такъ? 

Да, такъ...-глухимъ голосомъ, какъ эхо, откликнулся Александръ Васильевичъ. 

Ну, теперь слушай меня. Въ томъ, что ты сказалъ, для меня нѣтъ ни одного слова новаго. Я наблюдала и я знаю... я была готова къ этому. Если я вотъ сейчасъ проявила слабость, то это только потому, что изъ твоихъ устъ было слишкомъ непривычно услышать даже то, къ чему я сама привыкла уже въ своей головѣ... И ты не бойся: ты не услышишь отъ меня ни жалобъ, ни нытья, которыя тебя такъ утомили... И я ни слова не скажу о любви-не твоей, которая пропала, а о моей, которая сохранилась еще... Любовь непрочная опора. На ней, очевидно, нельзя основываться... Но ты, Александръ, забылъ о самомъ главномъ: о нашихъ дѣтяхъ. Вѣдь согласись, когда ты разсказывалъ мнѣ исторію твоей любви и дѣлалъ изъ нея такой рѣшительный выводъ, ты о нихъ не думалъ... 

- Нѣтъ, не думалъ!- страннымъ голосомъ, какъ будто удивляясь самому себѣ, отвѣтилъ Корниловъ.Да, правда... почему-то я о нихъ не думалъ... 

Ну, а я думала только о нихъ... Они растутъ, Вася уже подросъ, ему нужно учиться. Черезъ два-три года подрастетъ и Наташа... Учиться имъ здѣсь нельзя, имъ надо учиться въ городѣ. 

- Почему? Почему нельзя? 

- Неужели ты этого не понимаешь? Мы здѣсь своими средствами не могли удовлетворительно обучить крестьянскихъ дѣтей, которымъ гораздо меньше нужно... Нѣтъ, своихъ дѣтей я не отдамъ въ эту школу. Это дѣло не пошло, Александръ, оно кончилось крахомъ... Я не отдамъ своихъ дѣтей въ дѣло, которое не пошло и кончилось крахомъ. 

Ты права... ты права... согласился Александръ Васильевичъ и сталъ медленно ходить по комнатѣ. 

Его тяжело опущенная голова была полна думъ, но 

1904 

No 30. 

эти думы относились не къ тому, что теперь говорила Даша, а къ тому, что переживалъ онъ самъ, что творилось въ его душѣ. 

Съ тѣмъ, что говорила Даша, онъ соглашался, потому что это въ самомъ дѣлѣ была истина, до того очевидная, что и обсуждать ее не къ чему. Но онъ негодовалъ на себя за то, что, рѣшаясь на такой героическій шагъ, о которомъ только-что въ столь пространныхъ и такихъ, повидимому, обоснованныхъ выраженіяхъ повѣдалъ Дашѣ, онъ ни разу не подумалъ о дѣтяхъ, какъ будто ихъ и не было. 

А между тѣмъ, онъ вѣдь ихъ любитъ искренно и горячо. Отчего же это такъ случилось? Неужели же имъ до такой степени овладѣлъ эгоизмъ, жажда личнаго счастья, новой жизни, новаго блаженства? 

Это глупо, это возмутительно. Даша продолжала тѣмъ же тономъ, который изумилъ его своею разсудительностью. Она, которая двухъ минутъ не могла пробыть въ одномъ настроеніи, вдругъ нашла въ себѣ способность вотъ уже больше получаса разумно и съ виду спокойно излагать свои мысли. 

- Значитъ, надо переѣхать въ городъ,-промолвила она:-тамъ будетъ учиться Вася и подготовляться къ ученію Наташа. Наши дѣти должны быть хорошо обучены. Мы могли прервать свое ученье на половинѣ и остаться недоучками, почти невѣждами,- потому что наше время требовало отъ насъ не знаній, а вѣры и подвига... а для нихъ наступитъ другое время, они должны будутъ умѣть сами постоять за себя... Но теперь, Александръ, теперь слушай меня внимательно... Я пришла къ самому важному... Ты слушаешь меня? 

- Я слушаю тебя, Даша... я не проронилъ ни одного слова,-отвѣтилъ Корниловъ и остановился съ выраженіемъ глубокаго вниманія. 

- Итакъ, они будутъ учиться въ школѣ, они будутъ приходить домой и находить тамъ мать и съ изумленіемъ спрашивать, куда же дѣвался ихъ отецъ. И они будутъ спрашивать меня: мама, куда дѣвался нашъ отецъ? Онъ былъ у насъ, и вдругъ его не стало... И я должна буду причинить имъ страшное горе и сказать имъ: его нѣтъ... у васъ нѣтъ отца, онъ никогда не придетъ, онъ умеръ... 

- Погоди, Даша... Что ты говоришь?- дрожащимъ отъ внутренняго волненія голосомъ воскликнулъ Корниловъ.-Я... я вовсе не хочу такъ... такъ отчуждаться отъ тебя и дѣтей... я буду видѣться съ вами... я непремѣнно буду видѣться съ вами... да, наконецъ, я не въ силахъ не видѣть дѣтей и... тебя... 

- Нѣтъ, этого ужъ я не позволю... Ты будешь дѣлить съ другими твою душу, твою жизнь, а намъ отдавать досуги, намъ приносить остатки твоего чувства... Нѣтъ, нѣтъ... это было бы оскорбительно и для меня, и для дѣтей... я не позволю этого. 

-- Ты не можешь не позволить... Я имъ отецъ, я имѣо на это право... 

- Ты ошибаешься, Александръ,-промолвила Даш отрицательно покачавъ головой:-ты не имѣешь на нихъ никакихъ правъ... Да, да, поди къ священнику, загляни въ книги и ты тамъ увидишь... тамъ записано, что они рождены дѣвицей Дарьей Чернецкой... Они дѣти только дѣвицы Дарьи Чернецкой... У нихъ нѣтъ отца... 

Корниловъ поднялъ на нее изумленные глаза и даже слегка отступилъ, до такой степени невозможными показались ему ея рѣчи. 

- Ты говоришь это?.. Ты. Даша?- съ изумленіемъ воскликнулъ онъ. 

- Да, да, да, Александръ. Я говорю это,- промолвила Даша настойчивымъ тономъ, но ни на іоту не повысивъ голоса:-а ты изумился и даже, кажется, испугался этого потому, что ты, очевидно, забылъ, какъ все это было... Хочешь, я тебѣ напомню...