1026 

1904 

нива 

разу не навѣдался къ нему, не сказалъ съ нимъ двухъ десятковъ словъ, при случайныхъ встрѣчахъ. 

Какъ-то подъ вечеръ къ нему въ сарай заглянула тетка Губина. Переждавъ, покуда Судаковъ, набивавшій обручъ на починяемую имъ кадку, пересталъ стучать, она тихонько, точно по секрету отъ кого-то, сказала, что не знаетъ, что и дѣлать,- очень ее заботитъ племянникъ. 

- А что онъ?- безъ особеннаго любопытства спросилъ Судаковъ, снявъ рукавицу съ вспотѣвшей руки. 

Старуха сообщила, что племянникъ почти ничего не ѣстъ, не разговариваетъ, сидитъ по цѣлымъ днямъ, задумавшись, строиться не собирается, а говоритъ, что пора умирать. 

Да работы-то у него нѣтъ?-освѣдомился Судаковъ. Она подтвердила, что работы дѣйствительно нѣтъ. 

- Ну, такъ что-жъ тутъ такого?.. Ежели бы у меня вдругъ не стало работы, такъ и я бы пересталъ ѣсть и сталъ собираться умирать,-сказалъ Судаковъ и, надѣвъ рукавицу, опять принялся набивать обручъ. 

Однако, нѣкоторое время, онъ все еще продолжалъ думать о своемъ жильцѣ, покуда не вспомнилъ, по поводу его положенія, кое-что изъ своего прошлаго и не задумался о своей собственной жизни. 

Въ сумеркахъ, когда Судаковъ пошелъ запирать ворота и проходилъ мимо квартиры жильца, Губинъ, вышедшій посидѣть на ступенькахъ крыльца, такъ испуганно вскочилъ съ нихъ и шарахнулся въ сторону, что заставилъ вздрогнуть и своего хозяина. 

Чего ты?.. Не узналъ меня?-спросилъ Судаковъ. - Не замѣтилъ я, какъ ты подошелъ ко мнѣ... задумался,- отвѣчалъ портной своимъ тихимъ голосомъ, сдѣлавшимся за послѣдніе дни какъ-будто еще тише и слабѣе. 

Судаковъ поглядѣлъ въ его осунувшееся лицо, въ тревожные глаза, смотрѣвшіе нѣсколько дико, и слегка качнулъ головой, направившись дальше, къ воротамъ. «Экъ, до чего затравили старика!.. Какъ бы совсѣмъ не погубили его... Бываетъ, не Богъ знаетъ какъ рѣдко, что человѣкъ сидитъ-сидитъ такъ-то, понуривъ голову, задумывается-задумывается, да и додумывается до того, что повѣсится гдѣ-нибудь на чердакѣ или въ ближнемъ лѣсу, на деревѣ»... 

Судакову опять стало жалко Губина. еще болѣе жалко, чѣмъ въ то утро, когда портной бродилъ по улицѣ изъ дома въ домъ, нигдѣ не находя себѣ пристанища. 

IX. 

На другой день былъ праздникъ. Утромъ, послѣ обѣдни, Судаковъ неожиданно явился къ портному, сидѣвшему, задумавшись, у окна, ставни котораго были закрыты. 

- Здравствуй!... Пришелъ къ тебѣ въ гости... Что-то мнѣ кажется, будто ты очень ужъ заскучалъ, сидя все одинъ, да одинъ,-сказалъ бондарь, усмѣхаясь. 

Маленькіе глазки Губина тревожно забѣгали по сторонамъ, какъ перепуганные мышенята, старающіеся поскорѣе и понадежнѣе спрятаться. 

- Нѣтъ... ничего... Вотъ только все еще не могу... привыкнуть,-съ запинками проговорилъ онъ. 

- Только!-съ усмѣшкой повторилъ Судаковъ, садясь у другого окна.-Э, братъ, развѣ я не понимаю!.. Прожилъ на свѣтѣ не меньше твоего... Тоже и у меня было такое-то время, что «никакъ не могъ привыкнуть»... Помнишь ты тотъ годъ, когда у насъ по всему уѣзду бродила горячка? 

- Какъ не помнить... сколько тогда людей перемерло,-уже гораздо спокойнѣе отвѣчалъ Губинъ, видя, что рѣчь пошла не о немъ. 

Ну, такъ вотъ... у меня тоже померли тогда и жена, и дочь... Одна за одной... точно торопились, чтобы не отстать другъ отъ дружки... Только что похоронилъ одну, надо провожать и другую... Вотъ тогда-то я и сѣлъ въ уголъ, какъ ты теперь сидишь. Тоже никакъ 

1904 

No 51. 

не могу привыкнуть къ тому, что была у меня семья,— жена, дочь, два сына,- и вдругъ никого не осталось. Пусто въ домѣ! Голоса человѣческаго не слышно!... А я сижу, какъ ты теперь сидишь; и все не могу привыкнуть къ тому, что придется жить одному... Думаю, что и жить-то теперь не стоитъ!.. 

- Что это у меня все спуталось въ памяти,- сказалъ Губинъ.-Развѣ тогда уже не было у тебя твоихъ сыновей? 

- Не было... Старшій сынъ еще раньше померъ, а младшій не то былъ живъ, не то нѣтъ... не зналъ я... Какь не знаю и теперь, лежитъ ли онъ давно на кладбищѣ или сидитъ гдѣ въ кабакѣ и пьетъ водку... 

Губинъ сочувственно покачалъ головой. Младшій сынъ Судакова былъ горькій пьяница и, конечно, не могъ жить вмѣстѣ съ суровымъ и строгимъ отцомъ, не терпѣвшимъ льяницъ, бездѣльниковъ и безпутниковъ. Старшій-тоже пилъ, хотя нѣсколько поменьше, и умеръ оттого, что свалился пьяный въ воду съ барки. 

- И что сдѣлалось, что сдѣлалось съ ними?-проговорилъ Губинъ.- Помню, еще подростками какіе были они рослые, здоровенные, веселые!.. 

- Что сдѣлалось!.. Эти же псы паршивые, что накинулись теперь на тебя, передѣлали ихъ по своему!.. Трудно ли споить мальчишку!-задрожавшимъ отъ гнѣва голосомъ отвѣчалъ Судаковъ, сжавъ кулакъ и указывая имъ въ окно на улицу.-Въ старое время, помню, отецъ пошлетъ меня, бывало, за водкой для какого-нибудь гостя, такъ потомъ мои же сверстники, ребятишки, не даютъ мнѣ проходу: «А, ты въ кабакъ ходишь!.. Что, хорошо тамъ лахнетъ?... Да ты, можетъ, часто тамъ сидишь?..» Засмѣютъ, хоть плачь!.. А теперь?!. Мужчины, бабы, мальчишки—всѣ пьютъ... Иной мальчишка, лѣтъ четырнадцати, выпьетъ рюмку водки, а старается показать, что онъ напился пьянъ-распьянъ, еле держится на ногахъ. Хвастается этимъ!... Нынче смѣются не надъ тѣмъ, кто пьетъ водку, а надъ тѣмъ, кто ея не пьетъ!.. 

Совсѣмъ разсердившійся Судаковъ махнулъ рукой и всталъ со стула, какъ-будто хотѣлъ уйти, чтобы не волноваться напрасно изъ-за того, чего ему, все равно, не передѣлать, но тотчасъ же опять сѣлъ. 

- Слушай... что я хотѣлъ тебѣ сказать... Принимайся-ка ты, братъ, отстраиваться,-сказалъ онъ, все еще продолжая хмуриться, но уже болѣе спокойнымъ и дѣловымъ тономъ. 

Губинъ тревожно замигалъ глазами и заерзалъ на стулѣ. 

- Право... ужъ не знаю... Какъ-будто не стоитъ... Не для чего,-проговорилъ онъ. 

- Какъ это «не для чего»?.. Да для себя!.. Вѣдь ты всю жизнь прожилъ въ своемъ домѣ, привыкъ, чтобы у тебя былъ свой уголъ. Что же тебѣ подъ старость таскаться по чужимъ домамъ?.. А потомъ у тебя-дочь. Кто знаетъ,—помыкается-помыкается она: съ мѣста на мѣсто, потрется между чужими людьми, натерпится отъ нихъ всякаго горя, да и вспомнитъ тогда, что у нея есть свой человѣкъ, отецъ... есть свой уголъ, въ которомъ можно отвести душу и успокоиться... Стройся, покуда нѣтъ другого дѣла!.. А потомъ, когда будетъ опять работа, придется тебѣ метаться изъ стороны въ сторону: и работать надо, и за стройкой нельзя не присмотрѣть... Замучишься!.. 

- Будетъ ли еще она, работа-то,-уныло проговорилъ портной. 

Судаковъ засмѣялся. 

- Да неужто ты думаешь, что они такъ никогда и не опомнятся?-сказалъ онъ, пренебрежительно указывая глазами на улицу.-Пол-но!.. Развѣ они разсудили что-нибудь, прежде чѣмъ на тебя накинулись?.. Дуракъ ушибся, ему хоть стѣнку да надо побить. Вотъ и они накинулись на тебя, какъ на стѣнку, благо-знаютъ, что ты—смирный и не дашь имъ сдачи... Подожди еще