No 19.
1905
НИВА
глаза съ поволокой. Съ такими глазами не воруютъ. Я по лицу вашему вижу, моя божественная, что вы сдаетесь.
- Да мнѣ-то что!- равнодушно сказала она.- Я всегда могу облагодѣтельствовать. На моихъ «изживеніяхъ» мало ли живетъ народу. А только ежели какой неблагопристойный поступокъ выйдетъ, вы отвѣтную часть на себя берете.
Беру. Позвольте васъ въ шейку поцѣловать. Вотъ тутъ, подъ подбородкомъ.
Она замахала руками, хотѣла взвизгнуть, но рѣшила, что этимъ можетъ разбудить жильцовъ, а потому только сказала:
Вы знаете, что я щекотки боюсь, и всегда, между тѣмъ, такіе поступки...
Онъ звонко ее чмокнулъ въ жирную, дебелую шею. Его губы точно погрузились въ теплую сметану. Она быстро встала и отстранила его.
Рублей на пять хорошо всего одѣть можно,-сказала она.-Будетъ совсѣмъ, какъ грумъ. Особливо, ежели старый вицемундирный фракъ попадется съ орлами. Обрѣжемъ фалды, и будетъ куртка а ла жоке. А штаны купить свѣтло-сѣрыя, и фуражку съ галуномъ. Графскій мажирдомъ будетъ.
Онъ взялъ лампу проводить ее по коридору. Петя спалъ попрежнему, грудь его спокойно и легко дышала. Ему было тепло и спокойно. Должно-быть, немало холодныхъ ночей пронеслось надъ этой курчавой круглой головенкой. Щеки его разгорѣлись, губы полуоткрылись; чрезъ разстегнутый воротъ виднѣлась здоровая высокая грудь. Отъ всей фигуры вѣяло грубой нѣгой и счастьемъ.
Красивый мальчишка.-не выдержала Елена Ивановна.-Иной бы князь дорого далъ за такую препорцію.
- Такъ оставляемъ? По рукамъ?-спросилъ онъ.
Да пущай! отозвалась она.- Будетъ намъ съ вами въ коридорѣ шептаться,- точно тараканы ползаемъ. Еще жильцы мораль какую-нибудь подумаютъ. Спите.
Она затворила за собой дверь. Онъ прошелъ и еще разъ полюбовался мальчикомъ, какъ любуются покупкой. Онъ низко опустилъ къ нему лампу и поставилъ возлѣ него на полъ. Потомъ вдругъ наклонился, тихо поцѣловалъ его въ лобъ и прошелъ себѣ, чувствуя въ груди какое-то веселье, какую-то поющую, какъ птица. радость. Птица пѣла безсознательно: «какъ хорошо, хорошо, хорошо!»
VIII.
Петръ Ивановичъ жилъ въ одноэтажномъ деревянномъ домикѣ, въ одной изъ улицъ Измайловскаго полка. Домикъ былъ снаружи чистенькій, сѣренькій, съ зелеными ставнями, большимъ дворомъ и садомъ, гдѣ росли двѣ липы и густыя акаціи. Весь домикъ состоялъ изъ пяти комнатъ, которыя содержались женой Петра Ивановича, Іозефой Ѳедоровной, въ самой трогательной чистотѣ. Полъ былъ выкрашенъ подъ паркетъ, на потолкѣ были изображены гирлянды, обои были свѣтленькіе, съ гравюрами въ золотыхъ рамахъ. Въ гостиной стояли восковые цвѣты подъ стекляннымъ колпакомъ; въ кабинетѣ висѣли шитые гарусомъ конверты и вышитыя шерстями картины, изображающія крестьянъ, кошекъ, охотниковъ и ярко-пунцовыхъ собакъ. Въ углу кабинета бѣлѣлъ и склабился женскій скелетъ. Въ то время у докторовъ была мода: непремѣнно держать возлѣ письменнаго стола человѣческій костякъ. У другой стѣны мѣрно отбивали тактъ огромные, нелѣпаго вида часы, въ футлярѣ краснаго дерева. Когда приходило время имъ бить, казалось, что въ футлярѣ сидитъ кто-то въ жесточайшемъ пароксизмѣ коклюша и никакъ не можетъ откашляться, особенно когда время подходило къ полуночи. Зато въ спальнѣ висѣли крохотные стѣнные часы, тявкавшіе по-собачьи. Какъ въ кабинетѣ кашлянетъ красный фут
1905
363
ляръ, такъ сейчасъ черезъ комнату тявкнетъ столько же разъ маленькій бѣлый ящичекъ съ циферблатомъ, надъ которымъ изображенъ Шильонскій замокъ. Другихъ звуковъ въ домѣ не было.
На дачу Петръ Ивановичъ не ѣздилъ и все лѣто проводилъ въ садикѣ, гдѣ самъ сажалъ цвѣты, обѣдалъ въ бесѣдкѣ и спалъ послѣ обѣда на диванѣ въ той же бесѣдкѣ, покрывшись отъ мухъ кускомъ бѣлой марли. Каждое утро, съ восьми часовъ, онъ принималъ паціентовъ, къ девяти уѣзжалъ куда-то въ госпиталь или какую-то лѣчебницу, потомъ дѣлалъ визиты, къ тремъ возвращался домой и тотчасъ же напивался настолько, что до десяти часовъ вечера становился человѣкомъ невмѣняемымъ. Онъ дѣлалъ это систематично, выдержанно, хладнокровно. Никакіе доводы со стороны жены, никакія убѣжденія не могли поколебать установленнаго разъ навсегда порядка.
- Главное- режимъ-съ,-говорилъ онъ.-Аккуратно въ одинъ и тотъ же часъ отравленіе алкоголемъ. Двадцать третій годъ такъ дѣйствую, безъ малѣйшаго отклоненія въ сторону. Оттого ни разу не былъ боленъ. А мой братецъ, что пьетъ по двѣ рюмки въ день, разъ пять быть на краю смерти-съ.
Пилъ онъ изъ огромнаго графина, рюмку за рюмкой, молча прохаживаясь по анфиладѣ комнатъ. На немъ былъ при этомъ случаѣ халатъ, изъ-подъ котораго торчали тонкія, голыя ноги въ сафьянныхъ туфляхъ. Онъ подходилъ къ столу, опрокидывалъ въ горло рюмку, морщился, но ничѣмъ не закусывалъ, только закладывалъ руки за спину и мѣрнымъ шагомъ шелъ вокругъ квартиры, сдвинувъ брови и о чемъ-то задумавшись. Иногда онъ, замѣтивъ жену, притулившуюся съ работой у окна, подходилъ къ ней и неожиданно заявлялъ:
А Ершевичъ-подлецъ!
Она не знала, кто такой Ершевичъ, но не возражала. Въ сущности, ей было все равно, и никакого ей дѣла до Ершевича не было. Ей важно было, чтобъ ея Петичка былъ живъ, здоровъ, сытъ и въ духѣ. Она была со стороны матери полька. Въ полькахъ чувство домовитости, прелести семейнаго очага развито больше, чѣмъ въ русскихъ. Онѣ получили отъ матерей, всосали съ молокомъ этотъ даръ: чувствовать въ мужчинѣ охранителя гнѣзда, относиться къ нему, какъ къ представителю высшей силы—и созидающей, и защищающей. Сложилось это исторически, когда мужья и любовники воевали, а ихъ коханы, сидя у печки, наряжались, рожали дѣтей, обмывали ихъ, воспитывали въ нихъ будущихъ рыцарей или кокетокъ-женъ,-мечтая о томъ, что вотъ вернутся изъ похода шляхтичи, загорѣлые, съ обвисшими неподстриженными усами, и начнутся балы и праздники съ мазуркой, поцѣлуями и пирами. Инстинктъ женщины сказался у полекъ сильнѣе, чѣмъ у какой иной націи. Онѣ поняли, что чѣмъ красивѣе и привлекательнѣе женщина, тѣмъ здоровѣе и мощнѣе потомство. Полька создала изъ себя хозяйку: не сѣверную женщину, умѣющуо экономно на кухнѣ состряпать дешевый обѣдъ по строго-гигіеническому рецепту, а хозяйку, что создавала съ необычайной виртуозностью жирныя и вкусныя блюда для своихъ рыцарей. Кухарка у плиты,- она являлась царицею бала вечеромъ. Польки вѣрнѣе были своимъ мужьямъ, чѣмъ русскія боярыни, потому что цѣнили въ мужьяхъ ихъ мощь и силу, ихъ удаль и веселье. Правда, когда онѣ видѣли, что мужъ мѣняетъ ихъ красу на дешевое наслажденье съ какими-то случайными сомнительными красавицами. кровь ихъ закипала и онѣ мстили мужьямъ, сойдясь съ первымъ попавлимся на глаза сосѣдомъ, и даже съ красивымъ холопомъ. Но пока мужчина былъ имъ вѣренъ, онѣ строже, чѣмъ онъ, охраняли святость своего гнѣзда. Онѣ пеленали дѣтей, своею, а не наемной грудью, кормили ихъ, готовили зразы и клецки и колдуны, обнажали плечи для танцевъ, а дома у себя — всѣмъ суще