1046 

1904 

НИВА 

И Каленикъ тоже перелѣзъ черезъ заборъ и осторожно пошелъ по слѣду, по пятамъ за частыми ступнями, выдавленными въ снѣгу. Онъ шелъ, а слѣдъ все не прекращался. За нимъ спустился онъ въ лощину, поднялся на гору и остановился. Онъ оглядѣлся вокругъ. 

Въ сотнѣ шаговъ отъ него, на другомъ высокомъ холмѣ, возвышалась мельница. Ея плоскія крылья неподвижно висѣли въ воздухѣ и вмѣстѣ съ мельницей, въ видѣ длинной и безобразной тѣни, ложились по снѣгу. 

Мельницу эту онъ хорошо зналъ. Тамъ теперь сидитъ его старый батько. Сидитъ одинъ-одинешенекъ, должнобыть, заперся и злится. 

Скучно ему одному, а вотъ, небойсь, ни за что не придетъ къ хатѣ и не постучится въ окошко, не войдетъ въ горницу, не скажетъ: 

Ну, вотъ и я пришелъ къ святой вечерѣ. Миръ вамъ и давайте отнынѣ жить въ согласіи. 

Нѣтъ, гдѣ ужъ тамъ! Гордость не позволяетъ. А изъза чего разсердился старый? Самъ же подарилъ ему мельницу. Каленикъ не просилъ, да и не нужна она ему, эта мельница, некогда ему съ нею возиться, другихъ дѣлъ по хозяйству много. 

А все-таки вѣдь онъ подарилъ. А когда Каленикъ напомнилъ ему объ этомъ, онъ же, старый, и надулся. 

Говорятъ, старикамъ надо уступать. Да вѣдь старикъ на старика не похожъ. Батьку уступи только одинъ разъ, такъ ужъ онъ тебѣ сядетъ на голову и во всемъ командовать начнетъ. А онъ не хочетъ этого. Вотъ Олена правду говоритъ, что жить всѣмъ надобно въ согласіи. А то что же это? Сынъ живетъ въ хатѣ, а батько на мельницѣ. И другъ къ другу даже не заглядываютъ, точно чужіе, либо враги. Хорошо бы это, да... ну, да пусть-ка онъ первый двинется, пусть придетъ. Каленикъ приметъ его съ почетомъ, посадитъ его на первомъ мѣстѣ, какъ и подобаетъ старому батьку. На это онъ согласенъ, а первый къ нему не пойдетъ. Нѣтъ, у него вѣдь тоже своя гордость есть. 

Однако, задумался онъ о батькѣ, а объ Ивасекѣ совсѣмъ и забылъ. И вѣдь подлый мальчишка, въ этакій вечеръ вздумалъ путешествовать. Вѣдь слѣды эти его. Вотъ они идутъ по полю, и конца имъ не видно. 

И Каленикъ опять идетъ за слѣдомъ, идетъ прямо полемъ, идетъ и смотритъ все внизъ, слѣдя за слѣдами. Мѣсяцъ спрятался за облако, и ему плохо видно. Идетъ онъ, идетъ и вдругъ останавливается. 

Что это? Куда онъ пришелъ? Онъ поднялъ голову, передъ нимъ стоитъ мельница, да, сама мельница, та самая, которую онъ видѣлъ съ холма; да другой мельницы и нѣтъ въ селѣ, одна только и есть мельница на все село-мельница Охрима, его стараго батька. 

Такъ что же это значитъ? Слѣдъ привелъ его къ самой мельницѣ. Каленикъ отступилъ и взглянулъ вверхъ, какъ бы желая вѣрнѣе убѣдиться въ томъ, что это настоящая мельница, а не какое-нибудь бѣсовское навожденіе. Да нѣтъ, мельница, какъ есть, настоящая, и ея четыре крыла смотрятъ прямо на него сверху внизъ, и онъ хорошо знаетъ эти крылья: вонъ одно, какъ обломалось два года тому назадъ, когда надъ селомъ пронеслась сильная буря, да такъ до сихъ поръ и виситъ обломанное. Батько все собирался починить его, да, видно, не собрался. 

А вотъ и окошечко мельницы, и сквозь него виденъ свѣтъ. Значитъ, тамъ еще не спятъ. Да, гдѣ же слѣдъ? А вотъ онъ: доходитъ до самой лѣсенки, которая ведетъ въ мельницу. Такъ вотъ гдѣ онъ, сякой такой мальчишка, вотъ куда подралъ онъ и весь домъ поднялъ на ноги. Что же онъ тутъ дѣлаетъ? Надо посмотрѣть, что онъ тутъ дѣлаетъ. 

Каленикъ подошелъ къ лѣсенкѣ и поднялся по ея ступенькамъ. Маленькая дверь тотчасъ же подалась подъ напоромъ его руки, онъ отворилъ ее и вошелъ въ сѣнцы. Тутъ была другая дверь. Онъ постучался. 

1904 

No 52. 

- А кто тамъ такой?-послышался хриплый, но еще сильный голосъ. 

- А свои!-отвѣтилъ Каленикъ. 

- Свои? А коли ты свой, такъ и входи. 

Каленикъ отворилъ и эту дверь и вошелъ. Это была совсѣмъ маленькая каютка, въ которой помѣщалось сколоченное изъ досокъ низенькое ложе и небольшой дубовый столъ. На столѣ въ жестяномъ подсвѣчникѣ горѣла восковая свѣча, въ углу надъ столомъ висѣлъ образокъ и передъ нимъ зажженная лампада. На кровати за столомъ сидѣлъ дѣдъ Охримъ. Крѣпко сложенная коренастая фигура съ длинной бѣлой бородой, съ густыми нависшими бровями, съ огромнымъ лбомъ. А рядомъ съ нимъ ютился и робко жался къ нему не кто иной, какъ самъ Ивасекъ. 

Каленикъ увидѣлъ эту картину, остановился и не зналъ, что собственно надлежитъ ему сказать или сдѣлать. Онъ снялъ шапку и молчалъ. 

- Вотъ это такъ истинно повезло мнѣ нынче,-сказалъ Охримъ:-внука Богъ прислалъ, за внукомъ и сынъ пришелъ. Ну, что-жъ, коли пришелъ, такъ присаживайся. Не на чемъ? Ну, ничего, вонъ мѣшокъ съ житомъсегодня молоть привезли, да праздникъ подоспѣлъ, не пришлось смолоть. На мѣшкѣ и садись, сынокъ. 

Каленику послышалось, что въ голосѣ стараго батька звучитъ оттѣнокъ насмѣшки. Онъ вспыхнулъ и нахмурилъ брови. 

- Я за хлопцемъ пришелъ,-сурово сказалъ онъ:хлопецъ не въ пору въ гости вздумалъ ходить. 

- За хлопцемъ? А я думалъ, въ гости къ старому батьку надумалъ придти... Чтобы, значитъ, честь ему оказать, по-христіански. Вижу, что Богъ обо мнѣ подумалъ въ этакій вечеръ... Вотъ внукъ пироговъ принесъ дѣду и съ дѣдомъ трапезу раздѣлить не побрезговалъ, такъ я думалъ, что и сынъ... 

Только теперь Каленикъ взглянулъ на столъ. Въ самомъ дѣлѣ, на столѣ лежало нѣсколько пироговъ, точь въ точъ такихъ, какіе тамъ, въ хатѣ, Олена выложила на столъ для вечери. Ивасекъ тихонько отъ всѣхъ напихалъ ихъ въ карманы и принесъ дѣду. Посмотрѣлъ на это Каленикъ, и вдругъ ему почему-то стало такъ неловко и стыдно передъ старымъ батькомъ. Что за жизнь онъ здѣсь ведетъ на мельницѣ! Коморка его такая маленькая, что въ ней трудно повернуться. Зимній холодъ свободно проникаетъ сюда сквозь досчатыя стѣны. Печки нѣтъ, да и опасно было бы топить ее на мельницѣ. Согрѣваетъ его овчинный кожухъ, которымъ онъ сейчасъ прикрыль спину и ноги Ивасека. Никто не варитъ ему пищи, и питается онъ, должно-быть, Богъ знаетъ чѣмъ. Не съ кѣмъ ему поговорить, не къ кому обратиться съ словомъ. 

А онъ, Каленикъ, живетъ себѣ преспокойно въ теплой хатѣ, есть у него жена и сынъ, и добрые сосѣди. Всего у него вдоволь. А вѣдь онъ молодой, сильный, здоровый, а батьку его за шестьдесятъ, и борода у него вонъ какая бѣлая. 

И когда эти мысли пришли въ голову Каленика, вдругъ забылъ онъ всю свою обиду и всю свою гордость, и захотѣлось ему разомъ повиниться передъ батькомъ и кончить всю эту непріятную исторію. 

Ахъ ты, Господи, да будетъ уже вамъ, батько, дуться и сердиться,- сказалъ онъ съ большимъ чувствомъ.-Ну, можетъ, я и виноватъ, такъ простите. Надѣвайте же кожухъ да пойдемъ въ нашу родную хату, къ святой вечерѣ... Олена моя каждый день посылала меня къ вамъ, а я артачился, а вотъ вѣдь Богъ таки, видно, хотѣлъ этого и привелъ меня къ вамъ черезъ Ивасека. Пойдемте, батько... 

- Ну, вотъ, давно бы такъ, сынокъ!.. Коли зовешь, такъ пойду...-сказалъ Охримъ:-ты думаешь, мнѣ сладко здѣсь жить одному? Въ холодѣ да въ голодѣ... Давно бы самъ пошелъ къ вамъ, да гордость не позволяла.