322 

1905 

I. 

НИВА 

Волченокъ. 

Повѣсть 

П. П. Гнѣдича. 

Надъ Петербургомъ висѣлъ густой осенній туманъ. Наступали сумерки, и въ ихъ бѣлесовато-мутномъ свѣтѣ надъ Невою тихо клубились густыя волны паровъ. Сквозь нихъ зданія проступали сказочными громадами. Пѣшеходы, лошади, собаки- какъ привидѣнія внезапно выплывали изъ сѣрой пелены и снова затеривались въ ней. Суда, какъ призраки воздушныхъ кораблей, недвижно спали на якоряхъ. Николаевскій мостъ гигантскими арками убѣгалъ куда-то въ безпросвѣтную мглу, и даже часовня, что стоитъ на его разводной части, сливалась своимъ золоченымъ конусомъ купола съ молочной зыбью сѣдого тумана. 

Петербуржцы не любятъ такой погоды: они высоко поднимаютъ воротники драповыхъ пальто, засовываютъ носы въ шарфы и торопливо пробѣгаютъ необходимое пространство, стараясь какъ можно скорѣе добраться до сухой комнаты, гдѣ весело трещатъ дрова и ярко горятъ лампы, которыя зажигаются въ такіе дни чуть ли не съ двухъ часовъ пополудни. Извозчики и лодочники еще болѣе озлоблены на туманъ. Извозчикамъ приходится пускать лошадей шагомъ, чтобы не попасть неожиданно подъ трамвай или карету, а лодки совсѣмъ не рискуютъ перебираться на другую сторону Невы,такъ какъ встрѣча съ пароходомъ равносильна купанью въ холодной свинцовой водѣ глубокой рѣки. 

Но не всѣ путники одинаково относились къ туману. На парапетѣ набережной, облокотясь на гранитъ, стоялъ молодой художникъ Троцкій и съ наивно-счастливой улыбкой вглядывался въ непривычную перспективу города. Онъ мысленно записывалъ тона красокъ, запоминая постепенную градацію. Его мягкая шляпа сдвинулась на затылокъ, верхняя пуговица пальто разстегнулась. Онъ то дѣлалъ два шага впередъ, то опять останавливался, опирался о камни, смотрѣлъ на мачты, на снасти, оглядывался назадъ, на академію художествъ, смотрѣлъ на скользившую у самаго берега лодку. Его молодая грудь свободно вдыхала влажный, густой воздухъ. Онъ наслаждался,-наслаждался, какъ пейзажистъ всѣми фибрами своей художественной души, выражая свой восторгъ такими движеніями, что проходившая мимо торговка нашла нужнымъ замѣтить: 

- Эко, залилъ какъ! 

Но онъ не обратилъ на ея восклицаніе никакого вниманія, а самъ, въ свой чередъ, воскликнулъ: 

- Ну, совсѣмъ Лондонъ! 

Онъ въ Лондонѣ никогда не былъ, но ему всегда казалось, что столица трехъ соединенныхъ королевствъ должна была быть окутана именно такимъ туманомъ. 

Подойдя къ академической набережной, гдѣ стоятъ огромные бронзовые шандалы, и на гранитныхъ глыбахъ лежатъ ѳиванскіе сфинксы, перевезенные изъ знойнаго Египта, Троцкій спустился по лѣстницѣ внизъ. къ водѣ, чтобы поближе разсмотрѣть игру ряби у каменныхъ ступеней. 

Но едва онъ прошелъ три ступеньки, какъ новая художественная модель привлекла его вниманіе. Въ углу гранитнаго выступа, прижавшись плотно къ камнямъ. весь свернувшись въ комокъ, сидѣлъ мальчикъ лѣтъ двѣнадцати. Ноги его были поджаты; красныя кисти рукъ засунуты въ рукава, висѣвшіе лохмотьями. Ротъ его что-то неторопливо жевалъ. Самъ онъ былъ неподвиженъ, и только бойкіе черные глазенки съ подозрительной осторожностью смотрѣли на приближавшагося молодого человѣка. 

Троцкій остановился передъ нимъ въ нѣмомъ созерцаніи. Въ лицѣ мальчика какъ будто было что-то зна

1905 

No 17. 

комое; но гдѣ онъ его видѣлъ, онъ не могъ припомнить. 

- Ты откуда?- спросилъ онъ. 

А 

вамъ что?-уклончиво отозвался мальчикъ. 

Холодно, небось? 

Извѣстно, холодно. 

- Что ты здѣсь дѣлаешь? Иди домой. 

Онъ усиленно зажевалъ. 

- Ты далеко живешь?-не отставалъ художникъ. 

Далеко,-нехотя отвѣчалъ его собесѣдникъ.-За Рамбовомъ. 

Троцкій свистнулъ. 

- Ого! Чего же тебя сюда принесло? 

А такъ, вамъ что? 

- Да мнѣ ничего. Вижу, что холодно тебѣ. 

Онъ пошарилъ въ карманѣ, нащупалъ пятакъ и подалъ мальчику. 



Напейся чаю. бери. 

Мальчикъ сперва посмотрѣлъ на пятакъ, потомъ на говорившаго, медленно взялъ монету и не поблагодарилъ. 

- Ишь, волченокъ!-сказалъ Троцкій. 

Онъ повернулся и пошелъ обратно вверхъ по лѣстницѣ. 

- Я не волченокъ,-раздалось ему въ слѣдъ. Онъ не оглянулся. 

- Господинъ!-раздалось снова.-Господинъ, послушайте, что я вамъ скажу. 

Троцкій посмотрѣлъ на него. Мальчикъ всталъ, запустилъ руки въ карманы короткихъ штановъ и, исподлобья глядя изъ-подъ оборванной круглой шляпенки, вдругъ сказалъ: 

- Возьмите меня съ собой. 

- Съ собой?-удивился художникъ.-Зачѣмъ? 

- Я лакеемъ вамъ буду. Я чистить сапоги умѣю. Умѣю уху варить. 

Троцкому вдругъ стало весело. 

- Вотъ камердинеръ выискался!-сказалъ онъ.-Да тебѣ сколько лѣтъ? 

- Двѣнадцать. 

- Ты заморышъ. 

--- Нѣтъ, я сильный 

Онъ сжалъ кулакъ и согнулъ руку. 

-- Я начну на лодкѣ грести, такъ только держись. 

Я у насъ сильнѣе всѣхъ былъ. 



Гдѣ у насъ? 

За Ромбовомъ. Я ушелъ оттуда. 

Вотъ тебя отецъ поймаетъ, вздрючитъ. 

У меня отца нѣтъ, и матери нѣтъ. Я подкидышъ. 

- Чего-жъ ты ушелъ? 

- Надоѣло. Сюда захотѣлъ. 



Что-жъ будешь здѣсь дѣлать? 

- Да вотъ у васъ-лакеемъ. Я видалъ, какъ лакеи господамъ служатъ. 

Глазенки у мальчика горѣли плутоватымъ огнемъ. Въ нихъ свѣтилась смётка и умъ. 

А воровать не будешь?-спросилъ художникъ. 

За воровство бьютъ,- сентенціозно замѣтилъ мальчикъ. 

- И больно.-подтвердилъ Троцкій.-А только мнѣ лакея не надо. У меня прислуга есть. 

- Мнѣ не надо жалованья,-соблазнялъ его мальчикъ:-вы только меня кормите, вотъ и все. Мнѣ хлѣба, да луку, да картошки. Мнѣ ничего больше. Я дрова рубить умѣю. 

Онь опять протянулъ къ нему свои красные кулачки, и въ глазахъ его блеснуло то молодечество и удаль, которыми въ эти годы такъ хвалятся мальчики. 

- Дроворубъ выискался!- засмѣялся опять худож