646
1904
НИВА
фабрики инженеръ-технолога Матюшина, стоялъ небольшой двухъэтажный веселый особиячокъ съ красивымъ подъѣздомъ.
Къ этому подъѣзду подошелъ и падавилъ пуговку звонка высокій господинъ въ длинномъ свѣтломъ пальто, съ худощавымъ лицомъ, на которомъ блестѣли лихорадочно горящіе глаза. На щекахъ его волосы были выстрижены, отчего онѣ казались очень худыми; въ негустыхъ усахъ и въ довольно длинной клинообразной бородкѣ были замѣтны сѣдые волосы. Когда же онъ снялъ шляпу, чтобы вытереть потъ со лба, пока ему отпирали дверь, можно было разглядѣть его густые, хорошо сохранившіеся волосы съ страннымъ бѣлымъ клокомъ посрединѣ и съ бѣлыми висками.
Безпокойная забота сквозила во всѣхъ чертахъ его лица, въ его движеніяхъ, въ нервной походкѣ, но въ то же время, страннымъ образомъ, казалось, что всѣ эти движенія были машинальны.
Ему отперли дверь, онъ спросилъ, дома ли хозяинъ, и, получивъ утвердительный отвѣтъ, быстро, почти бѣгомъ, поднялся по лѣстницѣ во второй этажъ.
Лѣстница была чугунная, устланная ковромъ и холщевой дорожкой посрединѣ его. Въ передней пахло краской; отъ стѣнъ, дверей и мебели вѣяло новизной.
Онъ наскоро снялъ пальто и, игнорируя горничную, самъ машинально повѣсилъ его на колышекъ вѣшалки и вошелъ въ гостиную, гдѣ на французскомъ коврѣ во всю комнату стояла обыкновенная шаблонная мягкая мебель, на стѣнахъ висѣли ничего не говорившія картинки, а у стѣны стоялъ парадный вычурный рояль изъ какого-то блестящаго свѣтлаго дерева.
Горничная вошла за нимъ. Онъ сказалъ ей, на ходу, отрывисто:
- Доложите!
Горничная прошла въ дверь направо, потомъ вернулась, сказавъ:
Сейчасъ выйдутъ.
Но тотъ, кто долженъ былъ выйти, не торопился. Пришлось прождать минутъ десять. Наконецъ, онъ вышелъ.
Это былъ высокій, плотно сложенный человѣкъ, съ совершенно бѣлой, длинной бородой и со скудными сѣдыми волосами на головѣ, чѣмъ-то смазанными и тщательно причесанными къ лѣвому виску. На немъ былъ коротенькій люстриновый кафтанъ, изъ-подъ котораго выглядывала цвѣтная шелковая рубаха, выпущенная и подпоясанная.
Александръ Васильевичъ... Снова изволите... Вотъ, даже не ожидалъ...-промолвилъ хозяинъ:-просимъ садиться... Что же? Новое что или все прежнее? Садитесь, покорно прошу.
Онъ самъ сѣлъ, а гость нѣсколько секундъ какъ бы колебался, но затѣмъ послѣдовалъ его примѣру.
- Я ничего новаго придумать не могу, Егоръ Акимычъ, и мнѣ нужно съ этимъ покончить. Мнѣ это необходимо. Совершенно необходимо...
Странно было то, что, говоря очевидно о дѣлѣ, онъ съ какимъ-то оттѣнкомъ горечи подчеркивалъ слова, какъ человѣкъ глубоко обиженный.
Вы поймите: я уступаю вамъ все,- продолжалъ онъ.-За тридцать тысячъ, которыя вы дали мнѣ около десяти лѣтъ тому назадъ, и за ничтожную приплату въ шесть тысячъ-вы пріобрѣтаете цѣлое имѣніе въ семьсотъ десятинъ земли, съ лѣсомъ, съ озерами... Неужели же это еще не выгодная сдѣлка? А многаго ли я отъ васъ прошу: оставить мнѣ усадьбу съ садомъ, всего только это... Вѣдь это же пустое... для васъ въ особенности. Усадьба вамъ совсѣмъ не нужна... А я... Я не могу... Я не въ состояніи съ нею разстаться...
- Позвольте-съ,- сказалъ Егоръ Акимовичъ и какимъ-то тихимъ, благопристойнымъ жестомъ остановилъ его.-Вы, Александръ Васильевичъ, извините меня, дожили до сѣдыхъ волосъ, а въ дѣлахъ толку не пони
1904
No 33.
маете... Изволите говорить-за тридцать тысячъ... Такъ. Но какъ же, спрошу я васъ, тридцать тысячъ, когда вотъ уже будетъ скоро десять лѣтъ, какъ вы ни одного рубля процентовъ не заплатили? Въ первый годъ только внесли, изъ моихъ же денегъ, которыя я вамъ тогда далъ, а тамъ и думать забыли. А вѣдь это, Александръ Васильевичъ, ежели даже проценты на проценты не считать, такъ выходитъ, что капиталъ долженъ удвоиться. И уже это будетъ не тридцать тысячъ, а всего шестьдесятъ. Да шесть тысячъ еще вотъ теперь изволите требовать, такъ это выходитъ полныхъ шестьдесятъ шесть тысячъ. Я васъ, Александръ Васильевичъ, люблю и уважаю, потому какъ вы...
- Прошу васъ,- перебилъ его гость:- не будемъ говорить объ уваженіи и любви, они тутъ не къ мѣсту.
- Это какъ вамъ угодно-съ... Можно и не говорить. А только насчетъ усадьбы, это- невыгодное дѣло выходитъ. Совсѣмъ безъ всякой выгоды и безъ удобства.
- Я иначе не могу,-съ тихимъ стопомъ произнесъ гость.-Не могу иначе.
- Гм... Вотъ теперь не могу. Когда изволили закладывать имѣніе, ничего про выключеніе усадьбы не говорили... Можетъ, я, ежели бы зналъ такое, и денегъ никакихъ не далъ бы... А теперь вотъ не могу...
Гость неовно кусалъ губы, а глаза его какъ-то все разгорались. На лбу у него выступили красныя пятна. Видно было, что онъ дѣлалъ надъ собой страшныя усилія. Но, наконецъ, онъ не выдержалъ и вскипѣлъ.
- Послушайте, Егоръ Акимычъ... господинъ Матюшинъ!-гнѣвно, раздраженно воскликнулъ онъ, поднявшись съ мѣста:-Не говорите мнѣ по крайней мѣрѣ о тѣхъ деньгахъ... Не напоминайте мнѣ о моей глупости, благодаря которой вы сдѣлались такимъ богатымъ и такимъ важнымъ человѣкомъ... Не напоминайте мнѣ... Потому что это выводитъ меня изъ себя... Я звѣрѣю, понимаете вы, звѣрѣю и за это презираю себя...
И странно было видѣть, что, говоря такія слова, онъ все же призводилъ впечатлѣніе не искренно волнующагося человѣка, а какъ бы играющаго роль, и даже огонь въ его глазахъ казался какимъ-то мертвымъ.
Лицо Егора Акимыча вытянулось и сдѣлалось сухимъ и черствымъ. Онъ слушалъ и сидѣлъ неподвижно съ полуопущенными вѣками.
Гость, выпаливъ свою страстную тираду, замолкъ, и нѣкоторое время оба они не говорили ни слова.
Въ передней щелкнулъ ключъ въ замкѣ, раздались чьи-то шаги. Вошелъ высокій человѣкъ съ моложавымъ, здоровылъ, необыкновенно увѣреннымъ и открытымъ лицомъ, обрамленнымъ свѣтлорусой растительностью. Когда онъ вошелъ, на лицѣ Егора Акимыча появилось тщательно скрываемое выраженіе боязливости. Онъ какъ будто старался спрятать что-то поглубже въ душѣ своей.
- Александръ Васильевичъ, здравствуй... Въ чемъ дѣло?-промолвилъ онъ, пожимая руку гостя и какъ-то подозрительно и недовѣрчиво посматривая на старика.
Все то же,-сдвинувъ густыя брови и сомкнувъ челюсти, отвѣтилъ гость.
- Насчетъ усадьбы? Пустое... Отдастъ...
Егоръ Акимычъ, съ какой-то торопливостью, отрицательно закачалъ головой.
- Нѣтъ... Не отдамъ... Не могу... Нѣтъ выгоды!съ выраженіемъ упрямства произнесъ онъ.
- Полно артачиться, старикъ. Откуда жадность такая? Хочешь колпакомъ накрыть человѣка, и чтобы воздуху окончательно тамъ не было. Такъ нельзя. Надобно, чтобы клапанъ былъ. Дышать чтобы можно было... Отдастъ! Говорю тебѣ, отдастъ, Александръ Васильевичъ.
Егоръ Акимычъ поднялся. Видъ у него былъ обиженный. Борода его слегка вздрагивала. Онъ сказалъ: - Ты, Петруха, за меня не рѣшай и не обѣщай... У тебя свое есть, такъ и распоряжайся имъ, а въ мое не вмѣшивайся... Такъ-то вотъ...