Сегодня утромъ ослабѣлъ поручикъ до того, что рукъ поднять не могъ... Тоскливо посмотрѣлъ онъ на письмо и, обратясь ко мнѣ, сказалъ:
— Сестра, прочтите мнѣ послѣдній разъ извѣстія отъ друга... мнѣ дороги онѣ... я вспоминаю о счастливыхъ дняхъ былого, но... невозвратнаго теперь!.. Нѣтъ... нѣтъ... сестра, не протестуйте... даю вамъ слово, что я не буду волноваться!.. Но... почему же медлите?.. вы... обмануть меня хотите, и... прячете письмо?.. Напрасная предосторожность!.. меня вы этимъ не спасете... зачѣмъ иллюзіи!.. я не поправлюсь, а... вѣроятнѣе всего, умру чрезъ нѣсколько часовъ!..
Сестра, не утѣшайте вы меня!.. напрасно... я не дитя, и все безъ словъ прекрасно понимаю... Умру!... судьбой давно такъ рѣшено, а днемъ ли позже, или раньше... не все ли мнѣ равно!... Прочтите же!.. Я умоляю васъ, сестра!.. сказалъ больной съ тоскливымъ вздохомъ.
Мольбамъ больного уступая, я тихо начала читать завѣтное письмо.
«Мой бывшій другъ!
Я получила Ваше длинное посланіе, въ которомъ Вы красиво и умѣло хотите убѣдить, что нѣжно любите меня.
Не скрою! потоки фразъ изящныхъ заставили сильнѣе сердце биться, и бурю подняли въ душѣ истерзанной моей. Но.. перечтя письмо, я поняла, что это все — наборъ лишь свѣтскихъ словъ!..
Вамъ отвѣчать въ подобномъ тонѣ я не въ силахъ... Простите, ради Бога, за рѣзкую, быть можетъ, откровенность, но... Васъ я больше не люблю...
За что?! — конечно, удивленно, наморща раздраженно лобъ. Вы спросите меня.
Ужель давать вамъ разъясненья?.. писать, и, значитъ, снова пережить всю горечь и тоску отверженнаго сердца.
Капризъ, — Вы скажете, — пустое!..
О нѣтъ!.. Подумайте Вы сами хорошенько, какой невѣроятно долгій срокъ для любящаго сердца... три мѣсяца упорнаго молчанья.
Всѣ эти дни Вы не нашли минутки написать хотя бы пару строкъ, которыя сказали бъ мнѣ, что Вы здоровы и... помните меня... вѣдь больше ничего не требую отъ васъ...
Я Васъ люблю... простите... невольно вырвалось былое... сказать хочу, что я любила Васъ той исключительной любовью, которая велитъ забыть себя и думать лишь о счастіи другого!..
Хоть разъ, за этотъ долгій срокъ, спросили ли себя, какъ больно мнѣ переживать забывчивость такую?.. Ужель не знали Вы, какія муки и терзанья вселяло мнѣ упорное молчанье Ваше?!. Нѣтъ, иначе бы... Но, Боже мой, зачѣмъ пишу!.. былого чувства не вернуть! Въ моей душѣ оно отравлено сомнѣньемъ горькимъ и... холодомъ разсудка...
Я отхожу отъ Васъ вѣдь не за то, что разлюбили Вы меня, о нѣтъ... Вы знаете прекрасно мои воззрѣнія на этотъ счетъ и помните, конечно, какъ говорила я: — Любовь болѣзнь. Въ различныхъ стадіяхъ заболѣваетъ ею человѣкъ, но разъ онъ излечился отъ недуга, не заболѣетъ вновь: возвратной формы
нѣтъ недугу міровому. На этомъ основаніи Вы, разлюбивъ меня, полюбите другую, но... къ сожалѣнью... не меня!..
Не въ силахъ я простить того, что не было у Васъ заботы обо мнѣ, которая должна была Вамъ подсказать, что я мучительно страдаю отъ долгаго и непонятнаго молчанья столькихъ дней.
Такъ холодно... безъ всякой подготовки прервать былое могъ лишь эгоистъ... любилъ онъ не меня, а бредъ, или кошмаръ — созданіе своей фантазіи богатой.
Скажите мнѣ, но только правду, ради Бога, ужель, когда въ обширнѣйшихъ сердцахъ мужчинъ пройдетъ любовь, тамъ совершенно пусто? Ужель, когда погасъ любви пожаръ, не можетъ оставаться дружбы иль заботы нѣжной о другомъ?
— Но, Боже мой, все это если такъ, тогда и нѣтъ любви, а только страсти пылкія мгновенья...
Зачѣмъ же вы, (я говорю о всѣхъ мужчинахъ вообще), такъ искренно на видъ, играете словами: — «На вѣкъ люблю» — «Вы лучшій другъ»... «Безъ Васъ могила ждетъ меня»... «Спаси! дай руку путнику, нашедшему, среди пустыни мрачной, тебя — свой лучезарный идеалъ»!..
Мы, женщины, благословивъ судьбу, довѣрчиво идемъ за путникомъ усталымъ, любя его всѣмъ сердцемъ и душой, но... грубо сонъ нарушенъ... Прошло мгновеніе, а съ нимъ прошли порывы пылкой страсти... Игрушка брошена... наскучила она... довольно!.. Ты скорбишь?.. Какъ буднично-уныло мнѣ съ тобой... уйди!.. и... отвернувшись, шепчете навѣрное съ усмѣшкой злобной: — Она глупа... повѣрила въ комедію любви... вотъ институтка... Уйди съ дороги... Надоѣла!.. мнѣ нужно дальше въ путь... Скорѣй, за новымъ увлеченьемъ!.. Скорѣй, къ объятіямъ другимъ!..
Счастливаго пути, мой бывшій, вѣрный другъ! Дай Богъ найти Вамъ счастія, иль призраки его, хотя бы, но больше не играйте Вы словами, не увлекайте женщины изнѣженной души, скажите просто ей:
Ты возбудила страсть во мнѣ, тобой хочу себя потѣшить; но знай, когда ты надоѣшь, чрезъ годъ, а можетъ быть и черезъ мѣсяцъ, не знаю, право, самъ... прошу немедленно меня оставить, и скорѣй уйти съ широкаго пути моей разносторонней жизни. Но я прошу уйти безъ слезъ, безъ скорбныхъ минъ и безъ упрековъ скучныхъ, — все это глупости однѣ. Вѣдь жизнь, веселая какъ праздникъ, не смѣетъ огорчать меня. Ты-жъ не скорби, а радуйся, что я повеселился и страсть свою потѣшилъ такъ, какъ я хотѣлъ...
Повѣрьте мнѣ, такъ будетъ лучше и честнѣй, но вотъ вопросъ: пойдетъ ли женщина за Вами, когда такой цинизмъ откроете Вы ей? Не думаю!..
Что-бъ женщину увлечь, ея любви добиться беззавѣтной, необходимо Вамъ, мужчинамъ, свои порывы страсти пылкой въ красивой тогѣ ей преподнести. Вотъ почему должны вы вѣчно лгать, и передъ женщиной, возможно тщательнѣй, скрывать свой эгоизмъ.
Зачѣмъ пишу? Не въ силахъ я весь свѣтъ перевернуть, и потому за
кончу я потокъ рѣчей Вамъ чуждыхъ, и... вѣроятно, скучныхъ.
Динокъ забытый Вами и... болѣе ненужный.
Р. S. Сегодня уѣзжаю я изъ Петрограда навсегда. Куда?.. Не знаю, право!. Вамъ адреса я не пишу, конечно, потому, что адреса не знаю, сказала бъ я кому нибудь изъ постороннихъ, — но Вы умны, и понимаете прекрасно, что я боюсь дать Вамъ мой адресъ. Вдругъ не отвѣтите... Какія тяжкія страданья мнѣ вновь придется пережить!.. О нѣтъ!.. Пусть лучше буду думать я, что не могли писать лишь потому, что... адреса не знали!.. Дина».
Я кончила читать письмо... Взволнованный больной лежалъ безмолвно, смотря куда-то вдаль; въ глазахъ его блестѣли слезы. Замѣтно было по всему, что души недугъ больнѣй тяжелаго раненья.
Немного съ силами собравшись, поручикъ прошепталъ:
— Въ письмѣ послѣднемъ къ Динѣ, мою я душу ей излилъ и говорилъ, съ надеждой свѣтлой, о будущихъ счастливыхъ дняхъ совмѣстно съ ней... Я не писалъ ей ничего о боѣ и о жизни нашей тамъ... въ окопахъ... тревожить не хотѣлъ... заботился о ней... но Диночка меня не поняла и думала, что я забылъ ее.
— Сестра, не въ силахъ я писать.. Когда умру, вы сообщите ей, что здѣсь меня похоронили и... не забудьте написать, что умеръ я отъ ранъ, полученныхъ на полѣ брани...
— Отечество я защищалъ, и не писалъ лишь потому, что бой шелъ безперерывно... На отдыхъ не ходилъ... не покидалъ окоповъ: стыдно было отдыхать, когда страна нуждается въ своихъ сынахъ. Ужель такую вещь простую немыслимо понять въ тылу!...
— А впрочемъ, ничего вы не пишите!.. Зачѣмъ ей знать, какъ жилъ я здѣсь среди шрапнелей и свистящихъ пуль... начнетъ страдать... раскается, а можетъ быть подумаетъ, что сожалѣніе желая возбудить я просто... лгу!.. Нѣтъ!.. нѣтъ.. писать не надо... не поняла меня и... обвинила сгоряча!.. Пусть думаетъ, что я во всемъ виновенъ... ей легче будетъ эта мысль...
— Кто виноватъ изъ насъ, не знаю... Богъ разсудитъ... Я радъ, что скоро сонъ могильный меня на вѣки успокоитъ... Какая жизнь съ разбитою душой?..
Больной умолкъ, закрывъ глаза, но долго по щекамъ его катились слезы...
Съ закатомъ дня онъ началъ чувствовать себя гораздо хуже...
— Сестра, мнѣ тяжело дышать!.. просите доктора скорѣе... не вижу ничего!... О Боже!.. — тревожно говорилъ больной, съ испугомъ глядя на меня.
Я вышла изъ палаты и позвала врача, но, возвратясь къ больному, увидѣла, что воспаленный мозгъ его заставилъ мрачную дѣйствительность забыть, и рисовалъ совсѣмъ иную обстановку. Больной шепталъ съ счастливою улыбкой.
— Диночекъ, ты?.. Какое счастье!.. Спасибо, милая, пришла... и, значитъ, я прощенъ за долгое молчанье... Ты поняла, что я не могъ забыть тебя, родная... а не писалъ лишь потому, что не было возможности писать....
— Ты, дорогая, не знаешь жизни на