262 

1905 

НИВА 

тинъ Федоровичъ. Въ рукахъ у него была оправленная въ дорогую ризу икона Казанской Божіей Матери. 

При его входѣ Тополевы оба сразу встали. Нина Сергѣевна, какъ бы ничего не замѣчая, сидѣла на своемъ мѣстѣ. 

Маменька!- тихо, обращаясь къ ней, проговорилъ сынъ. Но въ его голосѣ прозвучала такая твердая настойчивость, такая мольба и требованіе въ одно и то же время, что старуха испуганно взглянула на него. 

Затѣмъ, изъ груди ея вырвался слабый, подавленный стонъ, и она медленно поднялась съ мѣста. Дрожащими руками приняла она отъ сына икону и сдѣлала два шага впередъ. 

Константинъ Федоровичъ и Ольга Сергѣевна рядомъ опустились передъ ней на колѣни. 

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа,-съ трудомъ выговаривая слова, начала Нина Сергѣевна и трижды благословила своего сына и его невѣсту, и трижды же слабо поцѣловала ихъ. 

Затѣмъ икону взялъ Николай Васильевичъ и, какъ посажёный отецъ, тоже благословилъ ихъ. 

Лидія же Александровна въ это время подъ руку отвела Нину Сергѣевну на диванъ. А наречённые, поднявшись на ноги, взглянули другъ на друга. 

Константинъ Федоровичъ нѣжно поцѣловалъ у невѣсты руку, а та поцѣловала его въ лобъ. 

Затѣмъ онъ быстро вышелъ изъ гостиной. 

Ольга Сергѣевна подошла къ своей будущей матери и сѣла рядомъ съ ней. Нина Сергѣевна опять молча и внимательно посмотрѣла на нее и потомъ тихо, почти шопотомъ, спросила: 

А какъ же насчетъ его болѣзни-то? Не опасаетесь? Ольга Сергѣевна весело улыбнулась этому, какъ милой шуткѣ, и тоже, какъ бы въ шутку, отвѣтила: 

- Ничего. Богъ милостивъ! Вылѣчится. 

И вдругъ старуха порывисто, обѣими руками, схватила ее за виски и, прижавъ голову ея къ своей груди, громко заплакала. 

- Никакихъ! Никакихъ болѣзней у него нѣтъ! Здоровёшенекъ онъ у меня. Только береги ты его! Береги, Олечка! Не смышленъ онъ у меня! Сердце-то у него больно доброе! Всего его обобрать могутъ! Береги ты его! И добро наше береги! Вѣками, вѣдь, коплено, кроха по крохѣ собрано! Береги!-причитала она сквозь слезы и въ то же время мокрыми губами цѣловала пушистые волосы, смуглый лобъ и глаза своей будущей невѣстки. 

А Ольга Сергѣевна цѣловала у нея руки. 

И какъ разъ въ эту-то минуту вернулся Константинъ Федоровичъ. А за нимъ, облеченный въ невѣроятно истасканный сюртукъ, выступалъ поваръ Аникѣичъ, держа въ растопыренныхъ рукахъ подносъ съ бокалами шампанскаго. 

Увидавъ свою невѣсту въ объятіяхъ матери, Константинъ Федоровичъ сначала какъ-то криво усмѣхнулся, потомъ закрылъ лицо обѣими руками и радостно, радостно заплакалъ. 

За новую жизнь! За новое счастье! весело воскликнулъ Николай Васильевичъ, высоко поднимая кверху свой бокалъ. 

И всѣ чокались, цѣловались, обнимались. И всѣ вѣрили въ эту минуту, что дѣйствительно настанетъ новая жизнь, будетъ новое счастье! И кажется, даже вѣрила этому и разбитая, побѣжденная молодымъ налетомъ старая Нина Сергѣевна... 

XXXII. 

Болѣзнь доктора Лыкошина приняла угрожающій характеръ. На четвертый день онъ опять потерялъ сознаніе и былъ все время въ бреду. 

Блѣдная, исхудалая Людмила почти не отходила 

1905 

No 14. 

отъ него. А Никеша, тотъ и спалъ въ комнатѣ больного. 

Докторъ Струмиловъ навѣщалъ своего паціента по два раза на дню. Въ его распоряженіе была предоставлена лошадь Полтининыхъ. Старый докторъ тоже каждый день навѣдывался сюда. 

На пятый день къ утру бредъ прошелъ, и температура стала понижаться. Но больной былъ въ такомъ угнетенномъ состояніи, что на него было страшно смотрѣть: онъ ничего не говорилъ и лежалъ почти не шевелясь. 

На шестой день температура опять страшно повысилась. Людмила застыла въ ужасѣ и умоляющими глазами смотрѣла на обоихъ докторовъ. 

Но они молчали. 

Ларіонъ Семеновичъ вызвалъ-было зачѣмъ-то къ себѣ дочь, но, увидавъ ее, испугался даже. 

- Что съ тобой?-спросилъ онъ. 

- Онъ умираетъ, папа,-проговорила она и съ рыданіями упала на грудь отца, она, никогда не плакавшая Людмила. 

- Если онъ умретъ, и я погибла! Безъ него нѣтъ мнѣ жизни!-шептала она. 

- Христосъ съ тобой! Христосъ съ тобой!-успокаивалъ и самъ перепугавшійся Ларіонъ Семеновичъ, то и дѣло крестя прижавшуюся къ его груди голову дочери. 

- А мнѣ, милочка, ѣхать надо!- заговорилъ онъ, когда слезы Людмилы стали стихать.—Я только завтра вернусь, къ вечеру. Ну, Богъ съ тобой! Иди къ нему. А у меня дѣло, нельзя бросить! Богъ милостивъ! 

И, крѣпко обнявъ дочь и перекрестивъ ее еще разъ на прощанье, Ларіонъ Семеновичъ уѣхалъ. 

Дѣйствительно, у него скопилось много сразу неотложныхъ дѣлъ. Верстахъ въ ста отъ города затонула его баржа съ зерномъ, а тутъ же, невдалекѣ одинъ изъ лучшикъ его буксирныхъ пароходовъ нарѣзался на корчу. Кромѣ того, дошелъ слухъ до него, что одинъ изъ его довѣренныхъ запьянствовалъ и ведетъ съ какими-то темными личностями большую игру въ карты, а благодаря его нераспорядительности, цѣлый караванъ застрялъ на перекатѣ. 

И вотъ, теперь Ларіонъ Семеновичъ, на томъ самомъ пароходѣ «Людмила», на которомъ онъ еще такъ недавно кутилъ и бражничалъ со своими собутыльниками, несся внизъ по Волгѣ къ «мѣстамъ происшествій». 

Сумраченъ и угрюмъ былъ хозяинъ. Молча сидѣлъ онъ на капитанскомъ мостикѣ и задумчиво глядѣлъ вдаль. Но не аварія съ баржей и пароходомъ, не караванъ на мели, не загулъ довѣреннаго—тревожили его: къ такимъ событіямъ онъ въ своей вѣчной кипучей дѣятельности былъ уже давно привыченъ. «Въ большомъ дѣлѣ безъ прорѣхъ нельзя», часто и самъ говаривалъ онъ. 

Нѣтъ, его мысли были всецѣло поглощены дочерью его, Людмилой. 

«Неужто же она и впрямь за доктора замужъ выйдетъ?-думалъ онъ.-Ну, развѣ онъ ей пара? Хорошій человѣкъ—нечего говорить, да не нашего поля ягода. Кто же потомъ его, Ларіона Семеновича, дѣла продолжать будетъ? Дѣла большія, милліонныя? Не о такомъ зятѣ мечталъ онъ! О преемникѣ и помощникѣ въ лицѣ мужа своей дочери молилъ онъ Бога. Да! И были женихи подходящіе, да что съ ней будешь дѣлать-отказывала. Охъ, самъ онъ во всемъ виноватъ, самъ! Во всемъ ей волю далъ. Воспитывать въ Москву, къ сестрѣ отправилъ, а тамъ у нихъ все на модный манеръ, все по заграницамъ ѣздятъ, да разныя лекціи слушаютъ, благо у сестрина-то мужа тоже капиталъ большой. А отдалъ онъ ее туда, потому что и при себѣ оставить не рѣшался. Овдовѣлъ онъ давно, жизнь всегда велъ веселую, ну, какое-жъ тутъ дѣвушкѣ воспитаніе? Да и