No 34. 

1904 

НИВА 

Собакъ вовсе не было, и никто не вышелъ къ нимъ. Сила былъ глуховатъ и не слышалъ гула экипажа. 

Кучеръ занялся лошадьми. Онъ пошелъ искать сарая для нихъ и для экипажа, а Корниловы пошли къ дому. 

Дверь со стороны школы была заперта изнутри. Они отправились къ террасѣ и здѣсь прошли въ отпертую дверь. Обстановка была та же, какъ прежде. Но на столахъ и стульяхъ лежалъ замѣтный для глаза слой пыли. Александръ Васильевичъ прошелъ дальше и отыскалъ Силу, который вдругъ заволновался, закашлялъ старческимъ кашлемъ и даже началъ плакать. 

- Вотъ какъ мы живемъ съ нашей барышней,плаксивымъ голосомъ говорилъ онъ.-Никто насъ не знаетъ, никто насъ не видитъ... Еще прежде старый штабсъ-ротмистръ Николай Степановичъ хоть рѣдко наѣзжали, а вотъ теперь, какъ они скончались, два года никто, никто и не навѣдается... А живемъ какъ, Господи ты Боже мой! О пищѣ и питьѣ даже и не думаемъ... Что попадется, то и кушаемъ... Съ деревни мужички принесутъ пятокъ яицъ, либо творожку, а кто и хлѣбецъ... тѣмъ и питаемся. Святая она, Валентина Николаевна, прямо святая!.. 

Изъ объясненій его они узнали, что Валентина сейчасъ на фабрикѣ въ больницѣ. Кромѣ своихъ прежнихъ добровольныхъ обязанностей она еще наблюдала за маленькой больничкой на фабрикѣ. При больницѣ была и комната, но Валентина отказалась жить тамъ и осталась жить въ усадьбѣ. 

Она не выносила постояннаго фабричнаго шума и движенія. Она любила уединеніе, а его было легко найти въ заброшенной корниловской усадьбѣ. 

Сила Семенычъ безъ приказанія побѣжалъ ставить самоваръ. Для этого ему не надо было ходить въ кухню. Старой постройкой они совсѣмъ не пользовались. Въ кухню превратили одну изъ прежнихъ школьныхъ комнатъ. Здѣсь на табуретѣ стояла чугунная керосиновая печка, на ней варилось и жарилось все, что было нужно. Тутъ же ставился и самоваръ. Несложныя потребности двухъ жильцовъ усадьбы вполнѣ удовлетворялись этимъ. 

Поставивъ самоваръ, Сила объявилъ, что теперь побѣжитъ на фабрику за Валентиной. 

- Но зачѣмъ?-возразилъ Корниловъ.-Вѣдь она и сама придетъ. 

- Э! э! Знаете, у насъ бываетъ, что и не приходитъ,-отвѣтилъ Сила:-случится трудно больной, такъ и заночуетъ тамъ... Нѣтъ, ужъ я сбѣгаю! 

- Да куда же ты, старый, побѣжишь? Вѣдь это больше версты будетъ... ты бы хоть лошадь взялъ. 

- Э, э, нѣтъ, зачѣмъ мнѣ лошадь? Я тутъ по цѣлымъ недѣлямъ шагу не дѣлаю, такъ въ ногахъ-то у меня сила накопилась... ничего!.. 

И онъ, несмотря на протесты Корнилова, побѣжалъ за Валентиной на фабрику. 

Пока поспѣвалъ самоваръ, Александръ Васильевичъ сѣлъ на балконѣ, а Наташа побѣжала въ садъ къ рѣкѣ, и отсюда слышались ея веселые крики. Она была рада зелени, водѣ и деревьямъ и рѣзвилась, какъ ребенокъ. 

Во дворѣ загудѣла одноколка, пріѣхала Валентина съ Силой. Она быстро соскочила и поспѣшила къ террасѣ. 

Ей какъ-то была не къ лицу торопливая походка. Ей больше шло величіе. Она путалась въ своемъ длинномъ платьѣ. 

Несмотря на крайне упрощенную одежду, она не могла отказаться отъ привычки носить длинное платье. Во время хожденія по деревнѣ изъ избы въ избу это доставляло ей много хлопотъ, и все же она не хотѣла отказаться отъ этого. 

Она поднялась на террасу и поздоровалась съ Александромъ. 

Хорошо, что Сила прибѣжалъ... Я собиралась ночевать тамъ,-сказала она.-Развѣ завтра не ѣдете? - Ѣдемъ, ѣдемъ... Я пріѣхалъ въ послѣдній разъ 

1904 

663 

взглянуть на Корниловку. Вѣдь Корниловка уже не моя, Валентина. Она перешла къ Егору Акимычу. Себѣ я оставилъ только усадьбу. 

- Не столько себѣ, сколько мнѣ,-съ улыбкой сказала Валентина:—вѣдь я живу въ ней... А я собиралась завтра ѣхать въ городъ проститься съ вами. 

- Мнѣ поручили привезти тебя. 

Прибѣжала Наташа и обняла Валентину. У Валентины былъ видъ довольный и спокойный. Всѣ ея движенія были какія-то законченныя, положительныя, какъ у человѣка, который достигъ всего, къ чему стремился, и не испытызаетъ никакихъ сомнѣній и ничего больше для себя не желаетъ. 

Она даже поправилась: лицо ея не поражало худобой, какъ прежде. Въ волосахъ не видно было ни одной сѣдины. 

- Ну,-сказалъ Александръ Васильевичъ, когда Сила принесъ на балконъ чай и они усѣлись за столомъ.--Въ Петербургъ не пріѣдешь, Валя? 

- О-о! Это такъ далеко... Слишкомъ далеко для того удовольствія, какое это можетъ дать... Мнѣ здѣсь отлично... Зачѣмъ мнѣ ѣхать въ такую даль?.. Лучше вы пріѣзкайте сюда, и я на это надѣюсь. 

- Я непремѣнно пріѣду, тетя Валя, непремѣнно,сказала Наташа:-мнѣ здѣсь очень нравится. 

- Нѣтъ, ты не пріѣдешь, Наташа,-внимательно взглянувъ на нее, сказала Валентина. 

- Почему, тетя? 

- Потому что тебя захватитъ столица. Ты впечатлительная и живая натура. Такихъ она покоряетъ и приковываетъ къ себѣ. 

- Я никогда никому не покорюсь,-съ гордостью воскликнула Наташа. 



Посмотримъ... 

На ночь кое-какъ размѣстились. Александръ Васильевичъ спалъ въ школѣ, а для Наташи Сила сочинилъ какую-то постель. 

Утромъ на другой день Валентина поднялась очень рано и сейчасъ же отправилась на фабрику. Она успѣла посмотрѣть своихъ больныхъ и вернуться, когда Наташа начала только вставать. 

Александра Васильевича въ это время не было въ домѣ. Онъ углубился въ гущину сада. Здѣсь онъ ходилъ по заросшимъ тропинкамъ, стоялъ подолгу у рѣки, посѣщалъ когда-то любимыя мѣстечки. 

Совершенно случайно, совсѣмъ объ этомъ не думая, онъ подошелъ къ скамейкѣ, стоявшей неподалеку отъ рѣки, и вдругъ остановился, какъ бы чѣмъ-то пораженный. Чугунный остовъ скамейки стоялъ незыблемо, но доска для сидѣнья стнила и провалилась. 

Онъ постоялъ здѣсь минуту съ какимъ-то туманнымъ и тревожнымъ чувствомъ въ душѣ и вдругъ вспомнилъ... 

Это было любимое мѣсто Вѣры Михайловны. Здѣсь они вдвоемъ просиживали иногда цѣлыя ночи... Сколько было высказано здѣсь свѣтлыхъ мыслей, какія дивныя минуты переживались... 

Вспомнилъ онъ и послѣднее ихъ объясненіе здѣсь и тамъ, и въ другомъ саду, и прощаніе, и отъѣздъ-и стало ему невыносимо грустно, и онъ ушелъ, торопливо пробираясь между деревьями. 

Потомъ онъ очутился около дома въ палисадникѣ, гдѣ по утрамъ всегда пили чай. Вотъ и теперь Сила уже притотовилъ столъ для чая. И все тотъ же Сила, неизмѣнный, вѣчный. 

И опять новое, еще болѣе глубокое, и оттого еще болѣе болѣзненное воспоминаніе сдавило ему грудь. Здѣсь онъ говорилъ Датѣ о своей любви, о вѣчной любви, которая такъ быстро отцвѣла и погибла... И Боже мой, какъ давно это было. Сколько лѣтъ, сколько лѣтъ... Дѣти родились и выросли, онъ самъ измѣнился,