No 38. 

1904 

НИВА 

никахъ, ожидавшихъ въ пріемной, и проболталъ со мной цѣлый часъ; но вдругъ вспомнилъ и заволновался и заторопился, пригласилъ меня въ тотъ же день обѣдать и торопливо, очень извиняясь, отпустилъ. Ну, я и обѣдать поѣхалъ. Уже на то пошелъ. Съ семьей своей познакомилъ меня. Передъ женой его я въ любезностяхъ разсыпался, дочкѣ его комплименты говорилъ и все прочеее дѣлалъ въ такомъ же родѣ. А между прочимъ, когда мы съ нимъ, куря сигары послѣ обѣда, сидѣли въ его кабинетѣ вдвоемъ, я сказалъ ему о тебѣ... 

Что вы сказали ему, дядя, обо мнѣ?-спросилъ Корниловъ и насторожился. 

Не безпокойся. Я не могъ сказать ничего такого, что шокировало бы тебя. Ну, сказалъ, конечно, прежде всего, что ты мой племянникъ, что по несчастной случайности ты потерялъ состояніе и теперь принужденъ и желаешь работать... что свойство работы для тебя не имѣетъ значенія, такъ какъ ты не спеціалистъ. Нужно, чтобы работа была необременительная, доступная. И что же ты думаешь? Онъ принялъ это горячо къ сердцу, сказалъ, что устроитъ это для тебя съ такимъ же удовольствіемъ, какъ если бы ты былъ его родной сынъ... ну, и прочее... И... вотъ тутъ передо мной разыгралась сценка, которая, по-моему, удивительно характеризуетъ чиновничій міръ. Но ты, кажется, недоволенъ?-прибавилъ Щегловитовъ, замѣтивъ, что лицо Александра Васильевича сдѣлалось вдругъ пасмурнымъ. 

- Нѣтъ, дядя, не то! Вамъ я благодаренъ. Но это что же,-значитъ, вы хотите, чтобы я чиновникомъ сдѣлался? 

По существу тутъ нѣтъ ничего дурного,-отвѣтилъ Щегловитовъ... 

Избави Богъ меня думать, что быть чиновникомъ дурно,-сказалъ Корниловъ.-Напротивъ, чиновникъ работаетъ для общества, онъ полезенъ; но все же, дядя, для этого надо обладать особой, если не организаціей, то способностью, приспособлять себя; и, подумайте, дядя, вспомните мое начало-двадцать слишкомъ лѣтъ тому назадъ, когда я пріѣхалъ въ деревню, и сведите его съ этимъ концомъ... 

Когда онъ говорилъ это, глаза его смотрѣли печально, а голосъ дрожалъ. Жалко было видѣть его въ эту минуту. Въ головѣ его, какъ зигзагъ молніи, пробѣжала линія воспоминаній,-линія, которую, онъ провелъ мысленно между тѣмъ началомъ и этимъ концомъ. 

Да, да, дядя, проведите мысленно линію между тѣмъ началомъ и этимъ концомъ,-сказалъ Корниловъ и поникъ головой. 

Владиміръ Павловичъ понималъ его душевное состояніе и съ этой минуты сталъ подходить къ нему очень осторожно, какъ можно мягче. 

Мой другъ Александръ,-вновь заговорилъ онъ:я понимаю твои колебанія, понимаю... Ты говоришь: провести линію... и ты провелъ ее самъ. Но вѣдь эта линія-прямая. Такія линіи бываютъ только въ мозгу, а въ жизни прямыхъ линій не бываетъ... Остановись на этомъ подольше, и ты замѣтишь, какъ эта линія постоянно, ежеминутно уклонялась то вправо, то влѣво, то возвращалась назадъ, то забѣгала впередъ, какъ она вела то въ цвѣтущую счастливую долину, то въ непроходимую чащу... Съ этимъ надо считаться. Приходится считаться, мой другъ Александръ! Шестьсотъ рублей у тебя въ бумажникѣ... Шестьсотъ рублей всего, и затѣмъ впереди ровно ничего. Вѣдь это цѣлая трагедія! 

У меня еще есть усадьба, дядя... Она принадлежитъ мнѣ,- вдругъ заявилъ Александръ Васильевичъ, словно у него блеснула совершенно новая мысль. 

И ты готовъ продать ее этому своему другу? Боже сохрани тебя, Александръ. Твой другъ купитъ ее у тебя по-дружески, т. е. за безцѣнокъ... Да и при томъ, вѣдь это-священное мѣсто, на которомъ выросли нѣсколько поколѣній твоихъ предковъ. Должны же мы, Александръ, 

1904 

743 

имѣть хоть какую-нибудь святыню, должны же мы беречь что-нибудь! 

- Ахъ, полноте, дядя!-махнувъ рукой, произнесъ Александръ Васильевичъ.-Не мнѣ думать объ этомъ... Пусть кто-нибудь другой держитъ высоко дворянское знаия, а мнѣ это не подходитъ. 

--- Хорошо!.. Пусть такъ!.. Оставимъ эту точку зрѣнія,-съ горячностью, какъ человѣкъ, задѣтый за живое, говориль Щегловитовъ.-Станемъ на другую, на какую нынче всѣ становятся, на коммерческую точку зрѣнія. Вотъ даже господинъ Родичевъ, и тотъ въ подрядчики собирается... Такъ имѣй же въ виду, что твоя усадьба, стоящая въ центрѣ имѣнія, при развитіи дѣла сдѣлается бѣль на глазу у господина Матюшина. Теперь онъ этого еще не восчувствовалъ, а если и предчувствуетъ, то разсчитываетъ на твою слабость и твое благодушіе. Но не далеко то время, когда ему во что бы то ни стало понадобится этотъ кусокъ земли присоединить къ своимъ владѣніямъ, и тогда... тогда ты можешь продать ему свою усадьбу, свои воспоминанія... по хорошей цѣнѣ... 

Значитъ, воспользоваться затрудненіемъ ближняго!.. 

- Ну, да, да!.. Воспользоваться! Я никогда не совѣтовалъ тебѣ этого и самъ никогда этого не дѣлалъ. Но здѣсь былъ, какъ нынче говорятъ, прецедентъ: твоимъ затрудненіемъ воспользовались широко, и ты имѣешь нравственное право, если не воспользоваться, то всегда угрожать этимъ. Да, наконецъ, Александръ, если бы ты и не послушался меня и продалъ усадьбу Матюшину, то получилъ бы слишкомъ немного. Это помогло бы тебѣ просуществовать полгода, а дальше что? Нѣтъ, нѣтъ, Александръ! Пора перестать быть теоретикомъ... теперь у тебя есть случай... Воспользуйся имъ: у тебя на плечахъ семья. Ты несешь за нее отвѣтственность. Ты обязанъ быть предусмотрительнымъ! 

- Да, да, это правда!-воскликнулъ Корниловъ, хватаясь обзими руками за голову.—Это правда!.. Ну, что-жъ дальше, дядя? 

- Ахъ, дальше... На чемъ я остановился? Ахъ да!продолжалъ Щегловитовъ.—И такъ разыгралась характерная сценка: наговорилъ онъ мнѣ много трогательнаго: какъ для родного сына и разное другое, а затѣмъ вдругъ задумался. «Погоди, говоритъ, кажется, эго сдѣлать легче, чѣмъ мы думаемъ. Вотъ мы сейчасъ справимся.» И позвонилъ. Вошелъ лакей.— «Попроси сюда Валеріана Никодимовича!» Лакей исчезъ. Хозяинъ объяснилъ: «Валеріанъ Никодимовичъ—это моя правая рука. Онъ, положимъ, не болѣе, какъ мой домашній секретарь, но къ нему въ новый годъ дѣйствительные статскіе совѣтники пріѣзжаютъ расписываться». Черезъ двѣ минуты вошелъ Валеріанъ Никодимовичъ— мужчина лѣтъ сорока пяти, степенный, съ большимъ запасомъ важности, которую, однако, онъ здѣсь проявлялъ весьма умѣренно, насколько требовалось только для моей особы. Но и по отношенію къ Арканову онъ держался съ достоинствомъ. Аркановъ познакомилъ насъ. «Вотъ что, Валеріанъ Никодимовичъ, сказалъ онъ, мѣсто хранителя Архива при — тутъ онъ назвалъ какое-то сложное учрежденіе, моей памяти недоступное,-мѣсто это занимаетъ, если не ошибаюсь, чиновникъ Ивановъ?» Валеріанъ Никодимовичъ подтвердилъ.—«Онъ, кажется, уже лѣть шесть сидитъ на этомъ мѣстѣ?»—Около этого.— «И, если не ошибаюсь, онъ очень хорошій чиновникъ?»— «Образцовый чиновникъ, ваше высокопревосходительство.-«Я такъ и думалъ. И, слѣдовательно, будетъ вполнѣ справедливо, если мы дадимъ ему повышеніе, иными словами, должность хранителя архива сдѣлается свободной. Я говорю, что это будетъ вполнѣ справедливо». «Совершенно! Ивановъ заслуживаетъ этого, ваше высокопревосходительство.»—«Ну, разумѣется, сообразно съ этимъ естественно произойдутъ нѣкоторыя другія передви, но это уже само собой. Такъ вы устройте это, Валеріанъ Никодимовичъ». Валеріанъ Никодимовичъ по