102 

1905 

НИВА 

- Да, дѣйствительно, теперь хозяйство бросать неудобно! 

- Такъ какъ же ты ѣдешь-то?- кипятилась Нина Сергѣевна. 

-- Нужно! 

Этого еще никогда не бывало. Костенька бунтовалъ и бунтовалъ открыто. 

Нина Сергѣевна ломала себѣ голову, чтобы рѣшить: зачѣмъ это понадобилось вдругъ сынку ея въ городъ ѣхать? Но отвѣтъ у нея былъ всегда одинъ и тотъ же: «Конечно, жениться. Но на комъ? И вдругъ! Такъ сразу!» 

И она подозрѣвала, что тутъ навѣрное замѣшаны эти Тополевы. 

«Про какую-то кузину, вишь, толковали,-вспоминала она.-Ужъ не въ городѣ ли тамъ кузина-то эта самая? Ахъ, Боже мой! Боже мой! И послать-то за нимъ присмотрѣть некого! Только и остается-самой поѣхать! Ну, а хозяйство-то какъ оставить?-возникалъ сейчасъ же передъ ней и другой вопросъ.-Вѣдь, людишки сейчасъ здѣсь все растащатъ и разворуютъ, и никто не доглядитъ ни за чѣмъ!» 

- Костенька! Другъ ты мой милый!- уже ласково обращалась она къ сыну.-Скажи ты мнѣ по правдѣ сущей-зачѣмъ это ѣдешь-то ты? 

- Нужно!-былъ категорическій отвѣтъ. 

Не легко давалась Константину Федоровичу эта выдержка, но онъ, чтобы подбодрить себя, все время повторялъ: 

«И сидѣлъ Илья сиднемъ тридцать лѣтъ и три года» и заключалъ все это однимъ короткимъ словомъ: - Пора! 

Строго говоря, онъ и самъ не зналъ: зачѣмъ ѣдетъ въ губернскій городъ, потому что о Людмилѣ Полтининой онъ, въ сущности, думалъ очень мало, да и то какъ-то чисто механически. Но чувствовалъ онъ, что ѣхать ему нужно и пора; что ничего ужъ онъ здѣсь больше дѣлать не можетъ, что самые важные вопросы хозяйства для него вдругъ утратили всякій интересъ, и заниматься ими въ прежнемъ порядкѣ онъ совсѣмъ уже не въ состояніи; что все ему не то, что надоѣло, а опротивѣло какъ-то. И если-бъ дѣйствительно онъ былъ увѣренъ, что тутъ безъ него и разворуютъ все, и все прахомъ пойдетъ, то и это не остановило бы его. Теперь все равно и при немъ прахомъ пойти можетъ. Оборвалось въ немъ что-то. Одно онъ понималъ, что нужно ему противъ маменьки взбунтоваться, а для этого въ губернскій городъ поѣхать слѣдуетъ. 

И сердилась маменька, и плакала, и умоляла его, и грозила ему, но ко всему онъ оставался равнодушенъ и на все онъ отвѣчалъ только одно: 



Нужно. 

Ужасъ обхватывалъ Нину Сергѣевну. Что-то роковое чудилось ей въ этомъ безотвѣтномъ упрямствѣ сына. 

Когда прежде, бывало, онъ горячился и кричалъ, и ногами топалъ-этого она не боялась, потому что знала, что погорячится, да утихнетъ. Когда прежде, бывало, онъ плакалъ, умолялъ, на колѣняхъ ползалъ-это ее не трогало, потому что знала она, что пострадаетъ онъ, да и успокоится. Но теперь-не горячится и не плачетъ; не кричитъ и не умоляетъ и совсѣмъ спокойный такой, и твердитъ только одно свое «нужно, да нужно», а зачѣмъ нужно-не говоритъ! 

Жутко было Нинѣ Сергѣевнѣ, а главное дѣло, послать-то за нимъ присмотрѣть некого, да и самой отлучиться нельзя. 

И прошелъ въ такихъ терзаніяхъ цѣлый день. А вечеромъ къ подъѣзду былъ уже поданъ тарантасъ, запряженный тройкой разгонныхъ, и чемоданъ Константина Федоровича къ задку привязанъ. 

Ну, до свиданья, маменька!-сказалъ Костенька, входя одѣтый уже по дорожному въ столовую, гдѣ сидѣла его мать. 

1905 

No 6. 

- Да скажи ты мнѣ, по крайней мѣрѣ, надолго ли?дрожащимъ голосомъ спросила Нина Сергѣевна. 

А когда сынъ совершенно спокойнымъ голосомъ отвѣгилъ: 

- Право не знаю! 

Она не выдержала и зарыдала. 

Дрогнуло-было сердце у Константина Федоровича, навернулись было слезы и у него на глазахъ, но сейчасъ же зазвучали у него въ головѣ вѣщія слова: 

«И сидѣлъ Илья сиднемъ тридцать лѣтъ и три года». И онъ, хотя и ласково, но совершенно спокойно, сказалъ: - Ну, полноте, маменька, что тутъ убиваться! Не на вѣки вѣдь! Недѣльки на двѣ, на три, не больше! 

И, распростившись съ матерью, потрепавъ по щекѣ «Толстаго духа», онъ быстро вышелъ изъ дому, вскочилъ въ тарантасъ и какъ-то неестественно-громко крикнулъ Архипу: 

- Пошелъ! 

Звеня «глухарями» и скрутивъ головы на стороны, понеслись пристяжныя, какъ бы увлекая могучаго, гнѣдого коренника Атамана, не успѣвшаго еще разойтись какъ слѣдуетъ. 

Константинъ Федоровичъ сидѣлъ въ тарантасѣ, глядѣлъ впередъ въ сгущавшіяся сумерки и улыбался. 

Если-бъ его сейчасъ спросить: зачѣмъ онъ ѣдетъ въ губернскій городъ? Онъ бы и самъ не сумѣлъ отвѣтить. 

Жениться? Нѣтъ, потому что въ эту минуту онъ совсѣмъ объ этомъ и не думалъ. Поразвлечься? Тоже нѣтъ, потому ято до губернскихъ развлеченій никогда не былъ охотникомъ. Отдохнуть? Но Константинъ Федоровичъ даже и не зналъ, какъ это такъ отдыхаютъ. - Влюбиться!- сказалъ бы за него докторъ Лыкошинъ. 

- И душу себѣ наизнанку вывернуть! 

Просто побунтовать противъ маменьки!- скажемъ мы. 

А для Константина Федоровича всѣ эти соображенія. вмѣстѣ взятыя, выражались въ одномъ только словѣ: 

- Нужно! 

XIV. 

Въ губернскомъ городѣ No на соборной площади стоитъ большое, темно-красное зданіе. Это гостиница для пріѣзжающихъ купца Копылова. Называется она «Римъ». 

Въ этой гостиницѣ останавливаются потылинскіе, т. е. обитатели Потылинскаго уѣзда, конечно, тѣ, что почище: чиновники повиднѣе, помѣщики покрупнѣе, купцы побогаче. 

Въ провинціи это ужъ такъ и заведено: въ одной гостиницѣ останавливается одинъ уѣздъ, въ другой—другой, въ третьей-третій. Землякъ къ земляку жмется. 

Вотъ и Константинъ Федоровичъ Воротниковъ, пріѣхавъ на пароходѣ въ N. рано утромъ, взялъ извозчика и велѣлъ себя везти въ гостиницу «Римъ» Копылова. Къ чести потылинцевъ надо сказать, что они облюбовали для себя самую лучшую гостиницу въ городѣ. «Рилъ» славился и чистотой своихъ комнатъ, и хорошей кухней. 

Всегда расчетливый и даже скупой, Константинъ Федоровичъ на этотъ разъ занялъ очень хорошій нумеръ. 

- Кутить, такъ кутить!- повторялъ онъ про себя, все еще не зная, зачѣмъ онъ пріѣхалъ въ N. и что будетъ здѣсь дѣлать. Удралъ отъ маменьки вотъ и все тутъ. 

Въ No у него жило много знакомыхъ, но только по зимамъ, а на лѣто они переселялись въ свои усадьбы или уѣзжали за границу. Даже N-скій губернаторъ дальній родственникъ Воротникова-на этотъ разъ былъ въ отпуску. Оставалась въ городѣ изъ дворянства и чиновничества только мелочь, съ которой Воротниковъ хоть и былъ знакомъ, но якшаться не любилъ, да купечество, обладавшее пригородными дачами. 

Въ этомъ мірѣ у Воротникова знакомствъ было со