682
1904
НИВА
Въ незримой кузницѣ.
Романъ въ 2-хъ частяхъ.
И. Н. Потапенко.
(Продолженіе).
Василій и Наташа никогда не ѣздили по желѣзнымъ дорогамъ. Вѣтвь въ губернскій городъ была проведена недавно, и имъ по ней некуда было ѣздить. И Наташу эта поѣздка инервировала страшно. Все мелькавшее мимо оконъ интересовало ее. Она хотѣла бы побывать въ каждомъ городѣ, гдѣ останавливался поѣздъ. Всю дорогу она глядѣла въ окно и говорила безъ умолку, сообщая свои впечатлѣнія.
Василій сидѣлъ на своемъ мѣстѣ и сосредоточенно глядѣлъ въ противоположную точку на диванѣ, потомъ началъ дремать. Его безучастіе было какое-то безнадежное.
Дарья Николаевна испытывала легкое волненіе, но какое-то смутное, неопредѣленное. Вставали передъ нею картины далекаго-далекаго прошлаго, когда она ѣхала въ Петербургъ, полная надеждъ на свое музыкальное дарованіе, обѣщавшее ей блестящее будущее. А потомъ надвинулась вдругъ какая-то высокая прямая стѣна, и прежній радостный міръ закрылся отъ ея глазъ. И вотъ она чувствуетъ, что какая-то властная рука положила ей на плечи тяжелую ношу, которую она должна нести, и она несетъ, несетъ, а ноша ей не по силамъ, колѣни у нея дрожатъ, ноги подкашиваются, и она падаетъ... Но, можетъ-быть, больше всѣхъ переживалъ въ эти часы Александръ Васильевичъ. Какъ-то, помимо его воли, воображеніе рисовало ему двѣ непохожія одна на другую эпохи: тогда-онъ былъ молодой, полный силъ и надеждъ, обезпеченный, свободный, счастливый, какъ птица, которая можетъ избирать, какое хочетъ, направленіе и летѣть хоть къ солнцу... А теперь-придавленный, обойденный, съ общипанными перьями и подрѣзанными крыльями, и на плечахъ у него семья, о которой онъ долженъ заботиться.
Вотъ дѣти, которыхъ надо поставить на ноги. Для этого онъ долженъ дѣлать какія-то усилія... А что же выйдетъ изъ нихъ? Вотъ дорогая ему дѣвушка: она такъ горитъ нетерпѣніемъ попасть скорѣй въ Петербургъ. Почему манитъ ее къ себѣ это чудовище? Можетъ-быть, для того, чтобы проглотить ее... Почему этотъ горячо любимый имъ юноша вышелъ такимъ вялымъ, такимъ невозмутимымъ и такимъ недоступнымъ для впечатлѣній жизни? Вѣдь онъ былъ совсѣмъ другой, когда былъ мальчикомъ. Вася былъ живой, впечатлительный, чуткій. И вотъ все это куда-то ушло, точно какой-то вампиръ выпилъ изъ него всѣ соки. Остался одинъ мозгъ, который у него работаетъ неустанно: мозговая жизнь въ девятнадцать лѣтъ-это ужасно!
Что же выйдетъ изъ нихъ обоихъ, изъ его дѣтей, ради которыхъ онъ отодвинулъ на задній планъ свою личную жизнь? Развѣ онъ можетъ сказать, что будетъ то, чего онъ хочетъ? Развѣ есть основаніе думать, что въ душахъ ихъ созрѣютъ тѣ сѣмена, которыя онъ сѣялъ? Нѣтъ, сѣются одни сѣмена, а вырастаютъ изъ нихъ другіе ростки, совсѣмъ новые-и никто не знаетъ, какіе они принесутъ плоды.
Они провели въ вагонѣ ночь и день. Къ вечеру слѣдующаго дня уже поѣздъ подъѣзжалъ къ столицѣ. Вотъ показались высокія трубы фабрикъ, крыши многоэтажныхъ домовъ, зеленые огороды, питающіе овощами огромный городъ. Все было окутано прозрачнымъ, желтовато-сѣрымъ свѣтомъ. Было больше десяти часовъ вечера, а все, что попадалось на пути, было явственно видно, освѣщенное свѣтомъ сѣверной ночи.
- Это бѣлая ночь,-сказалъ Александръ Васильевичъ. Вася заинтересовался и взглянулъ въ окно, но затѣмъ опять сѣлъ на свое мѣсто. Приближающаяся столица
1904
No 35.
его не волновала. О бѣлыхъ сѣверныхъ ночахъ онъ зналъ изъ книгъ, которыя онъ читалъ, а, взглянувъ, убѣдился, что онѣ существуютъ, и вполнѣ удовольствовался этимъ.
Но на Наташу эта ночь производила какое-то волшебное впечатлѣніе. Въ ней почувствовала она что-то очаровательное, таинственное, манящее. И она долго смотрѣла въ окно, и все, что попадалось на пути, казалось ей сказочнымъ.
Начались мостки далеко уходящаго дебаркадера, потомъ поѣздъ замедлилъ ходъ и остановился. На вокзалѣ толпа, движеніе, говоръ, шумъ, бѣготня носильщиковъ, крики извозчиковъ. Александръ Васильевичъ занялся полученіемъ багажа. Какіе-то комиссіонеры совали имъ подъ носъ карточки своихъ гостиницъ и меблированныхъ комнатъ, но они всѣ отвергли. Корниловъ вспомнилъ названіе извѣстной гостиницы и туда велѣлъ свезти свой багажъ.
Для провинціала, впервые пріѣзжающаго въ Петербургъ, очень важно пріѣхать съ Николаевскаго вокзала. Пріѣзжающій по другимъ дорогамъ знакомится со столицей исподволь. Отдаленныя мѣста съ плохими мостовыми, незначительными, некрасивыми, грязными постройками проивводятъ отталкивающее впечатлѣніе. Столица является и посылаетъ ему первый привѣтъ своими задворками, и это впечатлѣніе, какъ первое, остается навсегда. А тутъ пріѣзжій вступаетъ въ водоворотъ столичной жизни: широкій проспектъ, удобныя мостовыя и тротуары, красивые дома, непрерывное движеніе экипажей и пѣшеходовъ — здѣсь столица является передъ нимъ сь своей лучшей и праздничной стороны и покоряетъ его.
Наташа была вся охвачена этими впечатлѣніями. Она сразу почувствовала, что въ своихъ представленіяхъ о столицѣ не ошиблась. По сравненію съ тѣмъ, что она оставила въ своемъ родномъ губернскомъ городѣ и что встрѣчала на пути, здѣсь все было широкое, грандіозное, красивое.
И словно какая-то огромная птица подхватила ее на своихъ крыльяхъ и унесла въ безпредѣльную даль. Сердце ея билось сильно. Въ этомъ огромномъ городѣ, погруженномъ въ прозрачно-сумеречный свѣтъ сѣверной лѣтней ночи,-свѣтъ безъ солнца и безъ тѣней, свѣтъ безъ источника, невѣдомо откуда исходящій, въ этомъ было для нея что-то раздражающее, что-то обѣщающее какоето неизвѣстное, жгучее счастье.
И, можетъ-быть, никакія послѣдующія обстоятельства и впечатлѣнія не повліяли на формировку и ростъ ея души такъ, какъ эти полчаса, когда они переѣзжали съ вокзала въ гостиницу. Ужъ теперь начали сбываться, а можетъ-быть, и сбылись вполнѣ, но только еще неясно, слова Валентины о томъ, что ея впечатлительную и страстную натуру покоритъ столица...
Она пріѣхала въ гостиницу страшно утомленная всѣми впечатлѣніями пріѣзда. Пока возились съ носильщиками, раскладывали необходимыя вещи, она усѣлась на диванѣ и незамѣтно заснула.
Дарья Николаевна замѣтила это и съ улыбкой остановилась передъ ней. Она все время наблюдала ея волненіе и то радовалась ея живому впечатлительному характеру, то боялась за нее. Она вспомнила себя многомного лѣтъ тому назадъ, когда она такой же молодой дѣвушкой впервые пріѣхала въ Петербургъ. И ее такъ же поразили шулъ и движеніе столичной жизни, и у нея сердце усиленно билось. Но то было время другое. Другія струи тогда носились въ воздухѣ.