142 

1905 

НИВА 

какой-то спичъ. Но какъ разъ въ это время музыка заиграла развеселый галонъ. 

Тише! Тише! Перестаньте играть!-закричало нѣсколько голосовъ. 

Музыка оборвалась, но Ларіонъ Семеновичъ успѣлъ уже забыть, что именно онъ хотѣлъ сказать, и, махнувъ рукой, онъ произнесъ только: 

За здоровье моихъ дорогихъ гостей! 

Но его перебили. 

За здоровье нашего хозяина!-крикнулъ кто-то. Оркестръ грянулъ тушъ, гости закричали «ура!» 

А Людмила все еще не возвращалась. 

Всѣ встали изъ-за стола, закурили сигары и папиросы и, спустившись въ цвѣтникъ, принялись за кофе. Особенно захмелѣвшихъ препроводили куда-то во внутреннія комнаты дома. Въ числѣ ихъ былъ и Асбестъ Ильичъ Зобковъ, и купецъ Харинъ, и одинъ изъ петербургскихъ актеровъ, не тотъ, что элегантный, а другой, попроще. 

У Воротникова шумѣло въ головѣ. Онъ и не замѣчалъ, какъ ему подливали вино, и какъ онъ машинально выпивалъ его. Но сегодня оно дѣйствовало на него не по-вчерашнему: онъ былъ сумраченъ, и глаза его почему-то сердито посматривали на всѣхъ. 

«Какое безобразіе!-вертѣлось у него въ головѣ.Какая скверная животная жизнь! Всѣ интересы-въ утробѣ и все для утробы!» 

Особенно его раздражали блѣдное, задумчивое лицо Никеши Слюзина и красная, лоснящаяся отъ пота, физіономія его тятеньки, заливавшагося неудержимымъ хохотомъ. 

«А они зачѣмъ здѣсь? Что имъ здѣсь нужно?»-спрашивалъ онъ себя, а слова доктора Лыкошина, что «за Никешу Людмила, можетъ-быть, и пойдетъ, но за него, Воротникова, ни въ какомъ случаѣ», лѣзли назойливо къ нему въ голову, и онъ мысленно ругалъ доктора «дуракомъ и пьяницей». 

Вечерѣло. 

XVIII. 

Воротниковъ отбился отъ общества. Эти полупьяные, шумливые люди были ему непріятны, и онъ одиноко бродилъ по аллейкѣ, ведшей къ берегу Волги. 

И вдругъ ему показалось, что вдали мелькнула какаято знакомая фигурка. Воротниковъ направился къ ней и узналъ Юнашова. 

- Вы уже здѣсь?-спросилъ онъ его. 

Поэтъ восторженно и въ то же время разсѣянно смотрѣлъ ему въ глаза и тихо шепталъ: 

- Какой чудный, чудный вечеръ! Какъ тепло! Словно на югѣ! 

- А Людмилы Илларіоновны все еще нѣтъ,- перебилъ его Воротниковъ. 

Какъ нѣтъ? Да она уже съ полчаса, какъ вернулась. Я самъ вмѣстѣ съ ней пріѣхалъ!-сообщилъ поэтъ, съ радостной улыбкой посматривая на Константина Федоровича. 

Вы пріѣхали... съ ней... откуда? Когда?- засыпалъ тотъ его вопросами. 

- Да съ того берега! Она тамъ была, у рыбаковъ. Я съ бульвара увидалъ ея яхту, нанялъ лодку и пріѣхалъ туда. Тамъ цѣлая компанія. Варили уху, что-то жарили... знаете, импровизованный обѣдъ! Чудно! А потомъ вотъ всѣ вмѣстѣ вернулись сюда,-сообщилъ Юнашовъ. 

- Гдѣ же она теперь?-едва скрывая раздраженіе, спросилъ Воротниковъ. 

- Да тамъ, въ своей бесѣдкѣ надъ обрывомъ. Тамъ всѣ теперь, пойдемте! 

И они пошли. 

«Я буду сухъ и холоденъ,- рѣшилъ про себя Константинъ Федоровичъ.-Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, поступать такъ! Приглашать къ себѣ въ гости, а самой 

1905 

No 8. 

уѣзжать, а возвратившись, даже не дать знать ему объ этомъ!» 

Когда они подходили къ большой, совершенно утопавшей въ зелени бесѣдкѣ, пріютившейся надъ самымъ обрывомъ, то еще издали до нихъ сталъ доноситься веселый говоръ и смѣхъ. Воротникову даже показалось, что онъ различаетъ высокій фальцетъ вице-губернатора, баритонъ петербургскаго гастролера и визгливый хохотъ купца Слюзина. 

Бесѣдка внутри была ярко освѣщена электрическими лампіонами. На большомъ столѣ стояли крюшоны, стаканы, недопитыя чашки кофе, бутылки съ ликерами. 

Людмила сидѣла въ самой глубинѣ бесѣдки, окруженная всѣмъ штатомъ своей неизмѣнной свиты, т. е. вертлявымъ Ахмаровымъ, гнилозубымъ и полулысымъ молодымъ купщомъ «изъ новыхъ» Сусленковымъ, хорошенькой женой молодого купца Швыркова, еще какой-то барышней. Тутъ же былъ и петербургскій актеръ, и вицегубернаторъ, и Слюзины—отецъ и сынъ, и новые, еще незнакомые Воротникову, молодые люди. И все это общество, за исключеніемъ Никеши Слюзина, болтало, хохотало и пило вино. 

Увидавъ Воротникова въ дверяхъ бесѣдки, Людмила громко крикнула ему: 



А! Здравствуйте!.. 

И оборвалась, словно забывъ его имя и отчество. 

Воротниковъ хотѣлъ-было пробраться къ ней, но она, уже отвернувшись, о чемъ-то весело говорила съ Варей Швырковой и вице-губернаторомъ. 

«Сейчасъ же уѣду!-сказалъ себѣ, до нельзя обиженный этимъ невниманіемъ, Константинъ Федоровичъ. Нельзя же меня ставить на одну доску со всѣми этими...» 

И онъ посмотрѣлъ на прихлебателей, толпившихся во вторыхъ рядахъ. 

«Купеческая спѣсь! Зазнашки!»—бранился ужъ онъ мысленно и все повторялъ, что онъ сейчасъ же уѣдетъ... и не уѣзжалъ. 

- Константинъ Федоровичъ!-тихо проговорилъ ктото у него за плечомъ. 

Воротниковъ обернулся. Рядомъ съ нимъ стоялъ Никеша Слюзинъ. 

- Что это за фрукты?- спрашивалъ онъ, указывая на лежавшія въ вазѣ крупныя, желто-красныя ягоды японской рябины. 

Воротниковъ посмотрѣлъ и ничего не отвѣтилъ: онъ и самъ не зналъ, что это такое, а сознаться въ этомъ передъ Никешей ему почему-то не хотѣлось. 

- Идите сюда!- крикнула вдругъ Людмила въ ихъ сторону. 

«Кому это она: мнѣ или ему?»—подумалъ Воротниковъ и, секунду поколебавшись, двинулся впередъ. 

- И вы, и вы идите!- опять крикнула Людмила, оставшемуся на мѣстѣ Никешѣ.- Я хочу выпить съ вами вина!-заговорила она, протягивая два бокалаодинь Воротникову, другой—молодому Слюзину. 

- Я не пью,-тихо, но твердо выговорилъ послѣдній. 

- Не пьете?-протянула Людмила.-Иванъ Никифоровичъ, что же это вы сына-то какъ воспитали, словно красную дѣвушку?- повернулась она къ отцу Никеши. 

Но тотъ ничего не отвѣтилъ, только замахалъ руками и залился звонкимъ смѣхомъ. Не утерпѣла, разсмѣялась и Людмила. 

Ободренный этимъ, Иванъ Никифоровичъ подскочилъ къ ней и, нагибаясь къ самому ея плечу, забормоталъ: - Хуже! Хуже! Красныя-то дѣвушки нынче пьютъ! А мой-то ничего, ничего! Ни капли! Срамъ просто! Пріучить не могу! 

И, выпаливъ все это, онъ отскочилъ шага два назадъ и, схватившись обѣими руками за животъ, принялся громко хихикать. 

Никеша стоялъ блѣдный, но совершенно спокойный. - Надо пить, молодой человѣкъ! Въ винѣ все наше веселье--запищалъ вице-губернаторъ и поднялъ бокалъ.