326
1905
нива
Я думаю, блохи-то цѣлой волостью живутъ... А? Ну, иди мыться?
Троцкій вошелъ въ свою комнату. Строго говоря, это была не комната, а узкій длинный коридорчикъ, оклеенный сѣренькими обоями, съ окномъ, откуда открывалась веселая перспектива на трубы, крыши, купола и шницы. Впрочемъ, теперь, въ сгущавшихся сумеркахъ, почти ничего не было видно. Въ комнатѣ было пусто. Все ея убранство составлялъ просиженный диванъ, обитый турецкимъ ситцемъ, столъ весьма пожилого вида и запачканный въ краскахъ мольбертъ, невыносимо визжавшій по полу колесами при каждомъ движеніи. Зато на стѣнахъ висѣло пропасть эскизовъ, этюдовъ, подмалевковъ, набросковъ. Тутъ были и головы старухъ, и головы трепаныхъ мужиковъ, и какая-то сѣрая покосившаяся изба, и стаканъ съ водой, куда былъ воткнутъ лиловенькій цвѣточекъ, и семья мухоморовъ, и голый мужикъ-очевидно, плодъ усиленныхъ занятій въ этюдномъ классѣ. Всѣ эти произведенія искусства были прикрѣплены къ стѣнѣ весьма непрочно, и потому, повинуясь закону земного притяженія, норовили упасть за спинку дивана. Одному куску холста это и удалось: онъ провалился, оставивъ по себѣ слѣдъ въ видѣ пустого четырехъугольника. Стаканъ съ фіалкой откололся верхнимъ концомъ и завернулся въ трубку, точно заглядывалъ сверху на диванъ. Семья мухоморовъ висѣла бокомъ на одномъ гвоздѣ и закрывала нижнимъ концомъ сѣрую избу. Почти въ такомъ же положеніи находились вещи, помѣщавшіяся на столѣ. Тутъ были сапожныя щетки, остатки французской булки, пастельные карандаши, керосиновая лампа, немытые стаканы чая съ блюдечками, исправлявшими обязанность непельницъ. Тутъ были разные баночки и пузырьки съ инкомъ, тушью, бѣлой гвашью, желудочными каплями и остатками малиноваго варенья, варенаго на глицеринѣ, дабы оно не засахарилось. Тутъ же, на столѣ, лежали туфли и стоялъ мѣдный подсвѣчникъ, но безъ признака свѣчки.
Троцкій сбросилъ на диванъ пальто,- и когда оно легло подкладкой кверху, то ясно стало, что оно видало виды, и что недаромъ отовсюду изъ него лѣзетъ вата. Поверхъ пальто легла шляпа и стыдливо прикрыла просѣченную подкладку. Троцкій подошелъ къ столу и освободилъ мѣсто для самовара. Для этого онъ сбросилъ на полъ нѣсколько ближайшихъ предметовъ и вытеръ полотенцемъ сладкіе круги, оставшіеся еще отъ утренняго чая. Потомъ онъ зажегъ лампу съ кривымъ картоннымъ абажуромъ, потому что въ комнатѣ было темно, и посмотрѣлъ на двухрублевые часы съ будильникомъ, висѣвшіе у двери. Они показывали четверть четвертаго.
«Ну, еще времени много»,-подумалъ онъ.
Когда мальчикъ вошелъ въ комнату, уже и хлѣбъ, и колбаса были нарѣзаны большимъ карманнымъ ножомъ, и лежали на промасленной бумагѣ въ которую ихъ завернули въ магазинѣ. Мальчикъ несъ самоваръ, опасливо держа его передъ собою.
- Тащи!- поощрилъ его Троцкій.- Ставь сюда. А стаканы умѣешь мыть? Стой, еще разобьешь! Роза, Роза!-закричалъ онъ.
Дѣвочка съ ячменемъ на сонныхъ глазахъ лѣниво отворила дверь.
- Розочка, помойте посудинку.- просительно заговорилъ онъ.- А то вѣдь вы, пока васъ носикомъ не ткнуть, никогда не догадаетесь. А ты садись, Санхо, садись на этотъ стулъ, только осторожнѣй, больше на эту сторону: правая ножка подломана.
Петръ сѣлъ, не сводя глазъ съ нагого натурщика.
- Нравится?-спросилъ Троцкій.
- Онъ въ банѣ?-въ свою очередь спросилъ Петръ.
Скажемъ, что въ банѣ.-согласился Троцкій.-А вотъ ты мнѣ скажи, у тебя паспортъ есть?
Какой паспортъ?-удивился мальчикъ.
1905
No 17.
- Здравствуйте! Готтентотъ, напуанецъ! Не знаетъ, что такое паспортъ! Дуракъ ты, малецъ.
- Пачпоръ,-догадался малецъ.-Пачпора нѣтъ. И не было.
- Сознавайся: ты бѣглый? Сбѣжалъ.
- Сбѣжалъ. - Почему? - Драли. - Кто дралъ?
Тутъ одинъ... Старикъ.
- У котораго ты жилъ?
- Да. Жилъ.
- Чего-жъ онъ тебя? За что?
— Пьяный. Трезвый онъ ничего: а только вотъ когда пьянъ. А онъ каждый день пьянъ. Я говорилъ, что уйду. Онь говоритъ,- я убью. А я говою: я избу подожгу. Онъ драть началъ ремнемъ... А потомъ... я и ушелъ... - Пѣшкомъ?..
- Нѣтъ... Я въ лодкѣ. Угналъ его лодку. А потомъ бросилъ, отпихнулъ, пусть прибьетъ куда-нибудь. Плевать!
Глаза у мальчика загорѣлись злымъ огнемъ, кулаки сжались.
- Экой ты разбойникъ, скажи на милость!- удивился Троцкій.- А еще въ лакеи хочешь. Да вѣдь ты и меня сожжешь?
- А вы нѣшто бить будете?- сквозь зубы процѣдилъ онъ.
Буду.
Мальчикъ вдругъ показалъ бѣлые ровные зубы: онъ въ первый разъ улыбнулся.
Значитъ, берете меня? спросилъ онъ.
- Ишь ты, прыткій какой! Ну, вотъ поѣшь сперва колбасы, погоди я тебѣ тютьку сдѣлаю. Выпьемъ самоварчикъ, а потомъ и покалякаемъ. Я когда ѣмъ и пью, говорить не люблю. Молчи и жуй.
И они оба начали молча жевать.
III.
И колбаса, и хлѣбъ и масло исчезли довольно быстро. Трудлѣе было покончить съ самоваромъ,- но и тотъ былъ уже на исходѣ, когда Троцкій, задумчиво помѣшивая карандашомъ въ стаканѣ (ложекъ въ его хозяйствѣ не было), проговорилъ:
Надо, братецъ, тебя куда-нибудь пристроить Братецъ оживился.
Я рыбу ловить могу,-сказалъ онъ.
- Рыбы, братъ, здѣсь немного въ Петербургѣ наловишь. Развѣ что въ мутной водѣ.- Протекціи мнѣ для тебя ни на одинъ садокъ нѣтъ. Да и паспортовъ-то я фабриковать не умѣю, а для тебя надо же хоть какойнибудь, хоть самый паршивенькій документикъ.—Оставить тебя у себя я не могу, потому что отъ тебя никакого добра, кромѣ клоповъ, ждать нельзя. А есть у меня одно мѣстечко, куда, пожалуй, тебя всунуть можно.
Мальчикъ вдругъ припалъ губами къ его рукѣ. Возьмите къ себѣ,-прошепталъ онъ.-Я и полъ мыть буду...
- Пошелъ ты!-слегка отталкивая его, сказалъ Троцкій.-- Я не попъ, чего ты руки лижешь. Чего ты присталъ ко мнѣ. Гдѣ я тебя держать буду? Видишь мой курятникъ. Мнѣ самому днями жрать нечего, а тутъ тебя корми.
- Мнѣ только спать... А я достану...
Вотъ навязался!
Онъ подошелъ къ двери, отворилъ и крикнулъ!
Елена Ивановна,-на конференцію, на минутку.
Елена Ивановна ждать себя не заставила, хотя и съ трудомъ пролѣзла въ открытую половинку двери.
- Чего вамъ?- спросила она, садясь на диванъ и не безъ удовольствія глядя на красивый тонкій профиль художника, его большіе сѣрые глаза и пушистые, заброшенные за уши волосы.-Что за канфиренція?