шей тамъ... въ виду противника... Мы наступали каждый день, а врагъ бѣжалъ... Необходимо было его быстрѣй нагнать, и помѣшать на новомъ мѣстѣ укрѣпиться...
— Гдѣ ты... Диночекъ, милый... ужель ушла!... Зачѣмъ опять оставила меня?... — шепталъ больной, и потускнѣвшими глазами искалъ видѣнье дорогое.
Придя въ себя, больной остановилъ на мнѣ свой грустный взоръ и прошепталъ, едва понятно:
— Сестра, откройте мой бумажникъ... тамъ Дины карточка, и... адресъ петроградскій... Молю ее найти и разсказать, какъ неутѣшно я страдалъ, прочтя ея письмо!... За что такое мнѣніе... такой суровый приговоръ!.. вѣдь за два года могла бъ меня узнать немного лучше... скажите ей, что я любилъ ее, святою... чистою любовью, которая не меркнетъ никогда... и передайте Диночкѣ, что умеръ я о ней мечтая и... искренно любя...
Больной умолкъ... мучительно протяжный стонъ пронесся по палатѣ и... затихъ въ безмолвіи ночномъ...
Но скоро хриплое дыханіе опять на
рушило ночную тишину. Больной порывисто открылъ глаза, и улыбнулся радостно, увидѣвъ вдалекѣ видѣнье близкое... родное... Но вдругъ лицо его замѣтно измѣнилось: отвага, бодрость удалая такъ ярко отразились въ его измученныхъ чертахъ... Съ улыбкой гордеделивой онъ быстро зашепталъ:
— Впередъ!... За мною братцы... скорѣй займемъ окопы нашего врага!... — и съ этими словами онъ бодро хочетъ встать, но потревоженная рана мучительно напоминаетъ о себѣ и... снова долгій вздохъ и краткій мигъ забвенія безъ стона и кошмара.
Томительно ползутъ часы ночные... Тревожный бредъ и стоны тяжкіе все чаще слышатся въ ночномъ безмолвіи палаты небольшой. Я съ докторомъ сижу у изголовія больного, ничѣмъ не въ силахъ жизнь уходящую спасти. Нѣтъ словъ, чтобъ передать всю горечь этого сознанья!...
Въ палатѣ тускло освѣщенной, царитъ ужъ смерть... Она подкралась незамѣтно, и, устранивъ кошмаръ больного, всецѣло завладѣла имъ передъ разсвѣтомъ.
Протянута надъ раненымъ ея холодная рука... Предъ ней безсиленъ человѣкъ... своимъ познаніемъ широкимъ не можетъ онъ дыханье смерти устранить!
Чуть слышенъ пульсъ больного... едва замѣтенъ слабый вздохъ его... и, временами кажется, что раненый не дышитъ болѣе, но, присмотрѣвшись, замѣчаю я въ немъ жизни тѣнь... она упорно борется со смертію, въ предверіи могилы мрачной.
Прошла томительная ночь. День ярко началъ разгораться, но облегченія больному не принесъ: лицо его покрылося предсмертной синевой... глаза смотрѣли безучастно куда-то далеко...
Изъ раненой груди послышался протяжно-хриплый вздохъ... Смерть выждала мгновеніе и... наклонилась надъ больнымъ. Своимъ дыханіемъ холоднымъ, жизнь отстранивъ, она дала на вѣкъ покой измученной душѣ героя.
— Все кончено!.. — сказалъ мнѣ тихо докторъ и, чтобъ избавиться отъ мыслей мрачныхъ, открылъ окно.
Вокругъ природа ликовала, облитая багровыми лучами дня.
Е. Джунковская.
Стихи о Петроградѣ.
На небѣ осеннемъ фабричныя трубы, Косого дождя надоѣвшая сѣтка.
Здѣсь люди расчетливы, скупы и грубы И блѣдное солнце сіяетъ такъ рѣдко.
И только Нева въ потемнѣвшемъ гранитѣ Что плещется глухо, сверкаетъ сурово Да старыя зданья — послѣднія нити
Съ прекраснымъ и стройнымъ сіяньемъ былого
Сурово желтѣютъ старинныя зданья И кони надъ площадью смотрятъ сердито И плещутся волны, слагая преданья О славѣ былого, о томъ, что забыто.
Да въ часъ когда западъ оранжево-мѣдный Тускнѣетъ, въ туманъ погружая столицу, Воспѣтый поэтами, всадникъ побѣдный
Глядитъ съ осужденьемъ въ бездушныя лица.
О городъ гранитный! Ты многое слышалъ, И видѣлъ ты много и славы и горя,
Теперь только трубы да мокрыя крыши, Да плещетъ толпы безконечное море.
И только поэтамъ, въ былое влюбленнымъ, Извѣстно Сезама завѣтное слово.
Имъ ночью глухою надъ городомъ соннымъ Сіяютъ туманныя звѣзды былого...
Георгій Ивановъ.
1 октября. Австрія. Селеніе К.
Передовой лазаретъ.