126 

1905 

НИВА 

любію, но теперь онъ былъ не въ духѣ и потому неохотно вступалъ въ разговоръ, и на вопросы отвѣчалъ разсѣянно и почти небрежно. Отсутствіе Людмилы раздражало его. 

«Вѣдь она знала, что я буду! Сама даже приглашала и вдругъ исчезла куда-то! сердито думалъ онъ, покусывая губы.-Это-или прирожденная безтактность, или предумышленное кокетство. Если безтактность, то это еще ничего, со временемъ этотъ тактъ можно и привить ей, но если это кокетство, то... и Константинъ Федоровичъ задумался,-то-это уже и совсѣмъ хорошо. Кокетничаетъ, стало-быть, интересуется, а разъ интересуется, то, значитъ, есть и шансы». 

И онъ рѣшилъ въ пользу послѣдняго предположенія, то-есть, что отсутствіе Людмилы нужно объяснять не безтактностью, а кокетствомъ. 

«Ну, такъ погоди же ты! Вернешься, я покажу тебѣ, что этакъ-то кокетничать и я умѣю!»-почти уже весело думалъ онъ и сталъ представлять себѣ, какъ онъ будетъ холоденъ, почти небреженъ съ Людмилой, когда она вернется. 

Но она не возвращалась. 

Между тѣмъ, подъѣзжали все новые гости, и лакеи во фракахъ накрывали на верандѣ большой обѣденный столъ. 

Чтобъ не мѣшать имъ, всѣ спустились въ садъ. Константинъ Федоровичъ шелъ подъ руку съ самимъ Полтининымъ, который все время хвастался многообразными прелестями своей лѣтней резиденціи. 

Вотъ видите,-говорилъ онъ, указывая на дорожку, ведшую внизъ къ Волгѣ:- подъемную машинку для себя устроилъ. Простенькая штучка, можно сказать, примитивное сооруженіе, а какъ-никакъ семнадцать тысячъ обошлось. Зато теперь купаться удобно: сѣлъ въ креслице и спустился внизъ, а выкупался такимъ же путемъ назадъ поднялся: сиди только да знай ручку повертывай. 

А внизу, возлѣ купальни-это пристань,-дальше объяснялъ онъ.- Видите. пароходикъ стоитъ! Хорошенькій! Не правда ли? «Людмилой» называется, въ честь дочки. И яхточка парусная есть, только на ней, вѣрно, моя шалунья куда-нибудь укатила. Должно-быть, на тотъ берегъ, къ рыбакамъ... 

-- Домашній телефонъ у меня вездѣ проведенъ. А электрическое освѣщеніе-изъ городу,-хвастался Ларіонъ Семеновичъ. 

- Хорошо! Хорошо у васъ здѣсь!-хвалилъ Воротниковъ, думая:-«Сколько же у этого человѣка денегъ. если онъ при своей несомнѣнной купеческой расчетливости на всякія пустыя затѣи десятками тысячъ швырять можетъ?» И собственное его состояніе, рядомъ съ этой толстой купеческой мощной, казалось ему крайне мизернымъ. 

«А единственная наслѣдница всѣхъ этихъ богатствъ «она», Людмила».-копошилась въ его головѣ назойливая мысль. 

Хозяина, въ это время, куда-то отозвали. На смѣну ему, къ Константину Федоровичу подкатился купецъ Слюзинъ. 

Каково великолѣпіе-то?-зашепталъ онъ, указывая рукой и на грандіозный дачный домъ, и на чудный, окружавшій его садъ.-А вы бы службы посмотрѣли! Какіе ледники! Парники! Конюшни! Господи, Боже мой! Да одна прачечная чего стоитъ! И когда подумаю, что все это Никешино быть можетъ, такъ... 

И Слюзинъ не могъ договорить. Приступъ неудержимаго смѣха началъ душить его. 

Константинъ Федоровичъ посмотрѣлъ на этого вѣчнаго хохотуна почти съ нескрываемой злобой. 

«Туда же! Съ калачнымъ рыломъ, да въ суконный рядъ!» 

А Слюзинъ, словно понявъ его мысль, проговорилъ: - А что? Такая невѣста, поди, и вамъ бы подъ масть! Ничего, что купеческая дочка, али тамъ что про ея репутацію... 

1905 

No 7. 

Съ чего вы взяли? Вы отлично знаете, что я и не думаю жениться!—вспыхнувъ, проговорилъ Константинъ Федоровичъ. 

Но Слюзинъ только замахалъ руками и раскатился такимъ хохотомъ, что сѣлъ даже на скамейку. 

Воротникову захотѣлось сказать ему какую-нибудь дерзость, и онъ сказалъ бы непремѣнно, но въ это время къ нимъ подошелъ одинъ изъ гостей, осанистый и благообразный купецъ Харинъ, и сообщилъ, что сейчасъ вицегубернаторъ пріѣхалъ. 

Губернаторъ-то у насъ въ отсутствіи, такъ теперь этотъ губерніей управляетъ,-добавилъ онъ и, повернувшись къ Волгѣ, продолжалъ:-Какова картиночка-то! Эко раздолье-то! А вонъ, видите! Цѣлый лѣсъ мачтъ! Это все караванъ Ларіона Семеновича! Хорошія дѣла онъ нынче сдѣлаетъ! Везетъ ему! Теперь, по всей Волгѣ, поди, вторымъ али третьимъ считается. «Король хлѣбовъ»-это такъ его у насъ на биржѣ прозвали. Это въ родѣ какъ бы по-американски. Тамъ все: «нефтяной король» да «каменноугольный король», ну, а нашъ Ларіонъ Семеновичъ-«хлѣбный». А когда подумаешь, что родитель-то его у моего дѣдушки простымъ водоливомъ на баржѣ состоялъ, такъ за неволю диву дашься. 

Что же это онъ самъ все нажилъ?-спросилъ Воротниковъ. 

- Ну, не все самъ. Отецъ-то его тоже дока былъ. Главную-то основу онъ заложилъ, значитъ. Я и старикато помню уже въ богатствѣ. Конечно, не въ такомъ, а все же въ первостатейные мѣтилъ. Ну, а сынъ-то уже во всю поперъ. 

Сзади нихъ послышалось дробное топанье многочисленныхъ ногъ. 

Что это такое? обернувшись, спросилъ Воротниковъ. 

А музыканты изъ города пришли,-пояснилъ Харинъ. 

- Музыканты!-протянулъ Слюзинъ и даже зачѣмъто два пальца въ ротъ положилъ, словно собирался свистнуть. 

- Да что у Ларіона Семеновича праздникъ, что ли, сегодня какой-нибудь?-спросилъ Константинъ Федоровичъ. 

- Нѣтъ, какой же праздникъ?! Просто такъ. Вздумалось ему съ пріятелями пообѣдать, ну и позвалъ коекого. А музыка у него въ обыкновеніе!—равнодушно говорилъ купецъ. 

- Неужто каждый день?-прошепталъ Слюзинъ. 

Ну, каждый не каждый, а такъ частенько случается. 

- Частенько!-повторилъ Слюзинъ и, будучи уже не въ силахъ болѣе сдержаться, расхохотался во все горло. Харинъ посмотрѣлъ на него не безъ недоумѣнія. 

И вдругъ, въ это время, въ воздухѣ пронеслось какое-то унылое, протяжное завываніе. Смѣхъ Слюзина оборвался сразу, и самъ Иванъ Никифоровичъ сначала съ безпокойствомъ взглянулъ на Харина, а когда завываніе сейчасъ же повторилось, онъ приподнялъ картузъ и хотѣлъ-было перекреститься. 

- Это еще что?-спросилъ Константинъ Федоровичъ. 

Это-гонгъ. Къ обѣду сзываютъ,-отвѣтилъ Харинъ. 

И дѣйствительно, видно было, какъ всѣ, разсыпавшіеся по саду гости потянулись къ дому. 

Пошелъ и Воротниковъ съ Харинымъ. Сзади нихъ сѣменилъ Слюзинъ. Онъ нѣсколько разъ повторялъ шопотомъ слово «гонгъ» и принимался послѣ этого смѣяться мелкимъ, разсыпчатымъ, но, видимо, сдерживаемымъ смѣхомъ. 

На верандѣ, возлѣ большого обѣденнаго стола, былъ сервированъ другой, закусочный. И, Боже мой, чего только на немъ не было! Въ хрустальныхъ графинахъ, играя всѣми цвѣтами радуги, были налиты разныя водки, настойки; стояли бутылки съ разными заграничными