No 14. 

1905 

НИВА 

московское-то воспитаніе вышло не лучше! «Охъ, грѣхи наши, грѣхи!»-вздыхалъ Ларіонъ Семеновичъ, почесывая себѣ затылокъ. 

«И то здѣшніе старики меня укоряютъ, что дочкѣ такую волю далъ, а кумушки-то, можетъ, и невѣсть что шушукаютъ,-тянулись дальше его мысли.-Ну, да онъ свою Людмилу знаетъ! Вся она передъ нимъ, какъ наладонкѣ: живое сердце, большая душа, но себя не потеряетъ! Только зачѣмъ она ему сегодня такое слово сказала: умретъ онъ, и я погибла? О, Господи!» И Ларіонъ Семеновичъ, приподнявъ картузъ, перекрестился на горѣвшій въ лучахъ заходящаго солнца крестъ на колокольнѣ Никольскаго монастыря, мимо котораго пароходъ его проходилъ въ это время. 

Подверните-ка къ пристани!-вдругъ сказалъ онъ капитану, словно осѣненный какой-то мыслью. 

- Къ монастырской прикажете? 

- А то къ какой же? Другой здѣсь, вѣдь, нѣтъ!почти сердито отвѣтилъ хозяинъ. 

Въ монастырѣ давно и хорошо знали Полтинина и, увидавъ подходящій къ берегу тоже знакомый имъ пароходъ «Людмилу», приготовились къ встрѣчѣ. Но Ларіонъ Семеновичъ на пристань не сошелъ, а, позвавъ къ себѣ на пароходъ какого-то стараго монаха и передавая ему двѣсти рублей, сказалъ: 

- Вотъ, батюшка! Служите-ка каждодневно, впредь до увѣдомленія, молебны о здравіи болящаго раба Божьяго Юрія или, какъ оно, Георгія, что ли?-поправился онъ. 

И, принявъ отъ старика благословеніе, приказалъ сейчасъ же отчаливать и идти дальше. 

Самъ онъ еще долго стоялъ на мостикѣ, съ непокрытой головой, и крестился, глядя на удалявшіяся главы монастырскихъ храмовъ. 

- Охъ, грѣхи, грѣхи!-проговорилъ онъ, когда монастырь скрылся за поворотомъ рѣки, и, надѣвъ шляпу, усѣлся опять на свое мѣсто. 

За дни болѣзни Лыкошина, въ душѣ его, смущенной словами, сказанными Людмилой Ахмарову и Сусленкову, что ея женихъ умираетъ, нѣсколько разъ уже мелькала грѣховная мысль, что вотъ, если докторъ не выживетъ, такъ и никакой непріятности не будетъ. А сегодня она вдругъ ему такое слово сказала: «если онъ умретъ, и я погибну». И жутко стало Ларіону Семеновичу, больно ужъ онъ свою единородную дочь, Людмилушку, любилъ, для нея жилъ, о ней одной и думалъ. 

«А, вѣдь, до внуковъ такихъ, которые бы мое дѣло могли принять, поди, и не дожить мнѣ!»-подумалъ онъ и сталъ года высчитывать: шелъ ему пятьдесятъ третій годъ, да если еще по малости двадцать два набавить, когда бы первый внукъ на ноги всталъ, такъ и тосемьдесятъ пять выходитъ. 

Нѣтъ, не дожить!-рѣшилъ онъ и мысленно даже рукой махнулъ. 

1905 

263 

кого-то непонятнаго чувства, Никеша на цыпочкахъ прошелъ въ друтую комнату, гдѣ на диванѣ, полулежа и совсѣмъ одѣтый, дремалъ докторъ Струмиловъ, оставшійся ночевать на дачѣ. 

Струмиловъ, при его входѣ, открылъ глаза. 

- Что?-тревожно спросилъ онъ. 

Подите сами, посмотрите!— могъ только выговорить Никеша. 

Докторъ быстро всталъ и тоже на цыпочкахъ прошелъ въ комнату больного, едва освѣщенную слабымъ свѣтомъ ночника. Онъ остановился передъ кроватью, потомъ наклонился, дотронулся до лба и руки больного, выбившейся поверхъ одѣяла, потомъ выпрямился, взялъ Никешу за плечо и, крѣпко сдавивъ его, тихо вывелъ его въ свою комнату. Тамъ, при свѣтѣ лампы, Никеша увидѣлъ, что нижняя челюсть доктора дрожитъ, а глаза полны слёзъ. 

Кризисъ! Онъ спасенъ!-выговорилъ Струмиловъ, весь расцвѣтая улыбкой. 

А Никеша, едва сдерживая рыданья, обвилъ руками шею доктора и крѣпко-крѣпко поцѣловалъ его прямо въ губы. 

Надо сказать ей,-проговорилъ онъ послѣ этого, весь дрожа отъ радости. 

- Можетъ-быть, она спитъ!-сказалъ Струмиловъ.Не тревожьте ее. 

- Нѣтъ! Зачѣмъ? Развѣ это сонъ въ такую ночь? Нѣтъ, надо сказать ей, чтобъ вотъ теперь она спала!— несвязно пробормоталъ Никеша и быстро, но неслышными шагами, побѣжалъ внизъ. 

Людмила, все время не смыкавшая глазъ, еще издали заслышавъ его, бросилась къ нему навстрѣчу. Блѣдная, съ широко-раскрытыми, испуганными глазами, встрѣтила она его на порогѣ своей комнаты и ни слова, ни звука не могла произнести. 

- Кризисъ! Онъ спасенъ! Онъ будетъ жить!-сіяя восторгомъ и трепеща весь, пролепеталъ Никеша. 

А-а-а!-простонала она и, безсильная, опустилась на стоявшій возлѣ двери стулъ. 

- Онъ весь въ поту!.. Спитъ... Жару нѣтъ... Дыханіе ровное!-продолжалъ Никеша, стоя надъ ней. 

Лодмила слушала его и приходила въ себя. Потомъ она протянула руку, охватила ею голову Никеши, наклонила ее къ себѣ и поцѣловала его въ мокрый отъ слезъ глазъ. 

Пойдемъ къ нему!- сказала она, поднимаясь со стула. 

«И прекратится, стало- быть, Полтининское дѣло,большое дѣло, милліонное!» 

- Я пойду въ каюту, сосну малость! Какъ къ Лутовихѣ подходить будемъ, прикажите разбудить меня,сказалъ Ларіонъ Семеновичъ капитану и спустился внизъ. 

Но уснуть ему не удалось: мысли, тревожныя мысли лѣзли къ нему въ голову и мѣшали спать. 

XXXIII. 

Въ эту же ночь, передъ разсвѣтомъ, Никеша, задремавшій-было на стулѣ, вдругъ какъ-то тревожно проснулся, оглядѣлся и, тихо поднявшись, подошелъ къ больному. 

Тотъ спалъ. Дыханіе было ровное. Никеша ни глазамъ, ни ушамъ своимъ не вѣрилъ. Осторожно, съ замирающимъ сердцемъ, прикоснулся онъ рукою ко лбу больного. Лобъ былъ влаженъ и не горячъ. Весь дрожа отъ ка

- Но онъ спитъ!-запротестовалъ-было Никеша. 

- Я не разбужу его! 

И они пошли наверхъ. 

Войдя въ комнату доктора и выслушавъ еще разъ отъ того подтвержденіе о благополучномъ кризисѣ, Людмила сказала: 

Ну, теперь вы ложитесь спать всѣ. Вы всѣ измаялись, а я пойду къ нему и буду возлѣ него до его пробужденія. 

А вы-то не измаялись, поди?-сказалъ Струмиловъ. 

- Э, что объ этомъ говорить! Тутъ, вѣдь, вся моя жизнь воскресаетъ!-проговорила Людмила и тихо, какъ тѣнь, прошла въ комнату больного и затворила за собой дверь. 

Убѣдившись сама, что все, сообщенное ей,-правда, она взглянула на висѣвшій въ углу образъ, перекрестилась и потомъ трижды перекрестила больного. 

А затѣмъ подошла опять къ иконѣ, опустилась на колѣни и стала молиться. 

- Боже! Прости мнѣ всѣ сомнѣнія! Прости мнѣ невѣріе мое! Прости мнѣ мою прошлую, грѣшную жизнь!— шептала она, восторженно глядя на едва мерцавшій въ углу образъ. 

(Окончаніе слѣдуетъ).