422 
- Ну?
1905
- Ну... И у нея была такая же... У жены.
Петръ Ивановичъ покрутилъ головой.
- Да, это я тебѣ скажу...-проговорилъ онъ.
НИВА
Вчера онъ такъ быстро убѣжалъ отъ меня,-продолжалъ Андрей Ивановичъ:-что я не успѣлъ его задержать и разспросить. Онъ откуда?
- Изъ какой-то приморской деревушки.
Весьма возможно... Теперь скажи, что же мнѣ дѣлать?
Петръ Ивановичъ поднялъ брови.
- Меня ты удивляешь своимъ вопросомъ,-сказалъ онъ.-Ты двѣнадцать лѣтъ не думалъ и не вспоминалъ о сынѣ, вычеркнулъ его изъ своей памяти, рѣшилъ, что ты человѣкъ бездѣтный. Продолжай имъ оставаться. Это гораздо удобнѣе, чѣмъ взваливать себѣ на шею воспитаніе какого-то волченка.

И онъ будетъ у тебя служить?
- Я изъ него сдѣлаю превосходнаго лакея, онъ будетъ подавать тебѣ калоши, если ты будешь пріѣзжать ко мнѣ, будетъ ходить къ тебѣ съ записками отъ меня. По большимъ праздникамъ ты можешь давать ему цѣлковый. Въ концѣ-концовъ, взаимными усиліями мы сдѣлаемъ изъ него, ты-изъ сына, я-изъ племянника,-превосходнаго человѣка.
- А если я возьму его въ домъ, какъ сына?-спросилъ Андрей.
- Это будетъ единственный порядочный поступокъ, какой ты только можешь сдѣлать въ данномъ случаѣ,спокойно сказалъ докторъ.
- Но ты мнѣ не посовѣтовалъ сразу сдѣлать это?
- Такихъ вещей не совѣтуютъ: когда вопросъ идетъ о долгѣ, совѣтъ излишенъ.
-- Значитъ, я его беру сюда.
- Предупреждаю, онъ тебя терпѣть не можетъ.
- Почему? Я ему ничего не сдѣлалъ дурного?
- Голосъ крови. Я вѣдь ни въ какіе голоса крови не вѣрю и говорю это въ ироническомъ смыслѣ. Я вполнѣ убѣжденъ, что онъ твой сынъ, и что при всемъ этомъ онъ не только не чувствуетъ никакихъ таинственныхъ узъ, связывающихъ тебя съ нимъ, но простона-просто боится тебя. У тебя вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, видъ какого-то инквизитора. У иныхъ людей есть такое чортово свойство: пугать окружающихъ. Я помню, когда мы ребятами были, ты всегда умѣлъ достать самую безобразную маску, чтобъ меня напугать, а я, какъ младшій братъ, какъ дуракъ, думалъ, что ты въ самомъ дѣлѣ переряжаешься въ чорта, и что ты сродни ему. Теперь ты масокъ не надѣваешь, но когда захочешь, лицо твое дѣйствительно дѣлается какъ у дьявола. Ты думаешь, это очень хорошо, а это очень скверно. Минутное властительство надъ слабыми, несчастными душами, неужто ужъ это такъ интересно, что стоитъ изъ-за этого жертвовать тѣмъ, что все-таки въ тебѣ есть: частицей свѣтлой правды?
Андрей опять что-то хотѣлъ сказать брату, но опять сдержался и стиснулъ себѣ руками виски.
Я никогда не понималъ людей,-продолжалъ Петръ Ивановичъ:—людей, которые, получивъ власть надъ другими, вдругъ вырастали на цѣлый аршинъ и начинали разыгрывать роль полководца. Ихъ ломанье надъ слабыми и обездоленными-гнусная черта и, я знаю, въ тебѣ она есть. Ты способенъ смотрѣть съ презрѣніемъ на отца, на мать, только потому, что они тупѣе тебя. Помнишь нашу семью? Мать была глупа, отецъ-тупой офицеръ, но простой и честный. Помнишь, какъ ты ломался надъ ними, когда получилъ золотую медаль? Они-чернь, сѣрость, мелкота, а ты-талантъ, сила, мощь! Они были для тебя что-то немного побольше натурщиковъ. Ты съ презрѣніемъ относился къ младшему брату, который корпѣлъ въ гимназіи надъ латынью. А я, этотъ младшій братъ, думалъ: я вотъ буду докторомъ, великимъ уче
1905
No 22.
нымъ, а Андрюшка-жалкимъ мазилкой. Время уравняло насъ: я, вмѣсто великаго ученаго, сталъ несчастнымъ лѣкаришкой, а ты- несчастнымъ маляромъ? Мать и отецъ умерли. Я надъ ними плиты положилъ. Да и могилы-вздоръ. Не надо могилъ. Лучше всего—прахъ бросить въ воду, И ты и я, всѣ мы будемъ этимъ жалкимъ прахомъ, грязью. И охота тебѣ этой грязи придавать значеніе, да еще требовать, чтобъ тебя звали вашимъ превосходительствомъ.
Андрей отнялъ руки отъ висковъ.
- Ты мнѣ когда пришлешь сына?-спросилъ онъ.
- Ты не слышалъ, что я говорилъ?-спросилъ братъ.
- Нѣтъ. Такъ пришлешь сегодня?
Петръ Ивановичъ всталъ.
- Хорошо, пришлю. Ну, а если онъ не пойдетъ?
То-есть какъ не пойдетъ?
- Да такъ... Вѣдь мы его считаемъ своимъ, а онъ насъ своими не считаетъ. У него даже паспорта нѣтъ. - Объ этомъ я позабочусь.
Позаботься. А то законный безпаспортный сынъ, это явленіе довольно рѣдкое.
Ты его пришли, скажи, что онъ останется ночевать. А я обдумаю, какъ принять его.
- Обдумай. Только трудно тебѣ будетъ.
- Отчего?
- Оттого, что поздно волчатъ воспитывать, когда имъ тринадцать лѣтъ.

Все-таки, ты пришли.
- Хорошо,-сказалъ Петръ.
По отъѣздѣ брата, Андрей Ивановичъ крикнулъ мальчика и сказалъ, что онъ цѣлый день никого не принимаетъ.
Онъ поднялся на антресоли, гдѣ у него находился огромный складъ холстовъ и папокъ. Все это было въ пыли, такъ какъ прислугѣ было запрещено касаться этого мѣста. Тутъ были рисунки, сдѣланные болѣе тридцати лѣтъ назадъ тѣмъ же Андреемъ Ивановичемъ, когда онъ, гладенькимъ мальчикомъ, посѣщалъ классы академіи. Въ отдѣльной папкѣ лежали Аполлоны Бельведерскіе, Венеры Милосскія, Апоксіоменесы, Юпитеры, Люцiи Верры, вся та академическая труха, надъ которой онъ бился столько лѣтъ, силясь выработать пріятную тушевку; потомъ тутъ шли этюды съ натурщиковъ,съ того самаго Тараса, котораго столько разъ писали въ видѣ Авраама, Бога Саваоѳа и Зевса. Потомъ шли его программные эскизы, изображавшіе «Превращеніе Актеона», «Вѣнчаніе Михаила Ѳеодоровича на царство», «Самсона и Далилу»,-словомъ, такіе сюжеты, которые были совершенно чужды и настроенію и способностямъ молодыхъ художниковъ. Далѣе шли работы, сдѣланныя за границей. Тутъ иногда какъ будто свѣтилось солнце; въ иныхъ вещахъ, особенно набросанныхъ наскоро, былъ прямо талантъ. Тамъ, гдѣ художникъ не заботился о красотѣ академическихъ линій, не думалъ объ условной композиціи, а старался быстро и непосредственно набросать заинтересовавшій его предметъ,-тамъ изображеніе было живо и образно. Онъ самъ залюбовался свѣжестью нѣсколькихъ полотенъ и даже громко спросилъ: - Да неужто это я?
Кь этому же періоду относится нѣсколько талантливыхъ вещей его товарищей по конкурсу, гораздо болѣе талантливыхъ, чѣмъ онъ. Онъ не любилъ этихъ эскизовъ и держалъ ихъ на антресоляхъ, потому что вообще не любилъ никакихъ конкурентовъ. Онъ и теперь небрежно отшвырнулъ ихъ въ сторону, хотя зналъ, что любители-коллекціонеры дорого дали бы теперь за эти наброски, съ которыхъ впослѣдствіи написаны были большія вещи. Весь въ пыли, онъ переставлялъ подрамники, отбрасывалъ свертки ватманской бумаги, наступалъ на рисунки, продавливалъ каблуками холстъ и торопливо разыскивалъ то, о чемъ онъ думалъ напролетъ всо минувшую ночь.