No 16. 

1905 

НИВА 

тобой: для себя-это дѣло, а для другихъ-благодѣяніе. Такъ теперь самъ подумай-что выше? 

- Да! Но безъ средствъ не много наблагодѣтельствуешь! 

- Такъ, вѣдь, есть же они! Есть! 

- Ну, а ежели изсякнутъ? 

- Такъ, вѣдь, и мы же изсякнемъ; и мы-умремъ! 

А, вѣдь, на нашъ-то вѣкъ хватитъ и того, что есть! 

- Ну, а дѣти останутся? 

- Ну, пускай сами и дѣло, и благодѣянія дѣлаютъ! Нѣтъ, отецъ, чѣмъ мы больше добра сдѣлаемъ, тѣмъ легче нашимъ дѣтямъ жить будетъ. Вѣдь, вотъ ты и въ Бога вѣруешь, и Писаніе даже хорошо знаешь, и жертвователь ты широкій, а на всякое дѣло, которое доходу не приноситъ, чуть не со страхомъ смотришь. 

Бездоходное, братъ, дѣло всегда дѣло пустое,сказалъ Ларіонъ Семеновичъ и самъ задумался.-Положимъ, это видимость одна только. Можно и благодѣянія съ умомъ дѣлать, такъ что даже тебѣ отъ этого польза будетъ. 

- Т. е. какъ это, отецъ? 

- А вотъ такъ и есть, доченька, что еще ты и сама этого не знаешь! Вотъ я сейчасъ велѣлъ баржу чинить. Для чего?-началъ онъ пояснять свою мысль.-Для того, чтобъ она мнѣ опять служила, ну, а вонъ-скажемъу меня бурлакъ заболѣлъ. Я его въ больницу положилъ, деньги за него плачу, вылѣчилъ. Для чего? Для того, чтобъ онъ мнѣ служилъ. Вотъ оно и выходитъ и какъ будто благодѣяніе, анъ-смотришь-отъ этого и прибытокъ есть! Кругомъ оно идетъ, понимаешь, кругомъ! Мнѣ еще покойникъ тятенька говорилъ: «береги людей возлѣ себя, береги, потому, чѣмъ ихъ меньше будетъ, тѣмъ они больше дорожиться станутъ, и только тебѣ же отъ этого накладно будетъ!» По-ученому-это политическая экономія называется. 

Людмила смотрѣла на отца веселыми глазами. - Эхъ, папа! Хорошій ты! И вижу я, что дѣйствительно ты ничего противъ моего избранника не имѣешь,сказала она. 

Для себя выбирала. Тебѣ съ нимъ и жить, а не мнѣ! Ну, а васъ я, конечно, не обижу. Одна, вѣдь, ты у меня! А коли внуки будутъ-имъ отдѣльно отпишу! Да! А то вы, съ твоимъ Юріемъ Андреевичемъ, пожалуй, такъ разблагодѣтельствуетесь, что чужимъ-то поможете, а своихъ дѣтишекъ по-міру пустите! 

- Ну, что загадывать объ этомъ!-сказала Людмила и, облегченно вздохнувъ, поцѣловала руку отца. 

Хоть и жестка ей казалась его «политическая экономія», но зато теперь передъ нею были двери настежь раскрыты, и она могла уйти изъ царства ея. 

XXXV. 

Прошелъ мѣсяцъ. Лыкошинъ уже совсѣмъ поправился и перебрался въ городъ, въ гостиницу. Свадьба его съ Людмилой была объявлена. Наступилъ канунъ ея, а также канунъ ихъ отъѣзда за границу, куда товарищи-врачи настойчиво посылали Юрія Андреевича для окончательнаго поправленія его расшатаннаго болѣзнью здоровья. 

Лыкошинъ, какъ и всегда, проводилъ этотъ день на дачѣ у Полтининыхъ. Стоялъ погожій августовскій денекъ. Людмила и Лыкошинъ сидѣли въ томъ самомъ гротѣ, въ которомъ мѣсяцъ тому назадъ она исповѣдывалась Никешѣ въ горячей любви своему теперешнему жениху. 

- Долго и много говорили они въ послѣдніе дни. Но сегодня ихъ обоихъ охватило какое-то странное, тихое настроеніе и бесѣда не вязалась. 

Ты счастливъ, Юрій?- чуть слышно спросила Людмила. 

Счастливъ, голубка!-такъ же тихо отвѣтилъ и онъ. 

- Да!-задумчиво заговорила она.-Эти восемь лѣтъ были для меня какимъ-то кошмаромъ. Порой страшно становилось мнѣ, и только ты, одинъ ты, гдѣ бы ты ни 

1905 

303 

былъ-вблизи или вдали отъ меня, но ты всегда былъ моимъ маякомъ. И не будь этого маяка, я бы навѣрное погибла. 

- Знаешь, вѣдь и ты для меня была этимъ же маякомъ. Вѣдь, и твой образъ и мучилъ меня, но и жить заставлялъ,-говорилъ онъ:-въ минуты страшнаго отчаянія! Въ минуты полнаго душевнаго разлада, когда я малодушествовалъ, опускался и готовъ былъ совсѣмъ упасть, свѣтъ любви моей къ тебѣ-спасалъ меня. 

Неужели для этого нужно было восемь лѣтъ ждать? 

Что-жъ, вѣрно нужно было, если ждали. 

А если-бъ мы тогда же протянули другъ другу руки, сколько, можетъ-быть, позорнаго, постыднаго не пришлось бы пережить намъ. 

- А что въ Писаніи-то сказано: «Не согрѣшивый, не спасется»,-сказалъ онъ и улыбнулся. 

Людмила была серьезна. Она вдругъ протянула къ нему обѣ руки и голосомъ, полнымъ мольбы, прошептала: 

Отъ ликующихъ, праздно болтающихъ, 

Обагряющихъ руки въ крови, 

Уведи меня въ станъ погибающихъ 

За великое дѣло любви! 

А Лыкошинъ обнялъ и горячо поцѣловалъ ее. 

Никто и не ожидалъ въ городѣ, что свадьба единственной дочери Ларіона Семеновича Полтинина будетъ отпразднована такъ скромно. Всѣ думали, что губернскій амфитріонъ весь міръ удивитъ въ этотъ день. 

И вдругъ все это прошло безъ всякаго шума, грома и блеска. Молодыхъ скромно обвѣнчали въ приходской церкви, потомъ они заѣхали на полчаса въ городской Полтининскій домъ, а оттуда прямо на пароходъ, отходившій вверхъ по Волгѣ, на которомъ они должны были плыть до Рыбинска, а тамъ дальше черезъ Петербургъ, за границу. 

Провожавшихъ, по настоянію Людмилы, было очень немного. По ея же настоянію и свадьба была отпразднована такъ скромно. Но Ларіонъ Семеновичъ, видимо, былъ этимъ искренно огорченъ. Не дали ему развернуться во всю ширь его широкой натуры. 

И вотъ теперь, стоя на борту парохода между зятемъ и дочерью, за нѣсколько минутъ до отвала, онъ говорилъ: 

- Эхъ. дѣтки! Не потѣшили вы меня, старика, на прощанье! Я думалъ-было свадьбу-то тысячъ въ тридцать вкатить, анъ и тысячи не вышло! Ну, куда мнѣ теперь съ этимъ остаткомъ дѣваться? 

А пожертвуй его, отецъ, на какое-нибудь благотворительное учрежденіе,—сказала Людмила. 

- Пожертвуй! А куда? Ну-ка, вотъ ты, сынокъ богоданный,-обращаясь уже къ Лыкошину, продолжалъ Полтининъ.-Мнѣ вотъ дочка хвасталась, что ты меня добро дѣлать научишь! Ну-ка, скажи теперь, куда мнѣ этотъ остатокъ дѣвать? 

- Куда?-переспросилъ Лыкошинъ и, подумавъ немного, сказалъ: 

- Да передѣлайте хоть помѣщеніе для матросовъ на всѣхъ вашихъ баржахъ. Сдѣлайте его поудобообитаемѣе, а то, вѣдь, люди-то у васъ тамъ въ такой темнотѣ, сырости да грязи ютятся, что вспомнить страшно. 

Ларіонъ Семеновичъ подумалъ, почесалъ затылокъ и сказалъ: 

- А, вѣдь, ты это правду говоришь: я и самъ объ этомъ не разъ задумывался. Такъ думаю, что,-продолжалъ онь:-если ихъ помѣщеніе на палубу вынести. Однимъ словомъ, «казенку» увеличить, чтобъ не только для водолива, а и для всѣхъ помѣщеніе на палубѣ было. Тогда и воздуху, и свѣту для нихъ много будетъ. Конечно, грузоподъемность баржи отъ этого уменьшится, ну, да... 

Но въ это время раздался второй свистокъ, и Ларіонъ Семеновичъ, оборвавшись, принялся торопливо крестить