No 32.
1904
НИВА
крестьяниномъ, крѣпостнымъ моего отца? И я мысленно допускалъ, что онѣ могли явиться отъ недобросовѣстнаго управленія моимъ имѣніемъ. Но я говорилъ себѣ: если бы мы за этимъ управленіемъ строго слѣдили, контролировали, провѣряли бы каждую статью дохода и расхода, развѣ это случилось бы? Нѣтъ. Но мы этого не дѣлали, значитъ, мы сами создали условія, при которыхъ неизбѣжно должны были накопиться у Матюшина его деньги. Я, дядя, разсуждаю съ естественно-научной точки зрѣнія. Недаромъ я былъ нѣсколько лѣтъ на естественномъ факультетѣ. Всякое наше дѣйствіе есть затрата силы, расходъ энергіи. Отказываясь отъ тщательнаго контроля по управленію имѣніемъ, мы не сдѣлали этой затраты, этого расхода, мы сберегли энергію. И вотъ, это сбереженіе отразилось на самомъ ходѣ дѣла. Взамѣнъ этой энергіи въ дѣлѣ развилась другая, которая дала возможность Матюшину накопить собственный капиталъ...
Твоя естественно-научная теорія,- съ выраженіемъ горечи сказалъ Щегловитовъ:-звучитъ для меня горькимъ упрекомъ, мой милый Александръ! Да, ты правъ, я не затратилъ энергіи, потому что слишкомъ довѣрялъ Матюшину... Я не выполнилъ всего, что обязанъ былъ выполнить, если бы хотѣлъ оправдать довѣріе твоихъ покойныхъ отца и матери... И я виноватъ во всемъ этомъ...
- Ахъ, полноте, дядя, вы нисколько не виноваты. Это у насъ въ крови...- возразилъ Корниловъ.- Все существованіе нашихъ предковъ было основано на довѣріи къ другимъ. Человѣкъ, который самъ для себя ничего не дѣлаетъ, принужденъ всего себя довѣрять другому. Вѣдь все дѣлали для нихъ другіе: ихъ имѣніемъ кто-нибудь управлялъ, ихъ землю кто-нибудь нахалъ, ихъ платье кто-нибудь чистилъ, съ нихъ снимали одежду и сапоги, когда они ложились спать, а когда они вставали, имъ надѣвали одежду и сапоги, ихъ укладывали въ постель, ихъ мыли, ихъ увеселяли... Все, все дѣлали для нихъ другіе, и въ сущности ихъ жизнь зависѣла отъ другихъ; значитъ, они довѣряли себя другимъ полностью.
- Ну, хорошо... Утѣшайся этой теоріей! А сколько же даетъ тебѣ Матюшинъ подъ залогъ земли?
Я еще не знаю этого. Я съ старикомъ не говорилъ. Петръ взялся поговорить съ нимъ.
- Смотри, Александръ... Боюсь, что не девять лѣтъ тому назадъ началось твое разореніе, а начнется оно съ этого!-промолвилъ Щегловитовъ чрезвычайно серьезнымъ тономъ.
- Не знаю, дядя, не знаю... Надѣюсь, что этого не будетъ. Но все равно, у меня при теперешнемъ моемъ положеніи другого исхода нѣтъ.
Бесѣдуя такимъ образомъ, они забрались въ отдаленную часть сада. Послышались голоса, звавшіе ихъ.
Насъ зовутъ! сказалъ Щегловитовъ:- должнобыть, къ обѣду.
И они отправились обратно. Щегловитовъ пришелъ въ досадливомъ настроеніи, и досадовалъ онъ единственно на себя. Всю эту естественно-научную теорію его племянника онъ могъ бы опровергнуть двумя словами. И эти слова были у него готовы; но какъ могъ онъ это сдѣлать, когда въ сущности онъ самъ своимъ барскимъ нерадѣніемъ далъ Матюшину возможность нажить деньги? Вѣдь не будь этого, не было бы ни рыбнаго завода, ни фарфоровой фабрики, и все это богатство осталось бы нетронутымъ.
Но было еще и другое обстоятельство. Вѣдь вотъ племянникъ принялъ прекрасное рѣшеніе: и его вѣнчаніе съ Дарьей Николаевной превосходный, благородный поступокъ, который благотворно отразится на судьбѣ дѣтей, и переѣздъ въ городъ разуменъ. Дѣла его запутаны. И, конечно, самое простое было бы, если бы онъ, старшій родственникъ и опекунъ, взялъ да и пред
1904
623
ложилъ бы ему нѣкоторую сумму, способную поддержать его, ну, хоть въ теченіе года. А тамъ можно было бы что-нибудь придумать.
Но онъ этого сдѣлать не можетъ. И не потому не можетъ, чтобы у него не было денегъ. Деньги у него есть сейчасъ: около десяти тысячъ рублей. Но это какъ разъ та сумма, которая ему нужна для комфортабельнаго существованія за границей, впредь до будущаго дохода.
Другой на его мѣстѣ, быть-можетъ, сказалъ бы себѣ: отдамъ племяннику половину и ограничусь полугодовымъ путешествіемъ за границу, а другую половину года скромно проживу въ деревнѣ. Но онъ этого не говоритъ себѣ и не можетъ сказать, и не скажетъ. Почему? Потому что онъ не можетъ даже представить себѣ скромную жизнь въ деревнѣ, онъ, который изъ года въ годъ пріучалъ свое тѣло къ изысканнымъ удобствамъ дорогихъ отелей, а свой духъ-къ ежедневному поглощенію европейскихъ идей и всякихъ художественныхъ настроеній.
Онъ не въ состояніи отказать себѣ въ этомъ. Онъ любитъ жизнь, дорожитъ своей бодростью и чувствуетъ, что продолжительная жизнь въ деревнѣ разомъ состаритъ его на иного лѣтъ. Онъ-эгоистъ: онъ неспособенъ пожертвовать ничѣмъ. Ему больно видѣть, какъ племянникъ его лѣзетъ въ петлю, связанную человѣкомъ, котораго онъ самъ отмѣтилъ своимъ довѣріемъ. Онъ не равнодушенъ, онъ скорбитъ. Но, тѣмъ не менѣе, онъ допускаетъ, чтобы племянникъ лѣзъ въ петлю, и ничего не можетъ подѣлать.
Вотъ почему, когда Щегловитовъ пришелъ къ дому, гдѣ всѣ уже садились за столъ, лицо у него было суровое, а выраженіе его глазъ непривѣтливое; онъ сердился на самого себя.
Послѣ обѣда Щегловитовъ уѣхалъ, пообѣщавъ приготовить все для завтрашняго вѣнчанія, а Родичевъ остался до завтра въ Корниловкѣ. Теперь освободилась комната, въ которой жила Вѣра Михайловна, и ему нашлось, гдѣ помѣститься.
Между тѣмъ, у него былъ намѣченъ одинъ важный пунктъ, который онъ во что бы то ни стало хотѣлъ изслѣдовать. Вообще онъ, пріѣхавъ въ Россію изъ Европы, гдѣ чувствовалъ себя прекрасно, занимался наблюденіями. Въ качествѣ счастливаго человѣка, онъ искренно откликался на всѣ неудачи и скорби своихъ прежнихъ друзей. Отзывчивость эта была, разумѣется, не глубокая, она ему ничего не стоила; но если бы онъ ея вовсе не ощущалъ, то ему было бы здѣсь слишкомъ ужъ скучно.
А кстати случилось такъ, что онъ нашелъ здѣсь много интересныхъ перемѣнъ и уже достаточно ихъ изучилъ. Только Острогоновъ какъ-то уклонялся все отъ его наблюденій, а между тѣмъ, по своей оригинальной жизни, онъ казался наиболѣе интереснымъ изъ всѣхъ. И такъ какъ у него вь этотъ день, послѣ отъѣзда Щегловитова, было достаточно свободнаго времени, то онъ далъ себѣ слово во что бы то ни стало встрѣтиться съ Острогоновымъ и, если тотъ, вспомнивъ прежнее, отнесется къ нему враждебно, снести это и все-таки проникнуть въ глубину его души.
Была суббота, день, когда крестьяне прекращали свои работы раньше. Разсчитывая на это, Родичевъ и назначилъ для своей экскурсіи время около пяти часовъ.
Отъ Силы онъ разузналъ, гдѣ помѣщается изба Острогонова, а планировку села онъ помнилъ изъ прошлаго времени. Въ пять часовъ онъ вышелъ изъ усадьбы и направился черезъ село на самый край его.
Изба Острогонова стояла нѣсколько отдѣльно отъ другихъ, такъ что между ней и деревней образовался переулокъ, въ которомъ даже была протоптана дорога. Изба была не новая, но крѣпкая и прямая. Въ ней было два этажа, но жили, повидимому, только въ верхнемъ, потому что въ нижнемъ не было видно оконъ. Подойдя